НАЛОМАЛ ТЫ, ЧЕРТУШКА, ДРОВ!

   Как только прибыли на новую базу, Марат был окончательно определен в разведку штаба отряда. Разведка! Марат как будто рожден был для нее.
   Он мог прикинуться пастушком или голодным сиротой. Мог подобраться к немецкому штабу или к часовому, посчитать вражеские пушки и танки, узнать, в каком направлении будет двигаться колонна машин. Паренек запоминал расположение немецких постов, военных стоянок, удерживал в памяти каждый след на песке или росистой траве. Партизаны, возвращаясь после удачной операции, благодарили мальчика. Ведь успехи лесных бойцов чаще всего зависели от хорошей разведки.
   Деду Алесю все больше и больше нравился самый юный боец. И самый старый в отряде привязался к мальчишке, как к родному. Называл Марата внуком.
   При случае, где-нибудь у костра, не раз рассказывал любопытные вещи о внучонке. О первой его встрече с гитлеровцами, например. Пусть, дескать, все знают: мальчишка начал сражаться с фашистами, как только они заявились. Не ждал особого приказа. Воин со стажем!
   В самом начале войны через Станьково много шло и ехало красноармейцев, командиров. Однажды утром в окно к Казеям постучались двое раненых. Политрук, назвавший себя дядей Васей, пришел с перевязанной чуть выше колена ногой.
   У второго, молодого лейтенанта, осколком гранаты оторвало два пальца на левой руке. Лейтенант потерял много крови, сильно ослаб.
   Марат ни на минуту не отходил от командиров.
   - Нужно тебе, братец, добраться до шоссе,- сказал политрук таким тоном, точно отдавал боевой приказ.- И наблюдать. Возможно, по дороге пройдет наша машина. Останови ее, дай знать о нас.
   Марат летел без передышки до самого кладбища. Чтобы сократить дорогу, решил перемахнуть через невысокую кладбищенскую ограду. Но тут... По другую сторону ограды лежал незнакомый мужчина. И Марат едва не спрыгнул ему на голову.
   Незнакомец и паренек минуту-другую оглядывали друг друга. Недобрым показалось Марату широкое лицо, обросшее неровной рыжей щетиной. Но одет был человек в комсоставскую гимнастерку, и на его пилотке горела красная звездочка.
   - Какой шустрый! - проворчал командир.- Зачем же так, через забор?
   Марат только тяжело дышал. Он увидел, что поодаль стоит еще один красноармеец, широко расставив ноги, заложив руки за спину.
   - Ты вот что, мальчик,- командир перешел почти на шепот.- Принеси нам чего-нибудь поесть. Хлеба принеси.
   Марат все еще молча оглядывал людей. "Чего не пошли они в деревню, а прячутся здесь? И кобуру вешают чуть ли не на самом животе. Наши так не носят..."
   Мальчик делал вид, будто ему ужасно не хочется бежать домой. Но как только вышел па дорогу, помчался как пришпоренный. И в хату он ворвался с таким видом, что политрук с лейтенантом сразу вскочили на ноги.
   - На кладбище они! - успел только крикнуть Марат и тут же - за порог.
   Командиры бросились за ним, на ходу вытаскивая пистолеты. Политрук сильно прихрамывал и потому бежал позади. А далеко впереди мчался Марат. Бежал задворками, чтобы зайти на кладбище с другой стороны.
   Он приближался уже к кладбищенским кустам, когда щелкнули один за другим два выстрела: переодетые фашисты заметили людей, бегущих к их укрытию.
   - Ложись! - подал команду политрук.
   И снова два выстрела. С деревянного креста на могильный холмик, за которым спрятался Марат, посыпались мелкие щепки.
   Марат отважился все-таки поднять из-за бугорка голову. То, что увидел мальчик, заставило его громко закричать:
   - Удирают, удирают немцы- то!
   Командиры тоже заметили, как один из фашистов перелез через ограду и пустился ко ржи. Политрук с лейтенантом стреляли раз за разом, но долговязый немец продолжал бежать по некошеному лугу, приближайся к ржаному полю. Выскочил с кладбища и другой немец. Он бежал вприпрыжку, словно заяц, и поминутно отстреливался. Прежде чем скрыться во ржи, гитлеровец долго целился в клетчатую рубашку, что мелькала на лугу. Выстрел! Еще выстрел! И маленький проводник, выкинув вперед руки, упал на траву. Он упал, зацепившись за кочку, и это оказалось для него спасительным: пули просвистели над ним.
