ПОСЛЕДНЯЯ ВЕСНА

   Вместе с первыми весенними грозами и новыми боевыми делами подошел праздник Первомая. Накануне праздника партизаны получили свежий номер газеты.
   О новой большой диверсии на железной дороге, проведенной учителем товарищем П., рассказывала она, о ночном налете на вражеский гарнизон группы партизан под командованием товарища А.- о многом. Было напечатано и про засаду на Слуцком шоссе. "...Во время боя смелым и находчивым проявил себя юный боец товарищ М. Несмотря на то, что партизан был ранен в плечо, он добежал до подбитой вражеской машины и захватил чрезвычайно важные документы гитлеровского командования. Жалко, товарищи,- писала газета,- что не можем пока назвать по имени и по фамилии наших лучших бойцов. Но придет день, и все буквы раскроются, и на празднике нашей победы страна громко назовет имена славных борцов с фашистами!.."
   По лагерю газеты разносила Зина, машинистка и корректор. Вручая Марату шершавый, пахнущий типографской краской лист, она сказала:
   - Про вас тут, Марат Иванович, пропечатано...- И тут же добавила: - А у вас землянка самая красивая!
   - У разведчиков всегда так,- засовывая за пояс газетный лист, серьезно пояснил мальчик.
   Надоело Марату лежать безо всякого дела и ждать, пока заживет рана. Вот он и навел к празднику порядок. Приспособил над входом в землянку красный флажок, посадил несколько елочек и выложил из шишек большую, трехметровую звезду.
   - Вас, Марат Иванович, редактор приглашал,- почтительно сказала девушка.- И Анна Марковна просила зайти, ежели здоровье хорошее. Праздник будем встречать!
   Редакция размещалась в одной из хат лесного хутора, километрах в трех от базы. Из хаты были выставлены на солнышко Зинина тумбочка с машинкой, печатный станок - все, кроме широкого редакторского стола. Его поставили посреди комнаты и накрыли белой полотняной скатертью.
   Анна Марковна торжественно вынесла из чуланчика круглый яблочный пирог. За пирогом - тарелки с холодцом, моченые яблоки, окуньки, жареные в сухарях.
   Виктор Иванович, потирая от удовольствия руки, прохаживался вокруг убранного стола в одном сапоге: другой отдал Анне Марковне - раздувать ведерный самовар.
   В дверях появился дед Алесь. Марату сразу бросилось в глаза, что старик сменил выгоревшую красную ленту на папахе.
   - С праздником вас! - дед снял папаху, степенно пригладил ладонью волосы.
   За дедом в хату ввалился баянист, которого все звали Алешей, поставил у дверей свою "музыку".
   - Проходите, проходите, гости дорогие! - суетилась Анна Марковна.
   Она внесла самовар, возвратила Виктору Ивановичу сапог.
   - Прошу к столу!..
   Марат очутился за столом рядом с Зиной. Та сразу же подвинула мальчику тарелку с окунями.
   - Сама жарила! Попробуй.
   - Так что же, товарищи? - Виктор Иванович встал со стаканом.- За Первое мая! За весну сорок четвертого года! Она несет освобождение!
   Поднялся и дед Алесь.
   - Дозвольте мне сказать...- посмотрел на Марата.- Вот, товарищи, такое дело... Марат наш медалью награжден. "За отвагу" медаль та называется.
   Кусок пирога застрял у мальчика в горле. Да и для всех дедово сообщение было и неожиданным, и радостным.
   - Так, так! - басил дед.- Сам Николай Юлианович показывал мне нынче указ. Объяви, говорит, Марату. Поздравь его.
   Алеша отчаянно грянул на баяне туш. Подошла к Марату Анна Марковна, поцеловала его, и тут же подлетела Зина, чтобы наградить звонким поцелуем. Приблизился к Марату Виктор Иванович, обнял его.
   - Уважаю разведчиков! - когда редактор воодушевлялся, то говорил так, словно статью Зине диктовал.- Уважаю! Великолепная выдумка, молниеносная находчивость, военная хитрость, бесстрашие - вот, что, по-моему, сопутствует работе разведчика-бойца! Да иной раз он может сделать побольше, чем целый отряд. Так я говорю или не так, Александр Демьянович?
   Дед Алесь молча слушал и кивал. Редактор потрепал мальчику волосы.
   - Молчишь, герой? - Глянул на часы и побежал к радиоприемнику.
   Через несколько минут хату заполнили звуки, схожие со звонкой весенней капелью: "Ши-ро-ка стра-на моя род-на-я..."
   Все поднялись со своих мест, замерли, как будто боялись: вот-вот произойдет что-то с приемником, и звонкой "капели" не будет слышно.
   - Говорит Москва! - прозвучал далекий голос.- Уже третий раз встречают народы нашей великой Родины Первое мая в условиях Отечественной войны против немецко-фашистских захватчиков.- Голос становился все громче, строже.- Народ-воин, народ-герой в походе. И это кладет свой отпечаток на первомайские торжества в нашей стране...
   Дальше диктор говорил о том, что Красная Армия майский праздник встречает в боях за полное освобождение советской земли. То, что услышали хозяева и гости, внесло настоящее праздничное веселье. Анна Марковна тихим голосом запела:
   
