ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ ГЛАВА

   Лиду погубила случайность, вернее собственная оплошность. Забравшись в шкаф, где хранились различные яды, она перепутала банки и вместо синильной кислоты отсыпала в пакетик бертолетову соль. Но дело было, конечно, не только в этом!
   Лида допустила самую большую ошибку в тот момент, когда, не в силах больше терпеть косые взгляды Галины Никитиной, решила на свой риск и страх, без согласования с Шумовым, совершить давно задуманное похищение медикаментов из госпитальной аптеки. Медикаменты эти в сущности были никому не нужны, так как самолет с Большой земли уже снабдил партизанский отряд лекарствами, и потому затея Лиды никак не могла принести пользу организации, а была ненужным и вредным риском.
   Но Лида, как говорится, закусила удила. Ей стало невтерпеж слушать ехидные, издевательские замечания Никитиной, которая постоянно стремилась унизить ее и высказать ей недоверие!
   - А время идет! - встречая Лиду в коридоре, усмехалась Галина. - Что-то у твоих партизан, наверно, ни больных, ни раненых нет! Наверно, сидят твои партизаны не в лесу, а в полицейском управлении!
   - Что ты хочешь этим сказать? - вспыхивала Лида.
   - А то, что гляди, девка! Хвостом крути, да не зарывайся. Меня ты не обманешь! - с угрозой отвечала Никитина.
   Много раз Лида была близка к тому, чтобы рассказать Галине о том, как стащила сульфидин, и вообще обо всех своих делах. Но она сдерживалась. Это была не ее тайна. В конце концов однажды, когда Никитина в присутствии Ирины Демченко окрестила ее обманщицей и самозванкой, Лида не стерпела и, с трудом сдерживая слезы, ответила:
   - Напрасно ты мне не веришь! Сегодня вечером мы возьмем эти медикаменты!
   - А как насчет часового? - прищурилась Галина.
   - О часовом я позабочусь сама!-храбро сказала девушка.
   Оправдывая свое решение, Лида подумала, что все равно работать в таких условиях больше невозможно. Какой же она руководитель подпольной группы медработников, если медработники ей не верят! Нужно поддержать свой авторитет!..
   Часовой сменялся в одиннадцать часов вечера. Лида давно придумала способ без шума избавиться от него. Она достала из пакетика бертолетову соль и, воображая, что это синильная кислота, всыпала щепотку в четвертинку водки, которую принесла из дому. В десять часов Вознесенская зашла к Демченко, которая готовилась запереть аптеку, и сказала:
   - Быстренько сложи наиболее дефицитные препараты в мешок и стой у двери! Я тебя позову!
   - А как же мы пройдем мимо часового?
   - Не беспокойся об этом! - ответила Лида. Она отыскала в палате Никитину и, отведя ее в сторону, прошептала:
   - Сейчас я дам часовому синильную кислоту. Ты оденься и жди во дворе! Я выйду вслед за тобой! Демченко пронесет по коридору мешок, передаст нам, а сама тут же вернется в госпиталь и будет вертеться на глазах у немцев, чтобы ее не заподозрили. А мы отнесем медикаменты в надежное место! Ты меня поняла?
   - Поняла! - помолчав, сказала Галина. - Смотри, если ты!..-Она не договорила, но взгляд был достаточно выразительным.
   После этого Лида приступила к выполнению основной части своего плана. Она положила в сумку, которую всегда носила с собой, завернутую в газету четвертинку, и направилась к выходу. Часовой загородил дорогу и потребовал показать, что в сумке. Он обыскивал так всех русских сестер и врачей каждый вечер. На это и рассчитывала Лида. Сделав вид, что очень опечалена, она попросила:
   - Пропустите меня, господин солдат! Я вас очень прошу!
   Но часовой уже заглядывал в сумку. Он вытащил бутылку и посмотрел на этикетку.
   - Ого! - с удовлетворением сказал немец.- Шнапс! - И без лишних разговоров спрятал четвертинку в карман. Сердце у Лиды вздрогнуло от радости, однако она не подала вида и продолжала упрашивать солдата, чтобы тот вернул водку. Часовой важно поднял палец и произнес по-русски:
   - Воровство есть плёхо!