   Хоть и высокая стояла на поле рожь, укрыться в ней фашистам было нелегко. По ложащимся стеблям можно было проследить, как враги пробираются к лесу.
   - Дядя Вася! Смотрите-ка, наши! - Марат заметил приближающихся колхозников.
   А через несколько минут по проселочной дороге запылил грузовик с красноармейцами. Как это было кстати! Бойцы и колхозники оцепили поле. Фашисты очутились в кольце. Вскоре над ржаными колосьями поднялись две пары рук.
   В деревне в это время Анна Александровна не находила себе места: ждала Марата. А как услышала на улице тарахтенье автомобиля, выскочила во двор. На подножке подошедшей машины увидела сына. Ноги у Марата были исцарапаны в кровь, рубашка изодрана. Мать со слезами кинулась к мальчику. А на лицах красноармейцев, сидевших в кузове, засветились теплые улыбки. Тут к Анне Александровне подошел политрук, положил ей руку на плечо.
   - Уезжаем мы... Спасибо вам за все. За сына спасибо! Хороший у вас мальчонка растет, Анна Александровна! Настоящий боец.
   Угадал тот командир! Не каждого партизанское начальство решалось посылать в разведку. А партизану Марату доверяли многое!
   Сколько, уже дорог было исхожено! Но все они пролегали вдалеке от родной деревни. А как хотелось Марату хотя бы на часок завернуть в Станьково. Как-то поживают там друзья? Не хворает ли бабка Мария?
   Бабушкина хата представлялась мальчику такой же "полной чашей", какой было она два года назад, до войны. Бывало, только забежит Марат в сени, а у него уже от одного запаха слюнки текут. Осенней порой, например, кружили голову запахи яблок и груш. В большой кадке вперемешку с желтым укропом и разными травами мокли в рассоле крепкие огурцы. "Не может быть,- думал Марат,- чтобы у бабушки не нашлось чего-нибудь вкусненького. То-то обрадовалась бы Ада, если переправить ей на Багун посылочку".
   В своей деревне Марату довелось побывать, когда отряд снова перебрался в старый лагерь. И не за бабушкиными лакомствами, разумеется, направился он в Станьково - за новыми сведениями о неприятеле. Не замышляет ли он вновь карательную экспедицию против партизан?
   В деревне жил бывший тракторист Игнат, многое знавший о намерениях фашистов и числившийся связным у отряда. С ним-то и нужно было переговорить в первую очередь.
   Был у Марата попутчик - Михаил Калечиц. Слыл он боевым и в то же время осторожным разведчиком. "Его на мякине не проведешь,- шутили партизаны.- Михась - воробей стреляный!" В свои двадцать семь лет выглядел Михаил зеленым юнцом - щуплый, вечно взъерошенный и вроде бы настороженный.
   - Народу показываться не будем,- предупредил Михаил, когда разведчики приблизились к Станькову.
   Неведомое ранее чувство охватило мальчика, когда он увидел впереди крыши родного села.
   Марат смотрел на знакомые тропинки у околицы, на деревянный мостик через речку, на придорожные кусты.. Здесь с ребятами пас он звездными ночами колхозный коней. А вон показался и станьковский парк.
   В том огромном, как лес, старинном парке Марат с мальчишками обшарили, наверно, каждый уголок. Дед Алесь рассказывал, что когда-то этот парк принадлежал только одному человеку. Имя его или забыли, или не хотят вспоминать: жестокий был. Обгородил парк каменной стеной, построил себе среди деревьев усадьбу-замок и жил там в свое удовольствие. Ежели крестьянские ребятишки осмеливались перелезть через каменную ограду, чтобы искупаться в озерце,- крепко попадало им от барских слуг. У деда Алеся от одной такой вылазки на всю жизнь шрам на спине остался. Но пришла революция, и прогнали станьковские мужики помещика, отняли у него и землю, и парк, и озеро. Стену кирпичную разрушили, точно её и не было. А барский особняк сразу же перестроили под школу. Марата потянуло вдруг к школе, к тому дому, где так весело жилось с товарищами. Но нельзя в школу. Надо прежде всего выполнить задание.
