ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ ГЛАВА

   Алеша был удивлен, когда утром их двоих вывели во двор. Он озирался, думая, что сейчас к ним присоединят девушек и Толю, но больше никто не вышел. "Значит, не на расстрел!" - подумал Шумов. Просто не имело смысла расстреливать их поодиночке и тратить на это много времени. Проще было расправиться со всеми сразу... Еще больше удивился Алеша, увидев, что их окружила целая толпа полицейских. "Зачем столько? - спрашивал себя Шумов. - Для того чтобы охранять, двоих было достаточно, ну четверых, а тут ведь человек тридцать, не меньше!" Увидев во главе отряда обер-лейтенанта Иванцова, Алеша понял, что их действительно конвоируют все полицаи, сколько есть в городе. "Какой почет!" - усмехнулся он, но встревожился, заметив, что орава полицейских спускается к мосту. "В лес нас, что ли, ведут? --недоумевал Шумов. - Зачем?"
   Взглянув на Женьку, Алеша перестал думать о том, куда они идут. Он внимательно, заботливо вглядывался в лицо друга. Что творится с Лисицыным? Со вчерашнего вечера он стал другим. Не разговаривает, отводит глаза. Вчера его водили на допрос. Видно, здорово ему попало!.. Алеша слышал в камере, как он, бедняга, кричал там, в кабинете у Иванцова. Два раза протяжно, громко крикнул и умолк, как будто ему рот заткнули. Но когда вернулся в камеру, почему-то не захотел рассказать, о чем его спрашивал обер-лейтенант. Отвернувшись, лег на нары и как будто уснул. Алеша набрал в кружку воды, хотел обмыть ему лицо, сделать компресс, но Лисицын оттолкнул его руку и забрался в угол, в темноту, и не вылез оттуда даже к ужину. Он и к еде не притронулся... Уж его звали по очереди и Толя и Алеша, уговаривали, твердили, что он обязан сохранить силы. Ничего на Женьку не действовало. Вот и теперь идет, еле волоча ноги, с Алешкой даже разговаривать не хочет. Что с ним?..
   Шумов не знал, куда их ведут, а Лисицын знал. Он с самого начала знал, как только утром открылась дверь камеры. Женя не спал всю ночь. Он хотел бы умереть, чтобы не дожить до той минуты, когда их выведут с Алешкой во двор!
   Он идет рядом с Шумовым, тот сочувственно, с любовью глядит на него, а стоит ему узнать то, что знает Женя, как его взгляд сразу станет чужим, презрительным. И он обязательно узнает. Уже виден мост, а там недалеко и до полянки, куда приходил через день Афанасий Посылков. Когда полицаи приведут их на эту полянку, Алешка поймет, что они шли не наугад, а заранее знали дорогу. Тогда уж Женьке будет некуда деваться!.. Лучше бы он умер ночью или вчера, на допросе! Лучше бы откусил себе язык!
   ...Женя Лисицын испугался, конечно, когда его арестовали, но не больше, чем Алексей и Толя. Нет, ничуть не больше. По пути в полицию он даже усмехался. Правда, усмешка была искусственной, вымученной, но он не очень боялся. Раньше Женя часто задавал себе вопрос, как он станет вести себя, если попадется? Он тщательно анализировал свои чувства, и выходило, что он непременно будет держать себя гордо, разумеется, никого не выдаст и, если придется, умрет без жалоб! Лисицын был вполне искренен. Зачем бы он стал кривить душой перед самим собой? Он не раз представлял, как его поведут на допрос, будут пытать, а потом поставят к стенке, и даже придумал, какую фразу крикнет палачам перед расстрелом. "Да здравствует советская Родина!" - вот что решил он крикнуть. И мучения, которым его могут подвергнуть, Женька тоже, как ему казалось, очень хорошо представлял. Он понимал, ему будет больно, и решил терпеть и даже не кричать. "В крайнем случае, - думал он, - если будет невтерпеж, я руку зажму в зубах!" Он был уверен, что товарищей не подведет, и краснеть им за него не придется!
   И вначале события развивались совершенно так, как он и представлял. Он переночевал в камере, а потом пошел на допрос. В первый раз его избили, и довольно сильно, но он вытерпел. Его били два полицая деревянными ножками от табуреток. Женя лежал на полу ничком, закрыв голову руками. Очки были разбиты, и он плохо видел. Его били, а он вспоминал Лиду, которую заметил перед этим, и ее отчаянный, жалобный голос. "Вог ее велели не бить!" - думал он. Но не завидовал.