   - Ну ладно, вы меня простите, я больше не буду! - сказала Лида и вышла во двор. Возле ворот разыскала Никитину и шепнула:
   - Подождать надо, пока он отхлебнет! Одного глотка достаточно! - Галина покосилась на Лиду, но ничего не сказала. "Какая же ты упрямая! - подумала девушка.- Но, погоди! Теперь я сумею тебя убедить!"
   Когда по ее расчетам прошло достаточно времени, Лида вошла в госпиталь и побежала в то крыло, где нахо- дилась аптека и где стоял часовой. Выглянув из-за угла, она увидела немца. Он сидел на табурете, уронив голову, с закрытыми глазами. Решив, что часовой мертв, Лида постучала в аптеку. Выглянула бледная Ирина.
   - Давай!-сказала Лида.
   Взвалив мешок на плечо, Демченко выскользнула в коридор. Сзади мешок поддерживала Лида. Но часовой, разумеется, был жив. Ему ничего не сделалось от растворенной в водке бертолетовой соли. Опьянев, он просто немножко вздремнул. И когда, проходя мимо него, Ирина скрипнула половицей, немец вскочил. Девушки были так потрясены, что слова не могли вымолвить. Они стояли и тупо смотрели на воскресшего солдата. А тому спросонья, очевидно, показалось, что перед ним не две девушки, а по крайней мере целый партизанский отряд. Он поднял автомат и в упор выпустил длинную очередь. Демченко, застонав, выронила мешок. Отовсюду сбегались немцы... Никитину схватили на крыльце, куда она поднялась, чтобы узнать, почему так долго не идет Лида.
   И когда их, избитых и окровавленных, вели по двору, чтобы посадить в стоявшую у ворот черную машину, куда уже швырнули бездыханное тело Ирины, Галя с жгучей ненавистью посмотрела на Лиду и звонко крикнула:
   - Паскуда! Ах, какая же ты паскуда!
   - Что ты, что ты! - прошептал доктор Соболь, которого подталкивали прикладами два немца. - Зачем ты ее так? Она не виновата!
   - Вас обманули, доктор! - всхлипнула Галина. - Она всех обманула! Провокатор! Полицейская шлюха! Тьфу! - Женщина плюнула Лиде в лицо.
   А Лида была словно каменная. Она даже не вытерла плевок. Она молча залезла в машину, покорно выслушивала оскорбления и не пыталась оправдываться. Лида силилась понять, как могло случиться, что часовой оказался жив? Значит, он не выпил? Но почему тогда он уснул?
   Девушку охватило оцепенение. Она безучастно сидела на полу в темном кузове, подпрыгивая от толчков, с равнодушным, отсутствующим видом вылезла, когда ее вытолкнули, и вслед за Никитиной и Соболем поднялась по белым каменным, чисто вымытым ступенькам.
   Она узнала то место, куда их привезли. Их привезли в гестапо, которое помещалось в здании индустриального техникума. Стены в коридоре были исписаны фамилиями студентов, а в комнатах висели черные доски... О тайной полиции в городе рассказывали страшные вещи. Говорили, что люди, попавшие сюда, мечтают о смерти, как об избавлении. Лида вспомнила об этом, но осталась равнодушной. Она немного пришла в себя лишь в камере, когда захлопнулась дверь и настала напряженная, жуткая тишина. Тогда девушка бросилась на цементный пол и беззвучно зарыдала, кусая губы, чтобы никто ее не услышал. Нет, не свою судьбу она оплакивала. Ей было неважно, что ее арестовали и, быть может, станут мучать, а потом убьют! Это как-то отошло на второй план. Лида вспоминала ненавидящий взгляд Галины и страдала оттого, что не только не удалось ее переубедить, а наоборот, теперь она до смерти будет проклинать Лиду и умрет, уверенная, что та ее предала! Сознавать это было очень страшно. Так страшно, что Лида лучше вытерпела бы любые пытки.
   Девушка не знала, что делается за пределами камеры. Она была отрезана от мира. Окон не было. Под потолком тускло мигала крохотная лампочка под проволочным колпачком.