   У самой околицы невесть откуда навстречу партизанам выбежала ватага босоногих мальчишек. Они узнали Марата. Те, что постарше, степенно протягивали товарищу; затвердевшие ладони. Подражая взрослым, как можно крепче жали Марату руку, встряхивая ее раз-другой. С вопросами не спешили. А малыши забегали вперед и с палками на плечах вместо винтовок, вышагивали по направлению к деревне.
   - Слушайте, ребятишки,- окликнул Михаил детвору.- Немцев в деревне случайно нет?
   - Не, никаких немцев нету. Они теперь редко приезжают.
   - А Игнат ваш далеко живет?
   - Вон она, хата... Вторая от края. Там и живет. Мы проводим!
   Вышли на деревенскую улицу. Мертво стало на ней. Даже куры не копошатся у палисадников. Тишина, как на кладбище.
   Подойдя к хате Игната, Михаил шепнул Марату, чтобы тот оставался на всякий случай у дверей и смотрел в оба.
   Деревенским ребятам, видимо, не впервой было встречать партизан. Сразу же расставили на подступах к деревне свои дозоры. Лишь стайка малышей вертелась около Марата, с завистью поглядывая на его партизанскую шапку, на автомат, на две гранаты, болтающиеся у пояса. Теперь и Марат мог хорошенько разглядеть ребятишек. У большинства от рубашек и штанов остались лишь лохмотья, сквозь которые было видно тело.
   Марат взял за руку парнишку лет семи, подтянул его к себе. Тот был до того грязен, что казалось, всю жизнь проторчал в кузнице, у горна, и не умывался.
   - Тебя как зовут?
   Чумазый пацаненок исподлобья глянул на партизана, провел пальцем под носом.
   - Ну, Сашка...
   - А чего же ты, Сашка, ногу свою не полечишь?
   Малыш принялся рассматривать свои босые ноги с таким видом, словно впервые узнал, что они у него существуют. Увидав гноящуюся рану, Сашка протянул:
   - Поду-умаешь!.. И крови даже нет... Вот Генке, говорят, нужно в больницу. Он, как начнет кашлять, так полную горсть крови выплюнет...
   Марат отыскал среди ребят мальчика, про которого говорил Сашка. Генка был до того худ, что казалось - от легкого ветра упадет.
   - Чего же ты в больницу не сходишь? Есть же у немцев больница в Дзержинске...- спросил Марат у Генки.
   Тот отвечал, придерживая ладонями грудь, натруженную кашлем:
   - В больницу нельзя... В больнице последнюю кровь выпустят.
   - Как это? Зачем же кровь?
   - А для раненых... для немцев. У меня пять раз брали. У Сашки семь разов... У Маринки два раза... Их вяли из домов на пункт и брали... А теперь в больнице берут.
   - Много берут?
   Генка закашлялся, поднося ладони ко рту.
   - Покуда с табулетки не свалишься,- ответила за него, картавя, девочка, единственная среди мальчишек. Марат смекнул: это и есть Маринка. Глаза у нее был блекло- голубые, носик острый. Ситцевый выгоревший платок, уголком надвинутый на лоб и завязанный сзади на тоненькой шее, делал ее похожей на старушку.
   Пошарив у себя за пазухой, Марат вытащил два куска сахару, протянул один Маринке. Потом угостил совсем маленького мальчишку с белыми, выгоревшим вихрами.
   - Ты чей будешь? - спросил Марат у белоголового. Батька у тебя кто?
   Мальчик почесывал одной ногой другую.
   - Батьки нету. Немцы его...
   - А тебя немцы трогали?
   - Ага. Они в нашей хате жили. Они ужинали и уронили на пол хлеб, а я поднял. А немец ка-ак ударит меня ногой в живот, я и упал... А потом долго лежал на печке... А еще один раз били, когда я лежал на печке и плакал. Немец подбежал, схватил меня за ноги и ка-ак бросит!.. Мамка у соседей меня выздоровила. Мамка говорит, я долго ничего не помнил.