   А вчера вечером все пошло по-другому. Когда он вошел в кабинет, там было много людей. И среди них Женька увидел немца в щегольском мундире и в коричневых замшевых перчатках. Ему показалось, что это Бенкендорф, но без очков он не мог разглядеть. Полицай толкнул Женьку в спину, и тот подлетел к столу.
   - Мне нужно знать, где вы встречались с партизанами, кто вам давал задания? - сквозь зубы спросил Иванцов.
   - Дурак! Я не желаю с тобой разговаривать! -- гордо ответил Лисицын. Эту фразу он приготовил еще в коридоре и, швырнув ее в лицо обер- лейтенанту, зажмурился, уверенный, что немедленно последует удар. Но его никто не трогал. Иванцов спокойно сказал:
   - Ты воображаешь, что ты Павка Корчагин? Я сейчас докажу тебе, что ты ошибаешься! А ну-ка, займитесь с ним! - кивнул он полицейским. Те в одно мгновенье сорвали с Лисицына всю одежду и снова толкнули к столу. Теперь, обнаженный, он почувствовал себя совсем беззащитным. Он видел свое тело. Оно было белое, еще не успело загореть, и кожа покрылась пупырышками... Сзади подошли два полицая; страшное ощущение, когда за спиной стоят и тяжело дышат палачи и нельзя обернуться и узнать, что они хотят делать!..
   - Ну-с! - поигрывая взятым со стола шомполом, спросил обер-лейтенант.-Ты будешь говорить?
   - Нет! - прошептал испуганный Женька и закрыл глаза.
   - Будешь! - торжествующе сказал Иванцов.
   Что-то блеснуло в воздухе, дикая боль ожгла Лисицына. Чьи-то руки схватили его. Комната завертелась перед глазами. Били ремнями, сапогами, шомполами, вся кожа вздулась и посинела, превратилась в сплошной кровоподтек. Женя захлебнулся, закричал, потом все исчезло.
   Очнулся он от холода. Раскинув руки, он лежал на полу, и Козлов лил на голову воду из ведра. Полицейские, увидев, что арестованный открыл глаза, подняли его и снова поставили перед столом. Лисицын шатался. "Умру, но говорить не буду!" - подумал он. Но эта мысль промелькнула и пропала, как будто кто-то другой шепнул ее Жене. Он посмотрел на худого немца, сидевшего у окна. Да, это был Бенкендорф.
   - Говори!-приказал обер-лейтенант. - Где встречались с партизанами? Кто давал задания?
   Женька молча покачал головой. Ему было трудно дышать.
   - Руки на стол! - вдруг рявкнул Иванцов. - Ну! Живо!
   Полицейские взяли Лисицына за руки и прижали ладони к столу. На черной доске отчетливо выделялись растопыренные, прозрачные пальцы. Иванцов, оскалившись, взмахнул шомполом. Женя закричал, попытался вырваться, но его держали крепко. Боль была такая, что все, перенесенное раньше, показалось не страшным. Словно издалека донесся голос Иванцова:
   - Отвечай!.. Тебе не будет отдыха!.. Руки на стол! И снова на доске растопырились окровавленные пальцы.
   И снова тело, словно током, пронизало болью... Женька затопал ногами, вопль ужаса и отчаяния вырвался из груди. Он был уверен, что все перенесет, но такую боль он не смог вытерпеть. Женя с радостью принял бы смерть, но смерть не шла, и что-то сломалось в нем! Боль перевернула Женю, его тело запротестовало, восстало против нее! Фигура Иванцова вдруг выросла и неотвратимо, как скала, нависла над ним. Он уронил окровавленные руки и прошептал:
   - Не надо!..
   - Говори!- Блеснул шомпол. Женькино тело скорчилось и напряглось, как струна, в ожидании невыносимой муки, и это оно подсказало ему те слова, которые Женя пролепетал, падая на руки полицейских:
   - За мостом встречались!.. На поляне!..
   Он тотчас же ужаснулся того, что произошло. Нет, Женька не хотел, не хотел произносить эту предательскую фразу. Чужой, омерзительный человечек, сидевший в нем, проговорил ее, а не Женя Лисицын - храбрый подпольщик и верный товарищ!.. Он рванулся, шатаясь, сделал несколько шагов к Иванцову и прошептал:
   - Будь ты проклят!.. Больше не вырвешь... Ни слова!..
   И упал на пол, потеряв сознание. Козлов снова облил его водой.
   Иванцов хотел продолжать допрос, но Бенкендорф сказал несколько слов по-немецки, и обер-лейтенант распорядился унести Лисицына в камеру.