   Изредка в коридоре слышались шаги, звенели ключи, хлопали двери, а иногда откуда-то издалека, словно из-под земли, раздавался вдруг протяжный, нечеловеческий вопль. Лида, холодея, зажимала уши.
   Сначала она со страхом ждала того момента, когда вызовут на допрос. Лида не строила иллюзий относительно своей судьбы и была уверена, что ее обязательно станут избивать и допытываться, с кем она связана и кто давал задания. И, стараясь подавить ужас, Лида мысленно клялась, что под самыми мучительными пытками не скажет ни слова.
   Но время шло, никто не приходил, и постепенно неизвестность и неопределенность начали тяготить девушку. Теперь уже хотелось, чтобы поскорей все прояснилось. В глубине сознания теплилась мысль, что там, на допросе, она встретится с Галиной и будет вести себя так мужественно, что Никитина поймет свою ошибку. Лида мечтала о пытках, которым подвергнут ее в присутствии Гали, как о счастье... Но судьба не подарила ей даже такого счастья!..
   Она задремала и не слышала, как открылась дверь. Вошли два немца в черной форме с серебряными молниями на воротниках мундиров. Один с размаху ударил девушку ногой в грудь. Вскрикнув, Лида вскочила. Увидев эсэсовцев, она гордо подняла голову и вышла в коридор.
   Ее вывели во двор. Здесь стояла черная машина с брезентовым верхом. "Куда они хотят меня везти? - мелькнуло у Лиды. - Разве не будут допрашивать?" Немцы схватили ее под руки и втолкнули в машину. Девушка упала на пол, потом села. Рядом на скамейке, сжав руками автомат, покачивался солдат.
   Автомобиль, переваливаясь с боку на бок, несся по пустынным улицам. Была глубокая ночь. "Может быть, меня везут на расстрел?" - подумала Лида. Она хотела выглянуть в щель, посмотреть, куда они едут, но немец молча ударил ее прикладом по спине. У Лиды внутри как будто что-то оторвалось. Со стоном она опрокинулась на спину, скорчилась и не сразу смогла вздохнуть.
   Она вспомнила о Дмитрии, и ей мучительно захотелось увидеть его. Последняя встреча была дней десять тому назад. Он забежал на минутку, сказал, что очень спешит, поцеловал Лиду и намекнул, что скоро та узнает новость, которая ее удивит, а может быть, и обрадует... Девушка не успела расспросить. Иванцов как будто избегал оставаться с нею.
   Когда он ушел, Лида задумалась. "Наверно, - пыталась она отгадать, - есть хорошие известия с фронта!" И решила, как только придет Иванцов, рассказать о своей связи с комсомольским подпольем! "Пусть узнает, что я так же, как и он, работаю для победы!" Но Иванцов больше не приходил...
   Скорчившись от боли, Лида представляла, как Дима, узнав об ее гибели, будет горевать! Ведь он так любит ее! Лишь бы сам дожил до победы! У него такая сложная и опасная работа! Каждую минуту ходит, словно по лезвию бритвы!.. "Пускай я умру, но ты живи и будь счастлив, милый мой!" - прошептала девушка.
   Машина остановилась. Мотор умолк. Лида с трудом поднялась на ноги и спустилась на землю. Автомобиль был окружен солдатами и полицейскими. Перед Лидой черной массой возвышался двухэтажный дом, белело высокое каменное крыльцо. Из окон сквозь шторы пробивался желтый свет. Лида узнала здание городской полиции и удивилась. Зачем ее сюда привезли?
   Спотыкаясь от слабости и волнения, она поднялась по ступеням на второй этаж. Ее ввели в большую ярко освещенную комнату. У окна стоял обер-лейтенант Иванцов. Он разговаривал с немцем в черной форме и не обернулся, когда вошла Лида. Девушка не могла глаз оторвать от Дмитрия. Шевельнулась неясная надежда. Может быть, это он устроил, что ее привезли сюда? Может быть, решил спасти?.. Стало трудно дышать.
   Догадка Лиды была правильной. Но она не знала, сколько усилий пришлось затратить Иванцову, чтобы вырвать ее из рук гестапо.
