КАКАЯ ОНА,ГРАНИЦА?

   Алешке, воспитаннику пограничного отряда, не терпится узнать про чужих солдат, там, по ту сторону границы.
   - Ну, расскажите, товарищ старшина, какие они хоть с виду? - докучает он вопросами Тихону Редько.
   Тихон Редько чуть ли не каждый день, лежа где-нибудь в секрете, видит чужих в бинокль.
   - Ну, какие...- неохотно отвечает старшина.- По внешности - те же люди. Курят...
   - И все?
   - А чего тебе еще? Ну, говорят... по-своему, Фатер, мутер, бутерброд... На гармошках пиликают... на губных.
   Алешке этого мало. Он хотел бы своими глазами посмотреть на немцев. На гармошках пиликают? Придумывает, наверно, старшина. Не он ли вчера, перед отбоем, говорил: "Сколько на их совести крови!"
   Больше всего на свете хочется Алешке туда, где дозорная тропа, полосатые столбы с гербом СССР, секреты... А Редько хоть и говорил, что сводит к пограничной полосе, все что-то тянет, не торопится выполнять обещанное. Сначала у него была отговорка: не гоже, дескать, появляться на кордоне в штатском. Потерпи, вот справим тебе обмун- дирование... Обмундирование справили. Теперь Алешку по виду и не отличишь от бойца - гимнастерка, сапоги, пилотка со звездочкой... Может он уже и честь отдавать. Пользуясь таким правом, мальчик нарочно ходит по тем песчаным дорожкам, где чаще попадаются командиры, и козыряет им.
   Готов Алешка приветствовать всех по-военному хоть сто раз на день. Иначе какой же из него боец-пограничник? Ростом, правда, невелик. Но ведь самый высокий в погранотряде - майор Толмачев - признался, увидев впервые мальчугана. "Когда-то и я вот таким же сорванцом бегал..."
   А встретились Толмачев и Алешка в Гомеле. Майор, командир пограничного отряда, вместе с Тихоном Редько и еще несколькими красноармейцами сидели на вокзале и ждали поезда. Тогда-то к ним и прибился парнишка в детдомовской черной косоворотке, подпоясанной шелковым шнурком с кисточками. Мальчик был шустрый, общительный. Он вызвался сбегать за кипятком, после слетал в город и купил пограничникам папирос. Жадно глядя на медаль Тихона Редько и на зеленые с красными шпалами петлицы майора, он машинально, кое-как отвечал на во- просы.
   Зовут Алешкой. В детском доме давно. Мамку видел один раз. Во сне. Такой, как описывал ее старший брат, живущий в деревне: красивой, с длинной косой и в сарафане. Умерла, когда Алешке не было и года.
   Где Алешка бывал? Все места так сразу и не пересчитаешь. В Москве был, в Смоленске, в Минске, в Туле... До Дальнего Востока не доехал: высадили в Омске. Бывал ли Алешка па пограничной заставе?
   Мальчуган встрепенулся.
   - А... разве пускают на границу?
   - С нами? А как ты думаешь? - Майор внимательно посмотрел на старшину, красноармейцев, и по их взглядам понял: они догадались о его решении и поддерживают своего командира.
   До прихода поезда оставалось не так уж много времени. Надо действовать быстро.
   - Ну что ж, - майор поднял большой сверток, другой рукой привлек к себе опешившего мальчика.- Веди нас в свой детский дом!
   Директора детдома, грузного дядю с усами запорожца, майор атаковал, как говорится, с ходу. Не будет ли он возражать, спросил майор, если воспитанник Алешка поживет на заставе Краснознаменного погранотряда? Ну, хотя бы до тех пор, пока не начнутся занятия в школе...
   Усы у изумленного директора встопорщились. "Да он, разрешите доложить, сбежит от вас, Алешка-то. Не глядите, что он от горшка два вершка. Три раза из детдома удирал! Путешественник! С овчарками своими не отыщете..."