   У коменданта возник план, показавшийся старшему следователю вполне разумным. Бенкендорф предложил, чтобы завтра на рассвете, захватив с собой Алексея и Женьку, полицейские отправились в лес. Пусть отряд окружит ту поляну, о которой сказал Лисицын. Пусть полицейские обыщут весь берег и найдут партизан, которые придут туда, чтобы встретиться с подпольщиками. Партизанам ведь еще неизвестно об арестах. И если связные будут задержаны, да еще как бы с помощью комсомольцев, которых полицейские должны всюду таскать за собой, то Шумову и Лисицыну ничего не останется, как давать откровенные показания! Они будут скомпрометированы участием в карательной экспедиции. Во всяком случае, их нетрудно будет убедить, что они все равно уже совершили предательство.
   План Бенкендорфа не был его собственным изобретением, как та пресловутая "особенная" политика, которая восстановила против него Гребера и в итоге потерпела полный крах. Этот план был основан на тех методах, к которым давно прибегали немцы на оккупированной территории. Когда им не удавалось достичь цели с помощью террора и насилия, они охотно прибегали к провокации, обману и шантажу! Так что майор фон Бенкендорф отнюдь не был оригинальным. Но как он, так и обер-лейтенант Иванцов ошиблись в Женьке Лисицыне. Они думали, что тот окончательно сломлен, а между тем, очнувшись в камере, Женя мысленно поклялся, что больше не скажет ни слова, даже если его изрежут на куски!..
   Как он переживал! Он презирал себя и всю ночь проплакал тихонько, чтобы не слышали Алеша и Толя. Он так любил этих замечательных ребят, своих лучших, преданных друзей! Вот они спят рядом, избитые, измученные, но не покорившиеся! Он так хотел быть с ними до конца, но разве теперь, после того, что случилось, имеет на это право?
   А утром, когда их вывели и Женька понял, что полицейские идут в лес, он ужаснулся. Женя боялся взглянуть на товарища, который, ни о чем не подозревая, ласково и заботливо смотрел на него!..
   Лисицын понял, что полицейские попытаются схватить Афанасия Посылкова и Зину и что он, только он будет виноват в их гибели!.. По дороге Женя несколько раз поворачивался к Алеше, открывал рот, но не мог при- знаться!..
   А лес был прекрасен в это жаркое летнее утро. Сол- нечные лучи, пробиваясь сквозь листву, украсили траву золотыми, похожими на монеты пятнами. Небо было чистое, синее и такое ласковое, что у Женьки защемило сердце. Даже не верилось, что через несколько минут загремят выстрелы и запахнет пороховым дымом...
   Случайно взглянув на Алешу, Лисицын испытал жгучие угрызения совести. Шумов с беспокойством озирался, не понимая, каким образом полицейские узнали дорогу.
   Шагавший впереди Иванцов отрывисто отдал какую-то команду. Полицаи схватили Женю за руки и потащили к голове отряда. Алексей остался сзади. Обер-лейтенант нагнулся к Лисицыну и спросил:
   - Ну что? Страдаешь? А ты не страдай. Не будь дураком! Господин комендант распорядился, если найдем партизан, отпустить тебя домой. Понял?.. Ты погляди-ка вокруг. Хороша жизнь, не правда ли?. Паршиво, если в такое утро тебя в землю закопают! А?
   Лисицын промолчал. Он твердо решил скорее умереть, чем раскрыть рот!..
   Полицейские рассыпались между деревьями и ждали лишь знака Иванцова, чтобы ринуться к реке и в глубь леса... Здесь, на этой зеленой лужайке, встречались комсомольцы со связными. А может быть, и сегодня пришли сюда партизаны? Что, если они спрятались где-нибудь рядом, в кустах, и не подозревают об опасности?.. Они не знают, что их предал Лисицын!
   Когда эта мысль пришла в голову, Женя словно очнулся. Ему показалось, что между деревьями мелькнули тени... "Молчать хочешь? - спросил себя Лисицын.- Нет, друг! Молчать нужно было раньше, на допросе!.. А теперь исправляй то, что натворил!.."
   - Ну? - вкрадчиво спросил Иванцов. - Не отвечаешь? Не надо! Теперь-то мы и без тебя их найдем! - Он повернулся к полицейским, хотел отдать команду, но в этот момент Женька пронзительно закричал:
   - Товарищи! Стреляйте! Стреляйте! Здесь полицаи! Стреляйте!
   За секунду перед тем Лисицын не знал, что крикнет.
   Это случилось как бы помимо его воли. Голос Женьки разорвал напряженную тишину. Обер-лейтенант вздрогнул от неожиданности и даже присел, но тут же бросился к Лисицыну и зажал ему рукой рот. Но не успели полицейские опомниться, как за кустами раздалась автоматная очередь. Вовремя крикнул Женька! Посылков и Зина были близко. Они услышали его!
