ЧЕРЕЗ ВСЕ ПРЕГРАДЫ

   - Ну, браток, и молчун ты! - шагающему рядом с Алешкой бойцу-пулеметчику хочется вызвать парнишку на разговор.- Как же ты уцелел, чертенок?
   Алешка поднимает плечами.
   - Оглушило, что ли? - Пулеметчик оборачивается к бойцу, своему второму номеру. Груз тяжелый - пулемет. А идет боец легкой походкой.- Слышь, Трофим! Оглушило, говорит...
   - Не долдонь, ничего он тебе не говорит,- хмуро отзывается Трофим.- Какого черта тебе от него надо?
   - А ты не нервничай! - Красноармеец по фамилии Махнач привязывается теперь к своему напарнику.- Я тебе давеча что велел? Ближе подпускай. Пусть они себе лезут. Ты погоди. Ты цель выбери. А когда уж рожу гитлеровскую разглядишь, тогда и бей. Силы в тебе - хоть мельницу верти, а система твоя нервная отказывает...
   Широченная шинель Махначу по щиколотки. Большая пилотка сидит блином. Да и сам боец какой-то неловкий, никак не приспособится идти в ногу со всеми. Трофим то и дело наступает ему на пятки.
   - Кончай! Не видишь? - притворно злится Махнач на Трофима.- Ох, уж мне эти долговязые. И зачем только таких в армию берут? Кончай, тебе говорят! Мне пятки еще пригодятся...
   За всю дорогу не было еще Алешке так хорошо. Он со своими! Целый взвод красноармейцев с командиром во главе шагает глухим лесом. До чего же все родное: запотевшие пилотки, шинели-скатки, кирзовые сапоги...
   Вот уже два дня, как повстречался Алешка с бойцами на лесной просеке. По их разговором мальчик знает: взвод был окружен, выдержал несколько отчаянных боев, но пробился! Ушел от преследования!
   Алешке с бойцами по пути: они тоже - к фронту. Сквозь ветви прорывается солнце. Острые иглы штыков сверкают, грозно щетинятся. Даже по тому, как несут люди винтовки, можно определить: настроение у них неплохое.
   У командира нет ни компаса, ни карты. Грохот орудий впереди - вот "компас", по которому ориентируется отряд. Там фронт. Гром пушек - это голос переднего края.
   Впервые Алешка хорошенько разглядел человека в командирской пилотке на привале. Лицо заросшее, все в глубоких морщинах. Левая рука перебинтована, подвешена на широкой холстине.
   - Смелый! - коротко сказал мальчику о своем командире Трофим. Подумал и добавил: - Смелые, Алеха, на войне не погибают. Ежели этот человек с нами, бояться нечего: пробьемся.
   И Алеша вспомнил вдруг про письмо старика, припрятанное в заплечном мешке. Наверно, вот о таком человеке и думал дед, когда наказывал вручить листок красному командиру.
   И, конечно же, тот недолгий привал на лесной вырубке был бы еще короче, не подойди Алеша к раненому командиру и не протяни ему помятый в дороге листок.
   Командир развернул его, разгладил здоровой рукой, поднес близко к лицу. Пробежал глазами строчки и, покраснев от волнения, обратился к бойцам:
   - Вы, товарищи, знаете, я думаю, о трех танкистах-братьях. Они отличились в боях с самураями на Дальнем Востоке...
   - Так точно! - ответил за всех пулеметчик Махнач.- Знаем, товарищ командир!
   - У меня в руках письмо отца этих танкистов... Командир читал письмо вслух, потому что было оно написано сыновьям, таким же, как Трофим или Махнач. "...Жизнь прожил я долгую, сынки! Было в ней и хорошее, и дурное. Все было. Лютая война не один раз ходила по земле. На наше добро зарились, на нашу жизнь наступали. Теперь вот немец лезет. Что ж, вы к тому и приставлены, чтобы землю пашу оборонять.
   Вы, сынки, по всей России были и все в ней видели. Чья возьмет, вы и без меня, старика, знаете. А пишу вам, чтобы не думали, будто у меня руки ослабели. Зайдет в нашу хату немец, прикончу его. Первого же и прикончу! Вы моему слову верьте!.."