   Майору сообщение такое, видимо, понравилось. Не выпуская из своей руки Алешкину, он говорил директору: "Я, между прочим, вот так же... бегал, странствовал. Батька с гражданской не вернулся, мать беляки расстреляли. У бабки рос..."
   Изменившимся, потеплевшим голосом Алешкин директор пригласил пограничника в свой кабинет.
   Алешка остался ждать у двери. И как только майор вышел из кабинета, понял все.
   - В нашем распоряжении двадцать минут,- предупредил майор. Весело подмигнул мальчишке.- На сборы тебе пять. Давай как по тревоге!..
   Надолго запомнится Алешке открытое вагонное окно. Тепло дул в него встречный ветер. И солнце горячими полосами ходило по счастливому Алешкиному лицу до самого вечера.
   Не верилось Алешке, что едет на границу.
   Какая она?
   "На границе тучи ходят хмуро. Край суровый тишиной объят..." - это в песне. А на самом деле как все там, на краю нашей советской земли? Алешка ехал и - раздумывал: вот теперь у него только и начинается настоящая жизнь.
   Спустя неделю Алешка писал в детский дом: "У нас на границе порядок. Шпионов ловим! С овчарками! Собаки все понятливые. Меня уже знают..."
   Больше всего нравится Алеше Байкал, розыскная собака старшины Матвея Коржа. Ростом Байкал чуть помень- ше мальчика. Идет рядом с Матвеем, принюхивается. А если учует что-то - рванется, только поспевай, старшина. А тот пустит собаку на длинный поводок и - за ней...
   Вот так и привел Байкал Матвея Коржа к палатке, в которой прибывший накануне "боец" примерял чей-то ремень. Дырок на ремне не хватало, и Алешка, низко нагнув голову, проделывал новую. Тут он услышал: кто-то тихо взвизгнул позади, у входа. Обернулся...
   Темная шерсть на загривке Байкала стояла дыбом, огромная собака тихо взвизгивала. Только и ждала, наверно, приказа пограничника - взять незнакомого мальчишку.
   Матвей Корж в тот же день познакомил мальчугана со своим четвероногим помощником и даже специально для Алешки надел собаке на шею медали и жетоны, полученные ею на разных соревнованиях и выставках. Награды висели в три ряда!
   ...Всего лишь второй месяц живет Алешка у пограничников, а сколько уж раз слышал тревожное: "Застава - в ружье!"
   Палаточный лагерь сразу пустеет, а со стороны границы нередко доносится сухое потрескивание. Там стреляют. По-шмелиному гудит телефон у дежурного.
   Да и без тревоги жизнь на заставе все равно неспокойная. Каждый день у пограничников учения. Алешке, например, уже не надо объяснять, что такое переходы, броски, полоса препятствий или штыковой бой. Видел он, как оборудуются блиндажи, роются траншеи, крытые ходы сообщений. Да Алешке и самому довелось как-то корчевать ольховник. На вопрос: "Зачем это нужно?" - старшина Редько коротко объяснил:
   - Кусты сужают сектор обстрела.
   У Тихона Редько на левой руке вытатуировано с давних, мальчишеских, видимо, нор несмывающееся слово:, "Тишка".
   - Это, чтобы меня не спутали,- шутил пограничник. Но и без метки такого, как Тихон Редько, не спутать ни с кем. Долгое время Алешка ходил за ним, чтобы еще и еще раз посмотреть медаль. Ее дали старшине Редько за отвагу: однажды он принял бой с вражеской бандой, прорвавшейся из-за кордона! Этой осенью старшина уедет к себе домой, на Украину. Он служит третий год, и ему пора в запас.
   Алешке становится грустно, когда он думает, что придется расстаться с Тихоном. Ну что делать в украинском селе, далеко от границы, такому бравому старшине, грозе шпионов и контрабандистов? "Побудет дома да и вернется к нам",- утешает себя Алешка,
   Так он думал до той поры, пока не увидел Тихона на лугу. Старшина косил коням траву. Алешке же было поручено сгребать скошенную траву и таскать к подводе.