   Федька Козлов с руганью достал из кармана пистолет, но вдруг схватился руками за горло и захрипел. Между пальцами хлынула кровь. Он ступил шаг, второй и упал на колени. Потом свалился на бок. Жалобно завопил стоявший рядом с Федькой молодой полицейский. И еще один полицай упал в траву, окрасив ее кровью.
   - Вперед!-закричал Иванцов.--Их здесь немного! Куда вы? Стойте! Стойте, кому говорю!
   Но полицаи бросились врассыпную. Они были так уверены в своей силе, что не ждали нападения. Они вышли на охоту, а оказались сами в роли дичи. Но выстрелы прекратились. Старый партизан и девушка не могли вступать в бой с целым отрядом. Воспользовавшись замешательством карателей, они скрылись.
   Таща за собой Женьку, тщетно пытавшегося вырваться, обер-лейтенант кинулся вдогонку за своими подчиненными, свирепо ругаясь и грозя им страшными карами. В конце концов ему удалось собрать испуганных, растерявшихся полицаев.
   Попытался убежать и Алексей, но нелепая случайность помешала ему. Он уже вырвался из рук конвоира и помчался в лес. Его никто не преследовал. Спасительные кусты были совсем близко. Но тут Леша вдруг взмахнул руками и упал. Он попытался приподняться, но не смог. Что же с ним случилось? Алеша споткнулся. Да, просто споткнулся о корягу и растянул сухожилия. Если бы не эта коряга, он бы, по всей вероятности, спасся... Опомнившийся конвоир подскочил к нему и с руганью схватил за плечо. Шумов, прихрамывая, встал. Он вздохнул и пожал плечами, словно желая сказать: "Ну что ж!.."
   Женя и Алексей снова очутились рядом. Их подтолкнули друг к другу и окружили. Настала тишина. Ветер вдруг зашелестел в ветках, на солнце набежала туча. Женька шагнул к Алешке и впервые за этот день прямо взглянул ему в глаза. И Шумов ответил таким же открытым, любовным взглядом. Они поняли друг друга без слов.
   
   
   
&nbs p;  
   
   
    ;
   - Та-ак! - зловеще сказал Иванцов, медленно расстегивая кобуру. Полицейские сгрудились, злобно глядя на комсомольцев, взбешенные гибелью своих дружков. Алеша понял, что наступили последние минуты, а может быть, секунды его жизни. Он глубоко вздохнул и торопливо, зная, что говорить долго не дадут, прошептал:
   - Ничего, Женька!.. Ничего!.. Мы неплохо прожили свою жизнь и умираем неплохо! Дай бог всякому так умереть!.. Ты молодец! Я горжусь тем, что у меня такой друг!.. Прощай, Женька!..
   - Прощай, Алешка! - сказал Лисицын. Он шагнул к Шумову, хотел что-то прибавить, но его сбили с ног. Повалили на землю и Алексея. Их топтали сапогами, били прикладами, а потом Иванцов вырвал у полицейского автомат и в упор изрешетил пулями истерзанные, неподвижные тела. Но перед смертью Алешка еще успел приподняться и отчетливо прошептать другу, который уже не мог услышать его:
   - А все- таки... Женька... они нас боятся!..
   ...Убив Алешу и Женю, полицаи заспешили в город. Они так торопились, что даже не стали закапывать убитых, а просто забросали их ветками и листьями. Тела комсомольцев были скрыты густой травой, а осенью ветер, дувший с реки, занес их песком. Потом наступила зима, выпал глубокий снег, и только ранней весной, уже после того, как город был освобожден, Алексея и Женю нашли. На них случайно наткнулся старый охотник и рыбак Верещагин, который был близким приятелем и соседом Семена Ивановича. Он раскидал снег и долго вглядывался в останки, пытаясь догадаться, кто лежит перед ним. В конце концов он узнал Алешу по отцовским сапогам и по куртке с "молнией", в которой юноша ходил еще до войны. Верещагин бережно уложил тела в лодку и перевез в город. Там Шумова и Лисицына похоронили на общем кладбище. Провожала их в последний путь одна бабушка, потому "что Семен Иванович и Любовь Михайловна еще не вернулись из эвакуации.
   Больная, сгорбленная старуха стояла на холме, с которого был виден весь город, и сухими глазами смотрела на раскрытую могилу, в которую опустили гроб с телами Алеши и Жени. Друзья лежали там плечом к плечу, навеки вместе!.. Там они лежат и сейчас, а внизу раскинулся маленький затерянный в лесах русский город, в котором немцы не были хозяевами ни одного дня!