   - Ну, а меня-то ты помнишь? - Марат подошел поближе к мальчику. Тот молча оглядывал партизана.
   - Не помнишь, значит?.. Тогда деда Алеся, наверно, знал?
   - Конюха нашего? - оживился мальчуган.
   - Правильно! И бабку Марию, значит, знаешь?
   - Которую вчера хоронили?
   Марату показалось - ослышался он. Обвел вопрошающим взглядом ребят.
   - Верно, - подтвердил Генка.- Померла бабка Мария. От хворобы, говорят. Лекарства у нее были - партизанам переслала. Мне, говорит, ничего не надо. Я, говорит, не болею. А сама вот померла...
   Из хаты связного вышел довольный Михаил.
   - Порядочек! Молодчина Игнат! Теперь бы разведать, где нынче пообедать. Можно и к твоей бабке заглянуть. Соскучился, небось...
   Михаил не договорил. Он увидел лицо Марата и понял все.
   Обратный путь разведчики прошли молча. Только перед самым лагерем Марат попросил друга устроить так, чтобы можно было ему пойти с партизанами на какую-нибудь большую диверсию.
   - Мне с немцами расплатиться надо! Я сам должен!..
   Михаил напомнил, что скоро им с Маратом предстоит редкая операция.
   - Мы такую разведку проведем, что потом самому Гитлеру тошно станет. Вот погоди, отрастет только моя борода.
   
   По обочине разбитой гравийки плетется чалая лошаденка, тащит телегу. На телеге - паренек-подросток и сельский священник.
   Парнишку можно еще узнать, хотя и одет он не в свой любимый китель, а в черную рубаху-косоворотку: как есть Марат. А вот в благочестивом попике не распознать Михаила Калечица, лихого разведчика. До чего же преобразила его поповская ряса, взятая напрокат у станьковского попа! В руках у "батюшки" кадило, на груди - большой серебряный крест. К тому же Михаил отрастил наконец небольшую рыжую бородку и усы. Маскировка полна. А телегу и старую кобылу партизаны выменяли у одно крестьянина, отдав ему доброго коня. В придачу взял ржавую борону, положили ее на сено, зубьями вниз, а по сено - два автомата.
   Марат держит в руках веревочные вожжи, правит чалой кобылкой, которая, кстати, не нуждается ни в вожжах ни в понукании: сама выбирает дорогу, трусит под гору передыхает после каждого подъема.
   Навстречу попадаются немецкие машины. Недалеко от Самохваловичей лошадь обогнал броневик. Проскочив немного вперед, машина остановилась, из нее вылез гитлеровский офицер. Лошаденке, почти все время тащишейся шагом, вздумалось вдруг затрусить настоящей рысью. Расстояние до броневика сокращалось, казалось, с невероятной быстротой. Гитлеровец стоял, широко расставив ноги, спокойно курил. В двух шагах от него коняга, будь она неладна, перешла вдруг на свой привычный шаг. Телега еле-еле двигалась.
   - Но, красавица! - прикрикнул Марат.
   Михаил уже не смотрел на офицера, но чувствовал, как тот ощупывает его глазами. Лошадь, низко опустив голову, едва плелась.
   - Н-но, милая!
   Немец остался уже позади. Вот он швырнул недокуренную сигарету в сторону, залез в бронированную машину. А через минуту, обдав путников запахом перегоревшего бензина, броневик понесся дальше по дороге.
   - Ищут кого-то! - Михаил поправил крест на груди.- Ни дна им, ни покрышки! Перетрясся, браток?
   - Это ты кого, меня спрашиваешь? - обернулся Марат.
   - А кого же, по- твоему?
   - Перетрясся... Только не от страха: от злости. Был бы этот офиц на такой "машине", как наша, дали бы мы ему прикурить!
   Миновали Самохваловичи. Затем - еще деревню, подступившую к шоссе. Возле одного дома увидели кринку на шесте. То был условный знак: здесь немцы, проезжайте мимо. А далеко впереди уже виднелись крыши другого села, Мелешева.
   "Кажется, все пока идет как по маслу,- размышляет Михаил.- В Мелешеве немец не придерется. А пристанет, найдем что ответить. Перво-наперво к старику Пивовару надо заглянуть. Пивовар - хитрющий дед, знает про фрицев все, точно у них в секретном отделе служит".