   Старшина, расставив ноги, приседал и размашисто, со свистом, валил траву. Над Тихоном вились бледно-зеленые мотыльки. Он расстегнул ворот гимнастерки, снял ремень. Гимнастерка потемнела на спине от пота, а старшина махал и махал косой, точно боялся'; вот прибежит сейчас кто-нибудь с заставы и позовет его, не даст докосить,
   Отдыхал Тихон только тогда, когда точил косу. По блестящему лезвию то с одной, то с другой стороны мелькала шершавая лопаточка. Звон натачиваемой косы после долго еще стоял у Алешки в ушах. А когда он закрывал глаза, ему представлялся желтый от цветов луг.
   Старшина, чуть что, заводит с друзьями разговор об урожае и о том же сенокосе. Конечно же, дома он не заскучает,- работы хватит. А приехать на заставу - он все равно приедет: в отпуск, на товарищей боевых посмотреть, на Алешку.
   По вечерам старшина входит на цыпочках к Алешке в палатку. Прикроет одеялом, поправит подушку и долго смотрит, улыбаясь, как Алешка спит. Но тот часто притворяется.
   Алешка может пролежать до полуночи, и сон его не возьмет. Под парусиновой крышей все слышно. Слышно, как дышит теплая июньская ночь, как мерно вышагивает часовой возле штабной палатки. И вдруг окрик: "Стой! Кто идет?!" А то защелкают внезапно соловьи.
   Временами слышится собачий лай. Старшина Редько уже объяснял Алешке: это там, за кордоном, надрываются немецкие сторожевые собаки.
   Мало-помалу Алешка начал привыкать и к тревожным окрикам часовых, и к собачьему лаю, и к таинственным ночным шорохом, вздохам. К соловьям вот что-то трудно привыкнуть.
   Соловьев на границе - пропасть. Дозорные не на шутку сердятся на них, главных нарушителей тишины. Бывает, из-за соловьиных концертов ничего не слышно. Но птиц с приграничной полосы не прогонишь, они поселились в зарослях березняка, крушины и по вечерам щелкают, цокают, разливаются.
   Но приходят и тихие ночи. Тишина будит Алешку, оп вскакивает с постели и ищет сапоги. Высунувшись наружу, видит спокойных часовых, в мутной небесной высоте - звезды.
   "Это, Алексей, неведомые еще нам миры,- говорит о звездах майор Толмачев.- Неведомые и, может быть, очень на землю нашу похожие. А живут там, скажем, такие же люди, как и мы с тобой. Может, еще и встретимся когда-нибудь..."
   Командир отряда говорит с Алешкой о чем угодно: о звездах, о снежных буранах, которые случаются в его родном, сибирском краю. Об одном только почти ничего не рассказывает: о военной технике или хотя бы о маскировке, которая необходима всем пограничникам. Как будто о таких вещах самый главный в погранотряде человек понятия не имеет!
   Как-то раз майор позвал Алешку прогуляться с ним иа соседнюю погранзаставу. Шли лугом в жаркий тихий полдень. Даже вечно дрожащий осинник в тот раз спал. Неподвижные березы сверкали лакированной зеленью. В луговой траве кричала какая-то птица. Знакомо пахло цветами. А вот какими? Командир нахмурился, когда его воспи- танник не сумел определить ни одного птичьего голоса, путал названия цветов и трав.
   - Как же ты, друг любезный, в дозор пойдешь? - журил Алешку Толмачев.- Доложишь мне: "На каком-то поле у какого-то дерева замечен непонятный зверь!"
   На обратном пути Алешка уже знал: речной луг оттого так хорошо пахнет, что много здесь дикой кашки. В траве кричит трясогузка. А тонкий липкий стебель, на котором, как на качелях, качается мохнатый шмель, аграфена- купальщица.
   Командир отряда больше, кажется, похож на учителя ботаники. В минуты отдыха мальчик застает его за книгами, совсем не военными. Он читает, опершись локтями о стол и закрыв ладонями уши.