   После на вырубке было, как на митинге. Бойцы говорили о своих отцах, о будущих сражениях, о победе.
   И пошагал взвод дальше. Много ли отдыхали красноармейцы, а шли стремительно, широко.
   ...Пулеметчики часто нагибаются и рвут зеленые болотные ягоды. Алешка попробовал подкрепиться таким же способом, однако затошнило еще больше.
   - Скоро уж,- утешает Махнач.- Там, па передовой, для нас определенно наварено-накухарено. Только бы к ужину не опоздать.
   Алешка едва не спит на ходу, держась за руку Махпа-ча. Совсем не различает дороги. По тому, с какой силой сжимает ему пулеметчик руку, Алешка догадывается: коряга, пень, рытвина... И наугад подпрыгивает, чтобы не сбить окончательно ноги.
   Сквозь глухой топот изредка слышится приглушенное покашливание, да изредка звякнет оружие.
   Вот Махнач до боли стиснул Алешке пальцы, и мальчик понял: "Стоп! Опасно!" Открыл пошире глаза. Командир с красноармейцами наклонились над широкой черной бороздой. Вроде потеряли что-то. По просеке, пересекающей лесную тропу, словцо бы прошлись огромным плугом. Такие же танковые борозды Алешка видел там, во ржи. Только эти намного шире и глубже.
   - Десятка три прошло. Примерно два часа назад...- заключил Махнач.
   - Правильно,- спокойно кивнул командир.- Обойдем.
   Командир решил отправить разведку. ...Артиллерийская канонада вдали, как шум уходящего поезда. А сбоку, совсем рядом, рычат немецкие танки.
   - Кто тут у нас Алешка? - оборачивается к пулеметчикам пехотинец в каске и с противогазом на боку.- Есть такой?
   - Есть! - Алешка вздрогнул.- А что?
   - Получай продовольствие.
   Пехотинец держал в руке бутылку с молоком и ломоть свежего хлеба. От хлебного духа у мальчика закружилась голова. Чтобы не мучиться при виде съестного, он поспешно взял все, спрятал в своей мешок.
   Молоко и хлеб пришли к Алешке по цепочке от командира. Вернувшиеся с задания разведчики, прежде чем доложить обстановку, вручили командиру продовольствие: раздобыли в лесной сторожке.
   Следом за молоком и хлебом по цепи полетел новый приказ:
   - Подтянуться! Возможна встреча с немцами. Трофим передает пулемет первому номеру - и к Алешке:
   - Давай-ка ко мне на загривок, Алеха. Слыхал приказ - подтянуться?
   Алешка чувствовал, что сам он вряд ли уже сможет подтянуться, ноги словно не свои.
   - Эх! - жалостливо вздохнул Трофим принимая от Махнача себе на плечи Алешку.- Никакого в тебе весу...
   Некоторое время Алешка видел впереди граненый штык. Штык мерно колебался над головой пехотинца в каске. Потом не стало видно ни штыка, ни каски.
   Стемнело.
   С темнотой обычно затихает фронт. Зато чаще и чаще плещет над лесом неспокойный огонь ракет.
   - Дядя Трофим,- шепчет мальчик в самое ухо пулеметчику.- Ты спусти меня. Я своими ногами...
   - Помолчи. Щекотно мне в ухе от твоей болтовни.
   В полночь, так сказал командир, отряд подойдет к водной преграде. Это значит - к реке. В темноте надо будет переправиться на другой берег. По такому случаю у пулеметчика Махнача новое беспокойство.
   - Слышь, Лешка! Ты как насчет купанья? Какими стилями плаваешь? Хотя у тебя вещмешок солидный. В случае чего, набьешь его сухой травой, на воде продержишься.
   - Нельзя мне вещи мочить,- пробормотал Алешка, ловчее устраиваясь на закорках у Трофима.
   На небе стали заметны разноцветные пунктиры. С каким-то кряканьем шлепались впереди мины.