   - Слушай,- окликнул "батюшка" попутчика.- А как того плотника мелешевского зовут? Того, что дурачком прикидывается?
   - Зезюля, что ли?
   - Во, во! К нему тоже заедем.- Михаил заговорил, подражая священнику - нараспев, сильно окая.- Пущай исповедуется, нечестивец, как перед господом богом. А не-то огрею его дубинкой по всем христианским правилам.
   Задрав рясу, Михаил порылся в карманах брюк.
   - Вот покурить нету - это хуже. На обратном пути надо бы в Лукашево завернуть - тамошние мужички отменный самосад готовят. Да я еще к ихнему толстобрюхому старосте заверну. Постов, чертов грешник, не соблюдает! Ворованное жрет! Я ему про закон божий напомню!
   Проехали немного молча. Михаил, смирившись с отсутствием махорки, затянул негромким тенорком частушку, сочиненную кем-то из партизан.
   - Тише! - Марат схватил певца за руку.- Глянь-ка! Посередине дороги навстречу партизанам катил на велосипеде немец. Метрах в двухстах за ним ехали еще четверо.
   "Батюшка" тут же обмяк, низко наклонил голову: "дремлет".
   Однообразно скрипят колеса. Но вот послышалось шуршание велосипедных шин по гравию, и "дремавший" Михаил увидел перед собой два колеса и ноги в солдатских сапогах. Сапоги равномерно поднимались и опускались на педалях: вверх-вниз, вверх...
   Вдруг - тра-та-та-та!.. Автоматная очередь прогремела над самым ухом Михаила. Гитлеровец вместе с велосипедом повалился прямо на телегу.
   Увидав в руках у Марата автомат, Калечиц закричал:
   - Беги в кусты, собачий сын!
   Выхватив из-под сена свое оружие, выпустил по быстро приближающимся велосипедистам длинную очередь.
   - Прикрывай меня! - Соскочив с телеги, "поп" чуть было не упал: так онемели ноги.- Прикрывай, дьявол!
   Марат, успевший спрыгнуть в придорожную канаву, застрочил по велосипедистам. Один из них упал. Остальные трое соскочили с велосипедов, залегли на противоположной обочине.
   Весь свой огонь немцы обрушили на Михаила, который, путаясь в длинной рясе, вприпрыжку бежал к укрытию.
   - Отходи! - крикнул он Марату, падая рядом с ним.- Прикроешь меня!
   Мальчик кинулся к кустам, а Михаил тем временем стрелял из автомата.
   Так, прикрывая огнем друг друга, разведчики добрались до кустарника. Михаил сбросил с себя поповское одеяние.
   Бежали, пока окончательно не выдохлись. Благо, за кустарником пошел лес. Фашисты побоялись преследовать партизан. Но не доходя до села Лукашева, разведчики узнали от пастушка о прибытии в деревню двух машин с гитлеровцами.
   - Партизан ищут,- пояснил мальчонка.- Говорят, на шоссейке немецких велосипедистов убили...
   Пришлось поворачивать в Красное. Добрались друзья до партизанской явки только глубокой ночью. Измученный, злой Михаил ворчал на своего напарника:
   - Все дело споганил! Разведчик называется... Ну, что тебя леший, что ли дернул стрелять- то?!
   Марат был рад темноте. А то как бы посмотрел в глаза товарищу!
   - Не стерпел я, понимаешь? Все время думал уложить хоть одного. Ненавижу я их, Миша!
   - Эк куда хватил! Он их ненавидит! А я? А все мы? Но ведь соображать надо, когда по такому заданию послан! Нет, с тобой лихоманку наживешь!
   - Не стерпел я. Ну, что хочешь со мной делай...
   - А что мне с тобой делать-то? - еле шевеля губами Михаил, засыпая на пахучем сеновале у партизанского связного.- Дать бы тебе ума с заднего двора! Как это только нас пули миновали? Серчай на меня не серчай, а командованию мы обязаны доложить все, как было...
   
   У партизан в ту пору, осенью сорок третьего, происходили большие события.