   Живет моя отрада
   В высоком терему...
   
   Но Виктор Иванович сказал, что для праздничного репертуара такая песня будет слишком грустна, и сам бодро запел на мотив "По долинам и по взгорьям":
   
   Нет нигде врагам пощады
   И не будет никогда.
   Партизанские отряды
   Занимали города!..
   
   Песню подхватили все. Пел и Марат. "Концерт" получился хороший. Неважно, что участников было совсем немного.
   Славно прошел праздник. Но верно сказал диктор из Москвы: народ наш в походе, и это кладет свой отпечаток на торжества. К вечеру прибежал в редакцию связной из штаба.
   - Разведчик Казей! - крикнул прямо с порога.- К командиру бригады! Срочно!
   
   Словно зеленым пухом обсыпаны деревья в лесу. Большая береза, что "вышла" из чащи к просеке, поранена, и на ней бледно-розовые подтеки молодого, весеннего сока.
   В просвете густого ельника синеет подснежник. Когда-то Марат с сестренкой на проталинах собирали вот такие же первые колокольчики.
   ...Марат следует на коне за Лариным. Строго придерживается дистанции "в две лошади".
   Тихо. Слышен даже шелест птичьих крыльев над головой. Налетел ветер, раскачал верхушки деревьев и прорвался сквозь ветки, овевая лицо. Зарябили под ветром круглые лужицы с настоявшейся в них темной, как чай, талой водой.
   Марат приосанился, крепче сжал в руке повод. А лучше бы, конечно, снять сейчас автомат, отстегнуть от пояса тяжелые гранаты, скинуть шапку и поваляться па нежно- зеленой траве! Хорошо бы долго-долго смотреть в голубое бездонное небо, по которому плывут на север караваны птиц!
   Мальчик расстегнул пуговицу на узком воротничке гимнастерки, сдвинул на затылок кубанку. Из-под нее выбились мягкие волосы. Присмотреться к Марату - заметишь: подрос он крепко, стал заправским бойцом в свои четырнадцать лет.
   Пока Марат и Ларин пробирались по заросшей молодью просеке, стемнело.
   Полил теплый дождь. Конники выехали на опушку, и беспечное вроде бы лицо Ларина тотчас сделалось суровым. Глаза сузились.
   - На-ка, глянь,- начальник разведки протянул бинокль своему напарнику.- У тебя глаза позорче.
   Хотя и сгустились сумерки, Марату все же удалось разглядеть лежащую впереди деревеньку. По всей вероятности, фашистов в ней не было. И все-таки Ларин решил подождать до полной темноты, чтобы незаметно пробраться в село.
   - Там мы с тобой, Марат Иванович, передохнем малость,- говорил он.- Лошадей покормим.
   Разведчики надеялись получить в деревне кое-какие сведения от связного Игната Фомича. Фомич отличался среди многих других партизанских помощников редким нюхом по части вражеских тайн.
   А дождь все усиливается. Разведчики спешились и стали под старую ольху, хотя ее молодые листочки совсем не укрывают от воды. Теплыми мутными ручейками сбегает она с шапок прямо за воротник. Ларин ежится.
   - Прохладно все же в нашем лесном государстве. А? - Оглядывает мальчика.- Озяб?
   - Что ты! - Марат нежно проводит ладонью по бортам новой, не обмятой еще шинели.
   Шинель скроила Анна Марковна и преподнесла как подарок к празднику. Вспоминая, как встречали Первомай, Марат забылся и вздрогнул, когда Ларин тихо сказал:
   - Ну, нам пора.
   Деревушка точно вымерла: ни звука, ни огонька. Однако разведчикам известно, что тишина бывает обманчива, особенно в ночи. Прислушиваются. Всматриваются в темноту до боли в глазах.
   Марат нащупывает гранаты за поясом, а Орлик ступает осторожно, словно понимает: он - в разведке.
   Гумнами подъехали к одной хатенке. Она ничем не выделялась среди десятка других серых и слепых хат. Ларин трижды стукнул рукояткой плети по наличнику. Тихо. Слышно даже, как стекают с соломенной крыши дождевые струйки на землю. Марат вздрогнул, схватился за автомат: в огороде кто-то всхлипывал. Вроде бы плакал. И Ларин услышал то же самое. Он сунул мальчику в руки повод, а сам пошел туда, откуда доносился плач. Но в это время стих ветер, и всхлипы пропали.
   - Черт знает что! - озадаченно проговорил разведчик, вернувшись из огорода.- Все обшарил...
   Тут человеческий плач донесся снова. Ларин постоял некоторое время, стараясь уточнить, откуда эти звуки. Все с той же стороны, где чернеет старое дерево. Теперь через изгородь полез Марат, Ларин настойчивее постучал по наличнику. В темном окне проплыл огонек каганца, и дверь отворилась.
   - Мудрено тебя разбудить, Фомич,- вместо приветствия сказал начальник разведки.
   Старик-хозяин стоял на пороге, загораживая ладонью каганец. В домотканых портках, полушубке и валенках с калошами.
   - Тебя-то я сегодня не ждал. Да заходи в хату. Чего мокнешь?
   - Я не один... Послушай, Фомич,- Ларин кивнул в сторону огорода.- У тебя на грядах плачет кто-то.
   Из темноты вынырнул Марат.
   - Никого, товарищ начальник! - доложил он.