   Случайно услышав об аресте Вознесенской, он ужаснулся. Ему было хорошо известно, что в тайной полиции с арестованными не церемонятся, как, впрочем, и в полиции явной. Кусая губы, обер-лейтенант бегал по кабинету и искал способ выручить девушку. Она, словно наяву, представала перед ним - окровавленная, избитая, умирающая, от этих картин волосы вставали дыбом. Пока Иванцов пытался найти выход из положения, в полицию привезли арестованных комсомольцев. Он отправился взглянуть на них, вошел в камеру, и здесь вдруг ему в голову пришла великолепная идея!..
   Не теряя ни минуты, он приказал приготовить машину, сам сел за руль и через полчаса уже был в кабинете у майора фон Бенкендорфа.
   Обер-лейтенант доложил коменданту о том, что нынче ночью ликвидирована подпольная большевистская группа, которую они столько времени искали и не могли нащупать. С диверсантами в Любимове покончено!..
   Бенкендорф, не скрывая удовлетворения, вышел из-за стола и протянул Иванцову холодную вялую руку. Старший следователь счел момент подходящим для того, чтобы выполнить свой замысел.
   - Да, вот еще что! - сказал он, словно внезапно вспомнив. - У меня имеется небольшая просьба. Несколько часов тому назад гестапо арестовало русских врачей и медсестер. Среди них оказалась некая Лидия Вознесенская. По имеющимся у меня сведениям, она является участницей большевистского подполья. Мы должны были ее взять этой ночью, но эсэсовцы нас предупредили. Так вот, для упрощения следствия дело Вознесенской, мне кажется, лучше передать в полицию! Тогда все нити будут находиться в одних руках... Это нужно сделать сегодня же, а то медсестру могут ликвидировать, и я не успею ее допросить!..
   Иванцов усилием воли заставил себя произнести эту фразу безразличным тоном, но лицо покрылось потом от напряжения и страха. Затаив дыхание, он ждал, что ответит майор. А тот, по-видимому, не придал большого значения просьбе.
   - Хорошо, я поговорю с оберштурмфюрером!-пообещал он и тотчас же стал расспрашивать Иванцова о том, как удалось обнаружить подпольщиков.
   - У меня была среди них агентура! - коротко ответил следователь, не желая много распространяться на эту тему, чтобы у Бенкендорфа тем временем не вылетела из головы его просьба.
   - Так вы не забудьте насчет Вознесенской! - с беспокойством сказал он, выходя из кабинета.
   Следующие два часа были, пожалуй, самыми мучительными в жизни Иванцова. "Дура! Ах, какая дура!" - шептал он, раскачиваясь на стуле и схватившись руками за виски. "Так глупо влипнуть. И ведь я подозревал что-то в этом роде! Давно надо было поговорить с нею, выбить из головы идиотскую романтику!" Он то ругал девушку, то с перекосившимся от боли лицом принимался звать ее: "Лидушка, родная! Только бы ты была жива!.."
   На стене неторопливо тикали ходики. Покачивалась ржавая гиря. Обер-лейтенант с ненавистью смотрел на нее. Он несколько раз снимал с рычага телефонную трубку, порывался звонить фон Бенкендорфу, Гердштеду, но сдерживался, понимая, что такое поведение может вызвать у них подозрение... Наконец под окнами фыркнул автомобильный мотор. Вошедший в кабинет надменный эсэсовец вручил запечатанный конверт с грифом "Совершенно секретно".
   Обер-лейтенант не заметил, когда привели Лиду. Он не узнал ее. Девушка осунулась и как будто состарилась на несколько лет. Сердце у Иванцова болезненно сжалось. Он быстро накинул крючок на дверь и бросился к Лиде. Притихнув, девушка спрятала голову у него на груди.
   Текли минуты. Вспомнив, что времени осталось в обрез, Иванцов осторожно отстранил жену. У него уже готов был план.
   - Давай поговорим! - сказал обер-лейтенант, садясь на скамейку. - Я не буду вспоминать о том, что ты наделала! Поздно! Никогда не прощу себе, что откладывал наше объяснение. Есть доля и моей вины в том, что случилось!
   - Погоди, о чем ты? - не поняла девушка. Ей показался странным его тон.
