У ПАРТИЗАНСКОГО КОСТРА

   Две крестьянки в линялых застиранных платках стоят
   У полевой межи и смотрят, как играет под солнцем лен.
   Неужто в поле кидать? - вздыхают женщины:- мы бы уже время в росе мокнуть. Августовская роса - самая лучшая...
   "Августовская? Так, значит, август ужо" - Алешка давно потерял счет дням и ночам.
   - Так, так, мил человек,- говорит Алешке дядька взявши его на воз с сеном.- Мы, бывало, в августе уж хлебушек с поля свозили. А я вот еще только сухую траву. Мужиков в хозяйстве сколько? Один, второй - считать больше некого.
   Нос у дядьки глядит в землю, и подбородок свисает, длинный, тяжелый, будто провели чем-то по лицу сверху вниз, оттого оно таким и получилось.
   - Времечко пришло! Один за семерых...
   Алешка подумал, что, пожалуй, этот дядька управится и за семерых. Вон какие у него ручищи!
   Алешка слышит, как возница сиплым голосом ругает свою лошаденку за то, что она лениво тянет. Проклинает он тот день, когда мужикам, его односельчанам, втемяшилось в голову покинуть деревню.
   - Много они там навоюют, в лесу! Пар-ти-за-ны! Я сам себе господин. Не желаю. Слышишь?
   Алешка приподнялся на локтях. Впереди мосток. А за мостком... мальчик едва не свалился с воза... за мостом он увидел мотоциклистов. Точь-в-точь таких, как те, что встретились ему в первое военное утро, когда он с пограничником Неволиным вышел к реке.
   - Смирно сиди! - прикрикнул мужик на Алешку, который начал закапывать в сено свой мешок.- Не егози! Не тронут тебя.
   Шестеро гитлеровцев окружили подводу, не слезая с рычащих машин. Но дядька был уже на земле, возле офицера и протягивал ему какую-то бумажку.
   - Помощничек мой! - кивнул на Алешку.- Вместе мы, господин офицер. Для ваших коней сенцо.
   Повертев в руках бумажку, гитлеровец возвратил ее вознице, проговорил что-то по-своему, махнул рукой: проезжай, мол.
   - С ними надо полегче,- учил дядька уму-разуму своего пассажира.- Немец, он... как бы это тебе выразиться... он уважение любит. А что ты сделаешь? Форсить тут, милый, нечего. По стерне босой идешь, лучше на скрученные пальцы ступать. Не так колко. Или, скажу тебе для примеру, загремит гром. Хоть и сенокос, дождя боишься, а ничего не поделаешь. Небо от грома все одно расколется, и в щель вода польет. Самое верное - сиди л поджидай, покуда та щель замокнет. Как в деревянной кадушке. Вот и мы переждем гром-молнию. До лучших времен. Мотай на ус... Аль спишь? Эй!
   Мужик обернулся и не увидел на возу мальчонку. И на большаке его не было.
   Пробираясь кустарником, Алешка ругал себя: "Сел рядом с этим! У немцев, наверное, служит. Партизаны ему не нравятся! На Кукореко похож. Одеты по-разному, а морды у обоих предательские!"
   Днем проселок пылал сухим зноем. Пыль ложилась на лицо, хрустела на зубах. А вот к вечеру трава становилась мягче, прохладней, и на любой пригорок Алешка поднимался легко, словно после купанья.
   Ночь застала мальчика в пути. Проходил он ржаным полем и слышал чье-то сдержанное дыхание. В дубовом перелеске Алешке чудился слабый стон. Лес глухо, сонно шумел. Листья на деревьях были черными, тропинка - белой. Ее пересекали прозрачные лунные тени. На небе была лишь половинка луны, словно и луну раскололо снарядом. Желтый осколок на небе - единственный пока верный попутчик.
   Иди, Алешка! Иди! - Алешке кажется, он слышит эти слова всякий раз, когда, смертельно уставший, опускается на землю и кладет под голову красноармейский Мешок. И мальчик вскакивает на ноги, хотя они и опухли, покрылись незаживающими язвами.
   Надо спешить! Ведь и так уже задержался Алешка в дороге.
   Всю ночь мальчик шел на восток. В том, что он не сбился с курса, убедился под утро: небо впереди равномерно светлело, словно краски его потихоньку разбавляли родниковой водой. Потом осторожно, будто через амбразуру, выглянул краешек солнца.
   Алешка не видел, когда солнце засветило в полную силу. Сморенный сном, он лег ничком в зарослях при дороге. Над головой лопотала под утренним ветерком бе- реза.
   Разбудил его шум и грохот.