   - Да оставьте вы его...- вздохнул старик.- Он, поди, у меня каждую ночь голосит.
   - Кто голосит? - одновременно спросили разведчики.
   - Да знамо кто - тополь. Кто же еще? Снимайте одежду. Посушу.
   Партизаны вошли в хату, сели на лавку. Но раздеваться не стали, только шапки сняли.
   - Под этим самым тополем немцы сына моего застрелили. И невестку Степаниду... И двух внучат... Царствие им небесное.- Фомич говорил медленно, почти после каждого слова делал паузу, словно что-то мешало ему дышать.- Вот уже скоро год... И с той самой поры, как подымается ветер да польет дождь... дерево и плачет человеческим голосом.
   Достав с печи полушубок, хозяин постелил его на лавке. Принес цветастую подушку.
   - Тополь - он старый, с дуплом... Ему, я так думаю, лет сто будет. Пули прошли через людей, а потом пробили дерево. Просверлили его насквозь... Теперь вот, как наберется в дупло дождевая вода и дунет ветер...- Фомич вытащил из печи чугунок с картошкой, бережно опустил его на стол.- Попотчевать, хлопцы, вас нечем. Бульба вот... Так я и говорю... Как подует ветер, мой тополь и плачет, ровно человек... Вот солоница... Пойду коням что-нибудь брошу.
   Ларин достал две нечищенные картофелины, положил одну перед Маратом. Но тот клевал носом, еле сидел. Заметив это, Ларин предложил:
   - Приляг, Марат. Поспи. Мы тут с Фомичом потолкуем.
   Не раздеваясь, мальчик, как сноп, повалился на сладко пахнувший овчиной и печеным хлебом хозяйский кожух.
   Проснулся он от сильной тряски. Ларин с Фомичом тормошили его.
   - Немцы!
   Марат вскочил на ноги, схватил автомат.
   - На коней - и к лесу! - командовал Ларин.- Держи прямо к бору! Я правее!
   Низко пригнувшись к конской гриве, Марат смотрел только вперед, на зубчатую оборку леса. Бор едва вырисовывался в предрассветной мгле. Как далеко была сейчас эта живая, зеленая броня партизан!
   Вдогонку уже летели пули. Торопливо забил за спиной пулемет, и Орлик под Маратом вздыбился. Рухнул на землю.
   Марат побежал по полю к кустам, они были совсем близко, высокие, густые. Бежал и полз. Полз и бежал.
   За кустарником оказалась ложбинка. Мальчик сполз в нее. Прижавшись щекой к земле, он жадно дышал - старательно, глубоко, будто пил воду из родника. Глаз от поля не отрывал.
   Пелена тумана поредела, и в ней стали различимы серые фигуры. До леса уже не добежать. Марат вытащил из-за пояса обе гранаты, положил перед собой.
   Гитлеровцы, казалось, стояли на одном месте. Между тем, они двигались. Медленно и молча приближались к укрытию партизана.
   Марат впервые видел так близко от себя столько врагов. Даже и не сосчитать! И еще видел давно не паханное поле с зелеными язычками травы и ольховый куст. И сломанную березку...
   Немцы приблизились настолько, что по их мундирам можно было определить: кто солдаты, а кто офицер. Офицер вышагивал чуть впереди. Марат долго прицеливался, потому что руки от возбуждения дрожали и трудно было взять гитлеровца на мушку.
   Была надежда, что вот сейчас ударит по фашистам еще один автомат. Не знал Марат, что Ларин не успел доскакать до леса, что лежит он убитый посреди поля.
   Короткая автоматная очередь. Напуганные птицы взлетели над рощей, закричали тревожно.
   Трое гитлеровцев упали, а остальные идут не останавливаясь. Идут во весь рост, равномерно, как заведенные. Офицер по-прежнему впереди. Марат снова прицелился в него. Во второй раз автомат, казалось, застрочил сам, злобно и метко. Немцы ткнулись в землю. А когда поднялись, офицера среди них уже не было.
   Теперь солдаты побежали. Они подстегивали себя криками, ругательствами. И снова Марат припал щекой к дрожащему автомату. Взмахнул руками, упал навзничь солдат, успевший добежать до березки. Грузно сел на землю другой.
   Автомат внезапно смолк: кончились патроны. Только теперь, пожалуй, до сознания мальчика дошло: "Они хотят взять меня живым!"
   Солдаты уже обходят кустарник с двух сторон. Ясно слышны хриплые гортанные голоса.
   Марат выждал, пока фашисты подбежали совсем близко. Швырнул гранату. Раздались стоны и вопли раненых.
   Теперь Марат поднялся во весь рост и шагнул навстречу врагам. В руках он зажал вторую гранату.
   Чувствуя, наверно, что пуля может сразить его раньше, чем разорвется поднятая над головой граната, Марат ринулся к сгрудившимся, опешившим гитлеровцам.
   В самой гуще врагов раздался взрыв. Столб пламени взметнулся в воздух. Полетели вверх каски, ружья...
   Уцелевшие фашисты кинулись прочь, боясь оглянуться. Им все казалось: вот-вот поднимется мальчишка и снова застрочит из автомата или бросит гранату.
   ...На востоке дрогнула алая полоска зари. И по небу поползли острые, как штыки, лучи майского солнца.
   В той стороне, откуда неудержимо наступали наши войска, разгоралось утро. Его уже не увидел Марат.
   