   - О том, что ты довела-таки себя до беды!-отрезал следователь и вскочил. - Я надеялся, ты поумнеешь, а ты впуталась в историю! Влезла в компанию к этим идиотам, которых через несколько дней расстреляют!
   - Дима! - закричала Лида, подняв руки, словно защищаясь. - Ты понимаешь, что говоришь?.. Я допустила оплошность... Но ведь все равно меня могли арестовать! Я шла на это! А ты сам? Ты ведь тоже рискуешь жизнью для Родины? За что же ты оскорбляешь моих товарищей?!
   - Я рискую для Родины? - переспросил Иванцов и криво усмехнулся. - Дура! Безмозглая дура! - Он покраснел и сжал кулаки. - Я могу рискнуть только ради тебя! И я сейчас действительно рискую! А ты мне тут говоришь громкие фразы! Хватит играть комедию! Слушай меня внимательно. Ты презираешь тех людей, которые служат у немцев, а себя, конечно, считаешь героиней. Ну, так вот. Никакая ты не героиня. И презирать нужно не их, а тебя. Да, да! И нечего смотреть на меня с таким ужасом! Ты знаешь, что такое немцы? Это культурная, великая нация. И ты со своими голодными партизанами хотела их победить? Как же после этого тебя не презирать?.. Ради чего, спрашивается, ты голову под топор подставила? Ради Советской власти? Да где она, твоя Советская власть? Нет ее! Понятно? И больше никогда не вернется! Теперь везде будет новая, немецкая власть. Нужно с ней ладить, если хочешь жить. Лидочка, слушай меня, я тебя люблю и желаю нам обоим добра! Мы ведь обыкновенные люди, не какие- нибудь особенные! Что нам с тобой, больше всех надо? Нам бы свое, маленькое счастье сохранить, сберечь! Живыми остаться... А немцы меня оценили. Офицерское звание присвоили. Фон Бенкендорф в Германию меня послать обещал... Вместе поедем! Что же ты молчишь, Лидушка? Ты должна ответить...
   Она глубоко вздохнула и опустила глаза. В ее лице не было ни кровинки.
   Иванцов решил, что убедил Лиду. Схватив ее за руку, он продолжал:
   - Большая удача, что твое дело передали в полицию! Я устрою побег! Этой же ночью! Завтра, возможно, будет поздно!.. Бенкендорф может приказать, чтобы всех арестованных расстреляли без следствия. У нас такие вещи бывают. И тогда я не смогу тебя спасти!.. Слушай и запоминай. Тебя посадят в камеру, которая находится в подвале. Там на окне есть решетка, но она держится слабо. Я позавчера велел ее укрепить. Козлов утром доложил, что приказ выполнен, но я точно знаю, что он соврал. Потом все можно будет на него свалить!.. Как все утихнет, ты дерни решетку посильнее, она вывалится вместе с кирпичами. Сразу беги ко мне. Мой дом теперь пустой! Никто тебя не увидит. Ключ под дверью. Спрячешься в моей комнате. Там безопасно. А через пару недель, когда всех этих сопляков ликвидируют, дело забудется, я что-нибудь придумаю... Улучу минутку, когда Бенкендорф в хорошем настроении будет, и расскажу о тебе. Дескать, девушка молодая, глупая, заблуждалась, но теперь желает служить германским властям! Я все сообразил, пока тебя ждал!..
   Иванцову казалось, что Лида соглашается. Она сообразила наконец, что каменную стенку не прошибешь, и решила покориться. Не такая же она глупая, в самом деле, чтобы смерть предпочесть свободе! Но обер-лейтенант жестоко ошибался. Он плохо знал Лиду.
   В первое мгновение девушка была настолько ошеломлена, что потеряла дар речи. Через минуту она подумала, что ослышалась. Ужасное пробуждение!.. Хотелось умереть, чтобы не слышать ненавистного человека. Да, ненавистного!.. Гнев и горе душили Лиду. Как низко, как подло он обманывал... Что подумают о ней товарищи- Алексей, Женя, девочки?.. Разве поверят они, что Лида невиновна? Нет, не поверят! Она боролась, рисковала, готова была пожертвовать собой для святого дела, а Иванцов все растоптал!.. Он погубил не только ее жизнь - что жизнь! Он лишил Лиду большего: честного имени!