   Выросший за год отряд Апаровича и еще три, действующих по соседству, объединились и получилась целая бригада. Командиром ее стал Николай Юлианович Баранов, присланный подпольным обкомом. Он приказал перевести в разведку штаба бригады лучших хлопцев: Ларина, Мишу Калечица, почти всех боевых товарищей Марата. Ларин стал начальником разведки штаба бригады.
   По поводу же перехода Марата новый командир говорил неопределенно: "Пусть подрастет малец. Навоюется еще".
   - Мал золотник, да дорог, товарищ комбриг,- не отступал Ларин.- А Марат, он... Да за него любой может поручиться! Как начальник разведки, я вас прошу...
   И Ларин принимался объяснять Баранову, что это за "малец" - Марат Казей.
   Замолвил за мальчика словцо и Иван Федорович Егоров, ставший начальником штаба бригады. И Баранов пошел наконец-таки на уступку: разрешил "мальцу" участвовать в операции с "попом". И надо же было случиться такому: провал! Комбриг был возмущен.
   - Так вот, товарищи,- говорил он своим подчиненным.- Возражения мои насчет перехода Марата в разведку штаба бригады, как видите, небезосновательны. Напрасно некоторые так горячо ратовали за него. И вообще, я считаю, посылать мальца в разведку больше нельзя. Нельзя!
   - Эх, Марат, Марат,- журили разведчики мальчишку.- Наломал ты, чертушка, дров!
   Примерно то же самое говорил и дед Алесь, переживавший за мальчика, пожалуй, больше всех.
   - Без порядка и дисциплины, братец ты мой, победы нам не добыть. А ты запамятовал про это... Вот оно и вышло... Бесенок, что ли, в тебе поселился? Он покою не дает?
   Марат только хмурился, не зная, куда глаза девать. Молчал, старался избегать и деда, и своих боевых друзей. Но им-то нетрудно было понять, как скребут кошки у мальчика на душе. Переживали за него. Поэтому все обрадовались, как только Марат забыл немного о своей горе. Это когда партизанам удалось захватить у немцев около тридцати верховых коней. Были прихвачены новые седла, сбруя и даже скребницы со щетками. Деду Алесю, бывшему конюху, пришлось заняться своим кровным делом: все кони попали под его ведомство. На краю большой поляны за три дня была сооружена конюшня, и тут же партизаны устроили манеж. Дело в том, что, кроме Егорова да еще двух-трех парней, никто верхом хорошо скакать не умел. Пришлось деду одновременно давать и уроки: верховой езды. В помощники к нему прикомандировали Марата. Увидев мальчишку верхом на лошади, Егоров во всеуслышание заявил:
   - Выбирай себе, хлопец, любого коня!
   А Марат облюбовал уже одного, гнедой масти. Шерсть у коня искрасна-коричневая с золотистым отливом, а хвост и грива чуть потемнее. И имя Марат красавцу придумал: Орлик.
   Целыми днями гарцевал он теперь верхом на коне.
   Скакал с пакетами от штабного начальства, привозил донесения из отрядов. И скоро до того сжился с Орликом, что даже разговаривал с ним наедине. Дремавший в конюшне дед Алесь часто просыпался от такого разговора: "Ах ты, мой хороший! - доносился до деда ласковый голос.- Хо-ро-ший! Ну, чего ты хочешь? Хочешь, мы завтра с тобой в разведку поскачем? Ага, хочешь... Вижу. Но нельзя нам в разведку, понимаешь? Нельзя... Командир вот не разрешает. Видал командира нашего? Он самый строгий. Сказал "нельзя", значит все, баста. Хоть что хочешь делай, а в разведку нас с тобой не пустят. Ты-то не виноват..."
   Дед Алесь протяжно вздыхал, переворачиваясь с боку па бок в своей соломенной постели. Но мальчишку с конюшни не гнал. "Пускай,- думал,- выскажет свою беду-горе. Полегчает ему малость..." И еще думалось деду, что отняла проклятая война у мальчишки детские радости. "По-настоящему, ему бы играть теперь. В школу бегать!"
   Шла к концу третья военная осень. Ночами уже было холодно. По-осеннему чистые звезды загорались над лесом. И трава пожухла совсем, выцвела, как солдатская гимнастерка.