   Раздвинул кусты - на дороге знакомые уже машины, крытые брезентом. Тупорылые тягачи на гусеницах. Проносятся мотоциклисты.
   В который уже раз Алешка пожалел, что нет у него с собой ни автомата, ни гранат. Эх, как бы рванул сейчас из кустов. Мальчуган даже прицелился, прищурил глаз, выставил вперед свой посох, как винтовку. Поймал на мушку офицера, сидящего в кабине рядом с шофером. "Бах!" И... офицер ткнулся в ветровое стекло.
   Машина резко затормозила. Идущий следом бронетранспортер врезался в грузовик. На дороге образовался затор. Сутолока, крики, беспорядочная стрельба. Середина колонны начала отходить, посчитав, что впереди засада. Алешка видел, как падали немцы. Замирая от восторга, он закричал:
   - Бейте! Бейте их!..
   Радость подняла Алешку на ноги. Но стрельба оборвалась так же внезапно, как и разразилась. Мимо Алешкки, едва не сбив его с ног, пронесся какой-то верзила с автоматом.
   - Отходи! Живее!
   Алешка схватил вещевой мешок и помчался по кустам в сторону леса. Впереди бежал высокий парень в полосатой рубашке, с автоматами в обеих руках. Алешка решил не отставать. Он сообразил: во-первых, в тех кустах, где он улегся, была устроена засада на немцев. Во-вторых, если судить по одежде парня с автоматами, фашистов лупили не красноармейцы, а партизаны.
   Алешке уже доводилось слышать в дороге о партизанах. Но представлял их мальчик почему-то всех пожилыми. А тут перед ним на лесной поляне стоял смуглый, щуплый парень, похожий на цыгана, со смолисто-черным чубом, немного раскосый. Одет так же, как и Алешка: штаны, закатанные чуть ли не до колен, поверх штанов широкая рубашка. Рядом - детина в морской, туго натянутой тельняшке. На груди - дырка.
   Старшим, как понял потом Алешка, был в этой группе полный лысоватый мужчина. Он долго не мог отдышаться от бега, капли пота висели у него на бровях и ресницах.
   Все партизаны были с трофеями. Парень в тельняшке держал под мышкой тяжелый желтый портфель с блестящими застежками.
   Партизаны! Вот они, оказывается, какие!
   Алешка не таил любопытства. Лесные бойцы тоже растерянно поглядывали на него, чумазого. Это, мол, что еще за трофей голодраный?
   Пристальнее всех смотрела на Алешку девушка в лыжных брюках и коротенькой жакетке со значком ГСО - "Готов к санитарной обороне". Ее лукавый взгляд перебегал с Алешки на молодого партизана, который стоял рядом с парнем в тельняшке.
   Мальчик присмотрелся внимательнее: улыбчивое лицо, приплюснутая шоферская кепка с пуговкой. Аким?!
   - Откуда будешь, гражданин хороший? - К Алешке подошел старший, окинул его оценивающим взглядом.- Давай знакомиться.
   - Да это же мой недавний попутчик! - воскликнул Аким.- Вот так встреча!..- Шофер обнял Алешку.- Я, ребята, лично знаю этого гражданина, вместе к нашим пробивались. Вот и Настя может подтвердить.
   У партизанского костра за ужином Алешка поведал о случившемся на границе.
   Говорил с жадностью, точно долгое время его держали в заключении в одиночной камере, где не с кем было поговорить. Одно только утаил Алешка: что несет с собой. Мало ли что?
   - Скажите,- несмело спросил мальчик у окружавших его людей.- А Москва... Она что... Наша?
   Прошелестел смешок. И Алешке стало не по себе. Действительно, как он мог подумать, что немцы Москву за- няли?
   - Немцы хвастали, что за две недели дойдут до Москвы,- проговорил человек в тельняшке.- Перенесли срок. И еще сто раз перенесут. Это у них "молниеносная война" называется.
   - А я дойду до фронта. И до Москвы,- твердо сказал Алешка.- Дойду! Вот увидите. И все нашим расскажу... Как вы немцев лупите. Ой, дядечки! - спохватился он.- Знаете, где Новая Нива? Вам надо скорее туда!..
   Узнав от Алешки об арестованных, о Павле и Василе, партизаны взволнованно зашумели.
   - Чего ж мы прохлаждаемся? - Человек в матросской тельняшке торопил товарищей.- Может, успеем, отобьем хлопцев...
   Старший подал команду собираться, подошел к Алешке.
   - Спасибо, что сообщил! Надо вызволить своих.
   - Это вам спасибо! - кричал вслед уходящим людям мальчик.