   - Ты согласна?-нетерпеливо спросил Иванцов, поглядывая на дверь, за которой слышался шум.
   - Нет, я не согласна!-спокойно ответила девушка. Что толку было вступать с ним в объяснения! -Я хочу к товарищам! Отведи меня к ним!..
   - Лида!- отшатнулся обер-лейтенант.
   - Лиды больше нет!
   Раздался стук. Иванцов откинул крючок. Начальник полиции Дорошев втолкнул в кабинет рослого парня. Тот подошел к столу, сгорбившись, вытянув руки, точно слепой. Его лицо было в кровоподтеках, губы разбиты, волосы слиплись. И все-таки Лида его узнала. Она узнала Женю Лисицына и вскрикнула. Женя медленно повернул голову. Лида до последнего часа не могла забыть этот укоризненный, страдальческий и презрительный взгляд. Покачав головой, Женя отвернулся.
   - Что же, приступим! - деловито сказал Дорошев, подталкивая Лисицына к столу. - А то много их там... До утра не кончим!
   - Хорошо! - отрывисто ответил обер- лейтенант. - Скажите кому-нибудь, чтобы эту девушку отвели в подвальную камеру и дали ей поужинать. И пусть никто не смеет пальцем к ней прикоснуться. Она мне еще понадобится! Ясно?
   Женя Лисицын усмехнулся.
   - Не нужна мне ваша еда! - отчаянно закричала Лида. Ей хотелось подбежать к Жене и сказать, что она ни в чем не виновата! Не надо думать о ней плохо! Но не решилась. Может быть, полицейские не должны знать, что они знакомы?..
   Оставшись одна в большой камере, где во мраке белели двухэтажные нары, Лида прижалась щекой к влажной каменной стене. Голова горела, как в огне. Мелькали лица Галины, Соболя и Иванцова. Звучал вкрадчивый голос:
   "Вот ликвидируют всех подпольщиков, я скажу Бенкендорфу, что ты желаешь служить немецким вла- стям!.."
   -- Боже мой!-простонала Лида и ничком упала на нары. Наступило забытье, похожее на сон.
   Она очнулась под утро. Было тихо. Где-то за стеной ритмично капала вода. В камере стало светлей. Стены почему-то были покрыты черной копотью. "Костер здесь разжигали, что ли?" - подумала Лида. Она чувствовала себя совершенно разбитой.
   У двери на скамейке стоял ужин. Жидкая баланда в оловянной миске, кусок черного хлеба. Очень хотелось есть. Чтобы не поддаться соблазну, Лида подняла крышку параши, выплеснула суп и выбросила хлеб. После этого голод как будто стал меньше...
   За окном виднелись густая зеленая трава и крохотный осколок темно-синего неба. Лида потрогала решетку. Показалось, что в самом деле шатается... Так, значит, в сущности она свободна! Нужно только посильнее дернуть эту решетку! Как хорошо на воле! На небе видны яркие предутренние звезды, слабый ветерок колышет траву, а здесь воздух затхлый, пропитанный нечистотами.
   Лида отошла прочь от окна и легла на нары, в дальний, темный угол. Но мысли о свободе не исчезали. Девушка пыталась отогнать их, но как будто чей-то голос все громче шептал на ухо:
   "Почему ты не хочешь воспользоваться? Ведь тебя ждет смерть! Ты никогда больше не увидишь ни солнца, ни неба, ни травы. А кому нужна твоя смерть? Что ты ею докажешь? Наоборот, если погибнешь, никто никогда не узнает о том, что ты вела себя честно!.. Не теряй времени, беги! Конечно, не к Иванцову, а прямо в лес, в партизанский отряд! Ты слышишь? Скоро утро! Беги же!.."
   - Нет! - вслух сказала Лида и вскочила. - Нет, нет!
   В камере стало прохладно. Девушка поежилась.
