ОН ОТПЛАТИЛ ВРАГУ!

   И все же бригаде пришлось покинуть спаленное немцами село. Из донесений разведчиков стало ясно: немцы решили двинуть на "партизанскую столицу" большие силы, прибывшие прямо с фронта.
   Похоронив погибших товарищей, отряды ушли в глухие леса.
   Мало того, что досаждали стужа и нехватка харчей, иногда партизан выдавали врагу следы на снегу. Приходилось по возможности маскировать их. Возвращаются, бывало, подрывники с боевой операции - ступают строго след в след. А замыкающий тянет вдобавок за собой густую елку: заметает тропу.
   Всякий раз, когда подрывники уходили "на работу", Марат провожал их завистливыми глазами. Давно мечтал он сходить со своим бывшим школьным учителем на железку. Но где там! Учитель и слышать об этом не хотел. Михаил Павлович, может, и не сомневался в храбрости мальчугана, однако все время отказывал ему, ссылаясь то на неподготовленность, то на другие причины.
   Марат чувствовал, знал: не решается учитель брать его на такое ответственное дело без позволения командира бригады. Терпение у мальчика лопнуло, и он рискнул отправиться со своим прошением к самому товарищу Баранову.
   После недавнего сражения Николай Юлианович Баранов иначе и не называл мальчика, как сынок. Вот и на этот раз встретил он Марата в своей землянке приветливо. Порывисто поднялся, широко расставил руки, шагнул навстречу гостю, словно собирался схватить, подбросить его.
   - Ого, каков ты!.. Заходи, сынок! У меня веселые новости для тебя припасены. Да присядь, посиди!
   Марат стянул с головы шапку, опустился на краешек скамьи. Командир присел рядом.
   - Есть сообщение, что сестренка твоя жива. Здоровье ее идет на поправку. Московские хирурги протезы ей сделали - танцевать можно. Ну, ей-то, положим, танцевать рановато. А тебе не грех и сплясать. Сегодня ночью отправили самолетом списки и все документы в Кремль. К награде тебя представили, сынок!
   Марат не сказал ни слова, только глянул широко открытыми глазами на командира, зарделся румянцем. И, конечно же, забыл о своей просьбе.
   Он пожалел, что сегодня у штабной землянки вместо не оправившегося еще от контузии деда Алеся дежурит другой партизан. А то бы сейчас можно было деду обо всем и рассказать. Видя, что мальчишка нетерпеливо ерзает на скамейке, Баранов предложил:
   - Слетал бы ты, позвал ко мне ротных.
   В этот день Марат побывал и у разведчиков, и в оружейной мастерской дяди Никанора, и в землянку к деду Алесю заглянул. Сначала сообщил: "Ада наша в Москве лечится!" А потом поспешно говорил, что в столицу послали на самолете список самых храбрых партизан: "Может, орденами или медалями их наградят!"
   Лежавший на нарах дед Алесь встретил новость не то чтобы с радостью: скорей это было раздумье о той чести, что выпала партизанам, гордость за своих хлопцев.
   - На мою думку,- говорил, приподнимаясь на локтях, старик,- и тебе бы, внучек, надо медаль.
   - А это командованию виднее.
   Дед зашевелил бровями. Сел на постели.
   - А я, что же выходит, не командование?! - Молодцевато выставил вперед бороду.- Как же ты смеешь такое говорить? Сию же минуту прикажу вернуть самолет!
   Залился беззвучным стариковским смехом и, как рогатиной, боднул мальчика растопыренными пальцами.
   Повстречав поздно вечером у штабной землянки Михаила Павловича, Марат опять атаковал главного минера. Пустил в ход и новые доводы, чтобы в конце концов убедить учителя: ему, Марату Казею, просто необходимо свалить под откос хотя бы один вражеский поезд.
   - Пристал ты ко мне, как репей, ей-богу! -улыбнулся минер.- Вот идем сейчас к товарищу Баранову. Что он решит...
   Однако и от Михаила Павловича зависело многое. Он повернул разговор так, что командир ответил:
   - Что ж, я не возражаю,- и, обращаясь уже к Марату, сказал:- Ты, сынок, передай своему взводному наше решение... И собирайся-ка. Дорога впереди нелегкая.
   ...Диверсионная группа составлена была из девяти человек, не считая Марата. Среди подрывников мальчик увидел краснощекого парня, делившего с ним однажды кочку на "уроке" у Михаила Павловича. Минер тоже вспомнил мальчика, молча протянул ему руку.
   - Тимофей.
   Всю дорогу приходилось маскироваться: пробирались мимо вражеских постов и застав. На второй день пути группа вышла к деревне Глубокий Лог. Там находилась партизанская явка. Чтобы двигаться дальше, необходимо было получить сведения у связного. Идти в Глубокий Лог днем рискованно, а ждать темноты - значит потерять часов шесть.
   - Я схожу.- Марат скинул свою шинель и, оставшись в телогрейке, вытащил из рюкзака лапти с онучами, изодранный треух. Все это мальчик прихватил с собой "на всякий случай".
   Подрывники повеселели.
   - Вот что значит - разведчик!