   * * *
   
   Граната, которую сжимал в руке Марат, разорвалась на рассвете 11 мая сорок четвертого года, незадолго до освобождения, до победы.
   На том месте, где держал оборону мальчик-партизан, снова весна. Над вспаханным полем - легкая дымка. Птицы хлопочут в роще. Березы... Многие из них, говорят, были ранены в том бою. Но все зажило. Помнят ли березы мальчишку?
   Люди помнят. Жители села Хороменское и окрестных деревень, взрослые и ребятишки, поставили памятник-обелиск там, где партизаны подобрали своего любимца.
   А в весело зеленеющий Станьковский парк идут и идут отряды пионеров. Здесь у них обычно большой привал.
   Много километров проходят ребята, чтобы посмотреть на старинный парк, на реку и хатку за рекой. В этой хатке жил тот самый парнишка, что в свои четырнадцать отдал жизнь за родную землю, стал Героем Советского Союза. Здесь же, недалеко от дома, он и похоронен. Вокруг могилы - молодые деревца, посаженные станьковскими ребятами.
   Утром полевой дорогой, которую наверняка топтали босые ноги Марата, отряды путешественников уходят в "Партизанский лес". Возвращаются они в село под вечер, когда солнце тихо садится за зубчатым бором. Ребята идут к могиле Марата и кладут там лиловые колокольчики и белые ромашки. Потом стоят в очереди возле родникового колодца, у дома Казеев, чтобы выпить кружку удивительно вкусной студеной воды.
   Марат тоже ведь пил ее. Когда перед боем он слышал слова "Родина", "родная земля", то вставали перед ним, наверно, родничок с ключевой водой, чистое бирюзовое небо, молочный цвет земляники или тихий закат.
   Часто в Станьково, родное село мальчика-героя, приходят пионеры-маратовцы,- те ребята, чьи отряды удостоены чести называться именем Марата Казея.
   А в городе Дзержинске есть улица его имени. И в Минске, белорусской столице, есть такая улица.
   Ушел в первое свое плавание океанский корабль, на мачте которого - флаг нашей Отчизны, а на борту - имя Марата.
   Счастливого тебе плавания, "Марат Казей"!