   Она колола себя обидными, злыми словами. Ах, ты желаешь остаться живой! Скажите пожалуйста! А Ирина, погибшая по твоей вине, разве она не хотела жить? А Галя, Женя, Алексей - все эти замечательные ребята и девушки, молодые, полные сил, они что же, по-твоему, не заслуживают жизни? Но у них нет возможности убежать. А вот ты можешь это сделать! Ведь обер-лейте-нант твой друг!.. Что же, если он твой друг-беги! Отбрось колебания! Другие пусть погибают. Что тебе до них?..
   Задыхаясь от горя, Лида прошептала:
   - Ребята, простите, простите меня!..
   Она заметалась по камере. Она не хотела оставаться тут! Почему ее посадили отдельно! Лида должна быть вместе со всеми!.. Девушка подбежала к двери и принялась стучать. Через некоторое время послышался сердитый голос полицейского:
   - Чего шумишь?
   - Посадите меня в общую камеру! - закричала Лида.
   - Вот подери еще глотку-то, я те покажу! - угрожающе сказал полицай и ушел.
   - Ну хорошо же! - в исступлении закричала Лида. - Я все равно добьюсь! Я есть ничего не буду, а здесь не останусь, так и знайте!..
   Она сдержала слово. Днем ей три раза приносили еду, она отказалась. Когда стемнело, появился Иванцов. Отослав полицейских, присел на нары, устало спросил:
   - Чего ты хочешь? -Руки у него дрожали.
   - Переведите меня в общую камеру! - потребовала Лида.
   - Зачем?-тихо спросил он и, не получив ответа, продолжал:-Почему ты не хочешь спастись? Ну хорошо, если не желаешь оставаться со мной, беги в лес, к своим партизанам... Лида!.. - взмолился он. - Ты должна жить! Я умру, если с тобой что-нибудь случится! - Его лицо вдруг жалко сморщилось, а из покрасневших глаз часто закапали слезы.
   - Пока не переведете, я не приму пищи! - сказала девушка. - Я уморю себя голодом! Понятно?
   Иванцов, шаркая ногами, вышел в коридор. Через полчаса загремел засов, дверь распахнулась. Длинновязый молодой полицейский весело сказал:
   - Не угодно ль прогуляться?
   Лида вышла. Идти пришлось недалеко. Поднялись на несколько ступенек, остановились перед толстой деревянной дверью с "волчком" посредине. Полицейский вставил в скважину длинный ключ, повернул.
   - Прошу пожаловать!
   Лида вошла в камеру. Дверь захлопнулась.
   Она оглянулась и вздрогнула, встретив злобный взгляд Гали.
   Никитину привезли в полицию через полчаса после Лиды. Гестаповцы были рады удобному случаю избавиться от хлопотливого дела и отправили к Иванцову не только Вознесенскую, но и Никитину с Соболем.
   Но пока Лида дремала в подвале, Галину допрашивали. Допрашивали всю ночь. Сначала гестаповцы, потом полицаи, и сейчас ее трудно было узнать. Оба ее глаза заплыли, остались только узенькие щелочки, нос и губы распухли, пальцы посинели и кровоточили. В тайной полиции ее били по ногтям молотком и раздробили кости. Женщина едва держалась на ногах. Когда она встала, к ней подскочила Шура Хатимова и поддержала. Тоня стояла у стены, скрестив на груди руки, и мрачно глядела на Лиду.
   - Ты как смела прийти сюда?-спросила Галя.-. Ага, я понимаю! Твой обер-лейтенант нарочно посадил тебя, чтобы выведать, о чем мы говорим! - Она тяжело закашлялась и выплюнула на пол сгустки крови.
   - Не надо, Галочка, родная! Сядь! - умоляюще сказала Шура, избегая смотреть на Лиду.
   - Пусти! - вырвалась Никитина и, подойдя к Лиде, ударила ту по щеке.
   - Ты бы, Вознесенская, правда, ушла!-сурово сказала Тоня. - Постучи и скажи часовому, чтобы посадил тебя в другую камеру. Тебе, пожалуй, не стоит с нами оставаться.
   Она объяснила это совершенно спокойно, деловито и тут же отвернулась, словно забыв о Лиде.
   Девушка стояла, прижимая ладонь к пылающей щеке:
   - Я никуда не пойду. Я не предательница!.. Я не буду звать часового. Можете убить меня, если хотите!..