   Быстро переодевшись, мальчик пошел в деревню. Товарищи не выпускали его из виду, готовые в любую минуту прийти на выручку. Однако все обошлось хорошо. Примерно через полчаса Марат возвратился к укрытию своих друзей. Доложил:
   - Михаил Павлович! Через Глубокий Лог вчера группа эсэсовцев проезжала, человек сорок. Немцы в Васильевке. На Мостищи нам идти нельзя: дорогу охраняют полицаи. На Слободу дорога тоже закрыта: засады...
   Из этого донесения подрывники поняли: шагать и шагать им теперь обходными путями.
   Шли "партизанским шагом" - гуськом, на расстоянии двух-трех метров друг от друга, ступали точно след в след. Марату приходилось прыгать, чтобы угодить в след Тимофея или Михаила Павловича.
   Из-за апрельской ростепели отощали сугробы, снег на дорогах стал водянистый - хоть выжимай его. В лесу же он был зернистый и рыхлый. Ноги часто проваливались до самой воды.
   Учитель сорвал бархатистую почку вербы, растер пальцами, понюхал. Вздохнул полной грудью:
   - Весна... На лесной вырубке, где остановились партизаны, на пнях вместо зимних снеговых шапок лежали подтаявшие ледяши.
   Тишина стояла такая, какая бывает только ранней весной. Вечером в этой тиши Марат расслышал дальний гудок.
   - Проверить снаряжение! -приказал Михаил Павлович.- Чтобы ни единого звука. Пошли дальше.- Заметив, что Марат шагнул к нему, учитель приказал:
   - Следуй за Тимофеем.
   Время от времени в вечернее небо взлетала ракета, освещая округу. И тогда подрывники падали на том месте, где заставала их вспышка ракеты: в снег так в снег, в лужу так в лужу. В одном из вынужденных приземлений Марат больно подвернул себе руку.
   Шум проходящих составов, паровозные гудки были слышны совсем близко. И если бы идти нормальным шагом, то до железной дороги можно было, пожалуй, добраться через двадцать минут, самое большое. Партизанам же удалось покрыть оставшееся расстояние только за полтора часа.
   Снежно-ледяная корка, прикрывшая топь, по которой двигались теперь подрывники, гнулась под ногами. Часто она не выдерживала, и Тимофей, тащивший рюкзак со взрывчаткой, проваливался по колено в вязкую торфяную жижу. Раз, засмотревшись, угодил в такую же ледяную гущу и Марат. Все тело свело судорогой, в сапоги проникла колючая, как гвозди, вода.
   - К-крепись! - утешал Тимофей мальчика, сам стуча от холода зубами. Брался мороз. Лужи застывали, и лед, как назло, громко хрустел под ногами. Мокрые ветви обмерзли. И когда приходилось отводить их руками, они звенели. Как ни пытались партизаны идти без шума, каждый шаг сопровождался хрустом, треском.
   Спина у Марата стала мокрой от пота, ноги, промерзшие и донельзя ослабевшие, подкашивались. Поэтому-то таким счастливым показалось мальчику то короткое мгновение, когда из укрытия он увидел сноп искр, вылетавших из трубы паровоза.
   - Скоро уж,- шепнул на ухо Михаил Павлович.
   Его хлопцы то исчезали куда-то, то, тяжело дыша, выныривали из темноты. Наконец Тимофей передал своему командиру что-то и лег. Рядом расположились остальные.
   Лежали у насыпи, в кустах, с час. За это время в сторону Минска прогромыхали три эшелона, и в обратном направлении столько же. Проходил состав. За ним - еще. Минеры, однако, не спешили. По стуку колес они научились определять, каков груз в вагонах или на платформах; по пыхтению паровоза угадывали, тяжело ли нагружен состав. Выжидали.
   Вот с запада снова донесся шум. Михаил Павлович насторожился.
   - Так,-произнес он полушепотом, а Марату почудилось, будто учитель громко крикнул: - Так... Теперь можно, Марат! - он протянул мальчику конец шнура.- Держи-ка. Как скажу - дернешь.
   Поезд шел на большой скорости. Меж деревьев едва желтел "глаз" паровоза. Из поддувала сыпались уголья и освещали снег розоватым светом.
   Было слышно, как постукивают на стыках колеса. Судя по всему, мчались тяжело груженные платформы.
   Рявкнул гудок, и почти одновременно Михаил Павлович крикнул:
   - Давай, Марат!
   Мальчик изо всей силы дернул шнур. Короткая вспышка озарила платформы со стоящими на них орудиями. Гул, пронесся по лесу. Затем - скрежет металла, треск ломающегося дерева.
   Горячая воздушная волна оттолкнула Марата, но он снова подался вперед, чтобы видеть, как кувыркаются с откоса вагоны.
   - Отходи!
   Михаилу Павловичу пришлось чуть ли не силой оттаскивать Марата, забывшего об опасности.
   - Отходи, тебе говорят!
   Густой пар от взорванного паровоза покрывал все окрест. Пахло как в прачечной. И двигались сначала подрывники в теплом "тумане". Когда, передохнув, они взяли направление на лагерь, немцы открыли беспорядочный огонь.
   Радостное возбуждение не покидало Марата всю дорогу. Вспомнились мама, Ада, станьковские ребятишки, у которых немцы выкачивают кровь. "Сегодня я отплатил за них!" - думал Марат, легко шагая за Михаилом Павловичем. А тот словно бы видел под талым снегом все лесные тропинки. Выбирал из них самые короткие.