   - Переправу рушат,- проговорил кто-то сзади.
   В воздухе запахло речкой. Водная преграда была где-то за лесистым взгорком. Когда утихли минометы, стало слышно, как квакают лягушки.
   - А ты все ж скажи, Леша,- мальчик не видит лица Махнача, чувствует только по голосу, что оно серьезно.- Ты насчет плаванья-то? Без шуток. Можешь хоть ма- ленько?
   - Могу.- Алешка рад темноте, а то пулеметчик по глазам мог бы легко определить: брешет.
   Долго в темноте отряд пробирался по заболоченной пойме.
   Но вот за спиной взвилась ракета, и одновременно все увидели, как впереди тускло блеснуло лезвие реки. От командира пришел приказ: "Форсировать на подручных средствах. Форсировать па подручных!"
   - Чуешь, Лешка? - снова тормошит Алешку Махнач.- Что под руку подвернется, на том и поплывем.
   Хорош, однако же, у пулеметчиков нюх, если в кромешной тьме им под руку подвернулась лодчонка. Худая, но все же па воде держится. Махнач разыскал на берегу; продавленный шалаш, вполз в него на животе и вытащил оттуда короткое весло с широким загребистым концом, наподобие лопаты.
   Как только Махнач с Трофимом положил в лодку ручной пулемет, стало видно: на утлой плоскодонке поместится еще и человек. Если он, конечно, в наилегчайшем весе.
   - Держи весло,- приказал Алешке пулеметчик Махнач, стаскивая с себя сапоги.
   Погрузив в лодку сапоги, гимнастерки, бойцы вошли в реку. Суденышко упругими рывками подавалось вперед: его толкали пулеметчики. Алешка не умел грести и невзначай зацепил веслом Махнача.
   - Сиди уж! - послышался глухой, точно из бочки, голос.- Своих бьешь. Сиди смирно!
   Лодка протекала. Почувствовав это, Алешка принялся вычерпывать воду ладонями. Мало толку. Начал лихорадочно работать веслом, как лопатой. Вода в лодке прибывала.
   На лбу мальчика выступил пот.
   - Возьми пилотку! - донеслось.
   Стоя на коленях, Алешка черпал пилоткой воду. Волосы прилипли к глазам, ноги затекли, спина не разгибалась, а Алешка механически, как заведенный, выплескивал и выплескивал пилоткой воду за борт. Ни о чем не думал, не хотел ничего. Побольше бы вылить воды - в этом спасение.
   - Будет тебе, Лешка!
   Алешка и не подозревал, что вот уже, наверное, полсотни метров бойцы тащили лодку, ступая по илистому Дну.
   - Я тебя сколько раз предупреждал - не нервничай,- журил Махнач напарника.- Плоскодонка еще не сдала, а ты, дурья голова, пыхтишь. Так можно и к ракам... Учись у Алешки.
   "Смейся, смейся",- думает про себя Алешка и силился унять дрожь. Сушить обмундирование отряд будет "дома". Пока ночь, надо торопиться.
   - К бою!
   Алешка услышал голос командира, и в тот же миг не стало ночи. Темнота всколыхнулась мертвенно-белым мерцающим светом ракет. Справа хлестнули пулеметы. Было видно, как на концах их стволов трепетало пламя. А вокруг - не охватишь глазом - голое поле.
   Отряд рванулся вперед.
   - Ложись! - слышал Алешка хриплый голос и припадал к земле. Тут же рядом, локоть в локоть, падал или Трофим или Махнач. В холодном свете ракет были видны остальные красноармейцы. В их руках вздрагивали винтовки. По тому, какую они завязали перестрелку, никогда не подумать бы, что это пробивается всего-навсего горсточка изнуренных бойцов.
   Зло чиркают пули, промчалась огненная струя трассирующих. Они медленно гаснут вдали, как искры. Еще Ракета. И Алешка увидел впереди проволочные заграждения. Ракета рассыпалась.
   - Пошел! - командует Махнач, лежа у пулемета на расстрелянных гильзах.