   Сильно удивился Алешка, когда впервые увидел Толмачева на занятиях по рукопашному бою. Майор вручил Матвею Коржу, первому на заставе силачу, автомат, а сам взял винтовку.
   Отдыхал Тихон только тогда, когда точил косу. По блестящему лезвию то с одной, то с другой стороны мелькала шершавая лопаточка. Звон натачиваемой косы после долго еще стоял у Алешки в ушах. А когда он закрывал глаза, ему представлялся желтый от цветов луг.
   Старшина, чуть что, заводит с друзьями разговор об урожае и о том же сенокосе. Конечно же, дома он не заскучает,- работы хватит. А приехать на заставу - он все равно приедет: в отпуск, на товарищей боевых посмотреть, на Алешку.
   По вечерам старшина входит на цыпочках к Алешке в палатку. Прикроет одеялом, поправит подушку и долго смотрит, улыбаясь, как Алешка спит. Но тот часто притво- ряется.
   Алешка может пролежать до полуночи, и сон его не возьмет. Под парусиновой крышей все слышно. Слышно, как дышит теплая июньская ночь, как мерно вышагивает часовой возле штабной палатки. И вдруг окрик: "Стой! Кто идет?!" А то защелкают внезапно соловьи.
   Временами слышится собачий лай. Старшина Редько уже объяснял Алешке: это там, за кордоном, надрываются немецкие сторожевые собаки.
   Мало-помалу Алешка начал привыкать и к тревожным окрикам часовых, и к собачьему лаю, и к таинственным ночным шорохом, вздохам. К соловьям вот что-то трудно привыкнуть.
   Соловьев на границе - пропасть. Дозорные не на шутку сердятся на них, главных нарушителей тишины. Бывает, из-за соловьиных концертов ничего не слышно. Но птиц с приграничной полосы не прогонишь, они поселились в зарослях березняка, крушины и по вечерам щелкают, цокают, разливаются.
   Но приходят и тихие ночи. Тишина будит Алешку, оп вскакивает с постели и ищет сапоги. Высунувшись наружу, видит спокойных часовых, в мутной небесной высоте - звезды.
    "Это, Алексей, неведомые еще нам миры,- говорит о звездах майор Толмачев.- Неведомые и, может быть, очень на землю пашу похожие. А живут там, скажем, такие же люди, как и мы с тобой. Может, еще и встретимся когда-нибудь..."
   Командир отряда говорит с Алешкой о чем угодно: о звездах, о снежных буранах, которые случаются в его родном, сибирском краю. Об одном только почти ничего не рассказывает: о военной технике или хотя бы о маскировке, которая необходима всем пограничникам. Как будто о таких вещах самый главный в погранотряде человек понятия не имеет!
   Как-то раз майор позвал Алешку прогуляться с ним на соседнюю погранзаставу. Шли лугом в жаркий тихий полдень. Даже вечно дрожащий осинник в тот раз спал. Неподвижные березы сверкали лакированной зеленью. В луговой траве кричала какая-то птица. Знакомо пахло цветами. А вот какими? Командир нахмурился, когда его воспи- танник не сумел определить ни одного птичьего голоса, путал названия цветов и трав.
   - Как же ты, друг любезный, в дозор пойдешь? - журил Алешку Толмачев.- Доложишь мне: "На каком-то поле у какого-то дерева замечен непонятный зверь!"
   На обратном пути Алешка уже знал: речной луг оттого так хорошо пахнет, что много здесь дикой кашки. В траве кричит трясогузка. А тонкий липкий стебель, на котором, как на качелях, качается мохнатый шмель, аграфена- купальница.
   Командир отряда больше, кажется, похож на учителя ботаники. В минуты отдыха мальчик застает его за книгами, совсем не военными. Он читает, опершись локтями о стол и закрыв ладонями уши.
   Сильно удивился Алешка, когда впервые увидел Толмачева на занятиях по рукопашному бою. Майор вручил "вею Коржу, первому на заставе силачу, автомат, а сам взял винтовку.