   Алешкин рывок на этот раз был самый удачный. Еще такой же - и проволока! Сейчас рядом с ним Трофим. Он ощупывает Алешкину спину, словно хочет удостовериться, здесь ли Алешкин мешок. Потрогал, отдернул руку. Поднес ладонь к лицу..
   - Фу ты, напугал! Думал, кровь. В молоко попало... Да пригни ты голову! Убьют!
   В проволочном заграждении уже кем-то был проделан узкий проход, но все равно проползти было трудно. Алешка исцарапал в кровь руки, лицо, от рубашки и штанов остались одни клочья.
   - Стой! Кто идет?!
   Щелкнул затвор винтовки.
   - Свои! Не видишь? - отозвался Махнач.- Свои! Ужин у вас там еще не остыл, браток? Задержались маленько.
   ...Звезды на небе, как пулевые пробоины.
   - Боятся немцы ночи, - неизвестно к кому обращается Махнач.
   В лесной лощине у .небольшого костра красноармейцы. Все, кто вышел из ночного боя. Над огнем - котелки. Варится в них каша из пшенных концентратов. Оба пулеметчика сладко жмурятся. То ли от запаха пригоревшего пшена, то ли от мысли: они сегодня неплохо поработали, прикрывая огнем отряд. Иначе бы, пожалуй, и не оторваться от немцев.
   - Все! -Махнач стащил сапоги и блаженно шевелит затекшими пальцами.- Здесь немцем уже не пахнет. Знаешь, сколько мы их положили, Леша?
   Алешка знает главное: горсточка храбрецов крепко напугала фашистов. Обманутые темнотой, они растерялись перед малочисленным отрядом. А отряд этот прорвало через линию фронта и теперь уже - в расположения стрелкового полка, занявшего здесь оборону. "Да, теперь, кажется, все!"
   Алешка сушит промокший при переправе через речку мешок.
   - Не мог уж там, на поле, посушиться. Или не жарко было?
   - Жарко,- Алешка улыбается шутке Махнача. Его щуплая фигурка резко выделяется на фоне солдатского костра. Алешкины товарищи сидят и лежат, протянув к огню ноги. На их лицах - шаткие оранжевые отсветы. Такие же отсветы и на Алешкином лице. Если бы не рост и не слишком худенькие плечи, то, глядя на это лицо, мальчику можно было бы дать гораздо больше лет. Пятнадцать можно бы...
   Пятнадцать.
   В свои пятнадцать лет Алешка будет уже настоящим бойцом, сыном пехотного полка. Побывает на многих фронтах, пройдет с боями по той же дороге. По той, да не той. Это будет фронтовая дорога, с радостной тревогой, с яростью, уверенной силой, кипением. Дорога наступления! На штыках - солнце. Ветер в ушах. Пропахшие порохом знамена в сильных руках...
   Пройдет Алешка там, где на самом рубеже Отчизны погибли его товарищи-пограничники.
   Все это случится позже. Костер еще долго будет неизменным спутником трудных Алешкнных походов. Он обогреет мальчика в зимнюю студеную ночь перед боем. Он угостит душистой кашей на привале, разгонит тоску, когда станет тоскливо.
   А сейчас солдатский костер хорошенько просушит и накормит перед дорогой. Дорога ведь дальняя.
   Война только еще начиналась.
   
   * * *
   
   Многие, живущие в Белоруссии, помнят босоногого мальчонку с солдатским вещевым мешком, который в первые дни войны пробирался от западной границы на восток. Жив ли он? Какова его судьба?
   Всем этим заинтересовались пионеры-следопыты. Они написали о шедшем войной мальчишке в газетах. Может, отзовется герой?
   И он откликнулся: "Жив. Работаю на шахте. Коммунист. Зовут Алексей Филиппович Гришин".
   Он писал ребятам: "Растут у меня два сына, два пионера. Смотрю я на них и думаю: "А смогли бы они осилить ту грозную дорогу, которую суждено было преодолеть в мальчишескую пору мне?" Думаю, смогли бы!
   И они, и все вы - замечательный народ. Мы, ветераны, верим в вас".