   - Ну-ка, нападай. Вперед!
   Невысокий, напрягшийся, как сжатая пружина, пограничник крадущимся шагом двинулся на командира. Учебный автомат крепко держал в руках: ожидал броска...
   Алеша не успел даже хорошенько рассмотреть, как все произошло. Он только увидел: выбитый из рук Матвея автомат полетел далеко в сторону, гулко стукнулся о землю.
   - Теперь иначе проделаем.- Толмачев поднял автомат, а винтовку отдал Коржу.- Ну-ка! Нападай! Впе- ред!
   Рукопашная закончилась тем, что теперь на землю, полетела винтовка.
   - Тяжелая у вас, товарищ майор, рука. Право слово! - признался после занятий Матвей Корж.- Против вас не устоять...
   Вечером до отбоя Алешка долго занимался на турнике: подтягивался, ухватившись за стальную перекладину. На траве лежали аккуратной кучкой его сапоги, брюки, гимнастерка.
   - Сколько? - спросил у Алешки проходивший мимо командир.
   Ему уже доложили, что воспитанник погранотряда подтягивается на перекладине четыре с половиной раза.
   Алеша, увидев майора, спрыгнул на землю. Вытянулся по-строевому.
   - Пять раз! Почти... товарищ командир! Толмачеву захотелось подхватить худенького Алешку под мышки, подкинуть его, однако майор сдержался, спрятал улыбку, поправил планшет.
   - Пограничники, по-моему, занимаются на снарядах в полном обмундировании...
   Алешка смутился.
   - А я... я и не пограничник вовсе,- тихо сказал он.- Почему меня на границу не берут? Обещали, а не берут! Ну почему?
   Командир ничего не успел ответить, потому что примчался телефонист.
   - Товарищ майор! Вас вызывает пятая застава!
   Прижимая планшет, Толмачев побежал к телефону. А уже через две-три минуты дежурный объявил тревогу.
   Почему все-таки и командир и Тихон Редько отмалчиваются, когда Алешка просится на границу? Там сейчас можно увидеть такое!..
   В пятницу утром, говорят, двое немецких генералов в сопровождении офицеров вышли к самой линии пограничных столбов и полчаса рассматривали в бинокли нашу сторону, совещались, записывали что-то. С наблюдательных вышек усиленным нарядам пограничников видно, как в лесу, над самой рекой, "растворяются" немецкие войска. Фашисты устанавливают там тяжелые орудия, прикрывают их заборчиками из свежесрубленного лозняка, как будто этими плетнями можно пушки замаскировать. Чужие солдаты почти в открытую расчищают площадки для батарей. По ночам та сторона молчит. Даже лая немецких сторожевых собак не слышно.
   - Молчат... собаки,- процедил сквозь зубы Алешкин сосед по койке, собираясь в ночной дозор. И непонятно было, кого он назвал собаками,- немецких овчарок или их хозяев.
   Не знал Алешка, что фашисты отвели свои пограничные части, а на их место пришли регулярные войска. А командир знал.
   У майора Толмачева за последние дни осунулось, похудело лицо. Красные от бессоницы глаза часто моргают. Но все равно щурятся в доброй усмешке, когда он замечает Алешку.
   - Слушай, Алексей,- сказал Толмачев в субботу утром.- Скучают по тебе гомельские ребята. Просят в письме, чтобы мы тебя командировали в детский дом. На недельку.
   Обычно майор показывал мальчугану письма из детского дома. Почему-то на этот раз не принес. Забыл? Вряд ли. Алешка понял все, и губы у него задрожали.
   - Что это ты? Что? - по-отцовски начал корить своего воспитанника командир.- Нюни распускать не гоже, брат. А в детдом тебе не мешало бы... Ну, что тебе стоит? Нынче - здесь, завтра - там. Мы с тобой на эту тему еще по- толкуем...
   Хотя в голосе майора прозвучала твердость, сам Алешка был уверен в другом.
   "Хитрый! - думал он о командире.- На недельку в детский дом! Так я и послушаюсь!"