«Добрый день, дорогая тетенька! Сегодня пищу письмо, отвечая на твои два письма, полученные мною вчера еще в базе. За эти письма очень и очень благодарен. Просто знаешь, я очень и очень рад и счастлив, что имею с тобой связь и возможность перебрасываться письмами.

Жизнь моя по-прежнему, по-старому протекает в море. Иногда, знаешь, заходим вот в такие места, как Сухуми... Здесь уже почти лето. Город весь в зелени, хорош и чудесен. Воздух — я тебе не могу передать какой. Собственно говоря, лучше, конечно, нашего северного, но хуже все же, чем наш украинский.

Нового у меня нет ничего, все по-старому, без особых изменений.

Пока до свидания. Очень и очень рад, что ты пишешь. Крепко целую, привет товарищам. Ваня...

г. Сухуми, 9 апреля 1943 г.»

«Пару слов о природе. Правда, на первый случай это кажется как бы лишним, мол, война и зачем ее трогать. Но все же, знаешь, посмотришь вокруг на берега Кавказа, они оживают, одеваются в приятную легкую зеленую одежду. Воздух до того приятный... ласкает лица людей, видавших громы, смерть и борьбу... Вспоминается Украина — там сейчас все идет к лету. Как приятно поют птицы, они уже слетаются в прежние цветущие места и видят развалины, огонь, кровь, слезы и непосильный труд. Трудно не вспомнить всего того, что было пережито за двадцать три года. Сначала веселая жизнь, радость, можно было найти счастье, счастье жизни, цветущее, радостное, большое...

Дальше — прощание с домом, флот. Служба в Севастополе. Первый раз тогда я увидел море по-настоящему: оно грозное, но приятное, опасное, но хорошее, большое и любимое.

Дальше — война. Эти пять букв «война» казались незнакомыми, загадочными... Да, эти пять букв — букв ужаса — теперь стали ясны. И не будет ошибки, когда назовешь вместо пяти букв слова: смерть, плач, слезы, горе, калеки, кровь. Да, войну принесли нам цепные псы Гитлера. Вот они прошлись по Украине, подходили к Сталинграду, вот они, румынские мамалыжники, финляндские голодранцы, итальянские колбасники. Они позабыли стыд, они не знают, что это такое.

Да, я видел их много. Я боролся пушкой, пулеметом, винтовкой, автоматом, я боролся пистолетом, гранатой, руками. И эти сброды людей — бандитов, разбойников, тюремщиков не раз падали, сраженные действием оружия.

Под Армянском, Симферополем, в Ялте, Феодосии, Севастополе, Новороссийске много приходилось встречать идущих... огнем, свинцом, сталью и металлом.

Конечно, напрашивается вопрос: что уберегло меня в этих жарких боях? Счастье? Да, счастье. Счастье, складывающееся из всего: и умения, и выдержки, и точности, и верности своему делу. И сейчас еще борюсь, борюсь, не жалея своих сил. Ведь ясно вижу, что в слезах Украина. Днепр несет много-много крови нашего невинного народа. И в ярме жизнь. И, знаешь, что самое главное в жизни — это любить, уважать людей и любить саму жизнь. Хотя жизнь в настоящий момент самая напряженная.

Очень скучаю за мамашей... С этим до свидания. Крепко целую. Привет товарищам. Ваня.

Действующий флот, 15 апреля 1943 г.»

«Дорогая тетенька! Жив, здоров. Извини, что не пишу. Сама знаешь, пока нет возможности. Адрес обратно у меня новый. Сейчас находимся на левом фланге войны, на Юге...

Действующий флот, 23 апреля 1943 г.»

На следующий день, 24 апреля 1943 года, краснофлотец Иван Иванович Дрюков погиб. Его письма адресованы тете, Евдокии Ивановне, работавшей во фронтовом госпитале, единственному близкому человеку, с которым можно было вести переписку. Ведь родные Ивана Ивановича оказались в оккупации.

Родился он в 1920 году в городе Марганец Днепропетровской области. Его отец был заместителем начальника станции Марганец, мать — домохозяйкой. Кроме Ивана в семье было еще двое детей: дочь Мария и младший сын Владимир.

Вспоминает сестра Ивана Ивановича Мария Ивановна:

— Жизнь не баловала нашу семью. 18 сентября 1937 года вечером к нам в квартиру ворвались два работника НКВД, все перевернули, забрали отца, сказали, что он враг народа. Нас выселили из квартиры за 24 часа. Брат Ваня оставил школу, пошел работать. Перед войной отец был оправдан, вернулся домой. В конце 1940 года Ваня был призван на флот. Служил в Севастополе. Там его и застала война...

По письмам краснофлотца Дрюкова можно проследить его боевой путь.

«Тетя, из дома абсолютно ничего не имею уже почти два с половиной месяца. Последнее письмо получил, писала сама мама, и то, знаешь, едва ли что понял, все было улито слезами. А в конце было написано два слова — «собираемся эвакуироваться». Вот и все, что я знаю о родных. Конечно, папаша если не остался работать на транспорте, так обязательно пошел в ополчение со станционными рабочими, и где сейчас он, трудно судить...

За Марусю и Володю... ничего не знаю... Насчет места, где я нахожусь, из газет знаешь. Опасность большая, но мы уверены, что разгромим врага здесь, положим начало полного разгрома фашизма...

24 сентября 1941 г.»

С октября краснофлотец Дрюков участвовал в обороне Севастополя, которая длилась 250 дней и ночей.

«Стало тихо, как будто бы спокойно, но одновременно грустно, досадно, обидно, скучно. Но время проходило и время само устанавливало режим, давало понимать, что так нужно, так требуется, так и должно быть. Время проходило довольно медленно. Вот пришло 17—18 декабря — дни самого ожесточенного наступления... Город выстоял, люди выдержали, все стали еще сильнее бороться, а значит, жить. Наш город — город славы, город-крепость — выстоял под напором гитлеровских банд, под напором озверелых бандитов — этих бесчувственных адольфов, гансов, паулей и прочих нечеловеческих уродов...

И вот пять месяцев уже за спиной. Семьдесят пять тысяч уродов гниют на подступах к городу-крепости. Особенно нет чего писать, потому что если начать писать, так бумаги не хватит, да и время-то военное...

30 марта 1942 г.»

«В скором будущем, месяцев через пять примерно, Крым будет вновь советским. Возможно, конечно, и раньше, и даже намного скорее. Словом, сама понимаешь. Здесь его бьем основательно, правда-таки он очень не хочет, чтобы его били, но все же заставляем его вылезать из своих нор самолетами и морской артиллерией. В общем, конечно, я хорошо понял, что такое война, перенес «малость» на своих плечах. Но они, сама знаешь, какие — выдержат. Вот бы только знать о родных, а там остальное — пустяки...

Да! Ты знаешь, как гансы с авиацией провалились. Бьют их зенитки, просто хорошо бьют. Не успевают и прыгать с парашютов, горят в воздухе...

31 марта 1942 г.»

Фронтовая газета от 16 марта 1942 года в очерке «За Севастополь!» рассказывала о тех же боях, которые «малость» перенес на своих плечах Иван Дрюков. Есть там строки и об Иване Ивановиче:

«Он выполнял обязанности офицера связи при Н-ском артдивизионе на Сапун-горе. Он носил пакеты ползком и бегом, под авиабомбами и минами, под вой снарядов и пулевой свист... Очередной пакет Ивану Ивановичу надлежало доставить в штаб своего дивизиона. Он пошел по адресу, который ему указали, но штаба там уже не было. Везде кипели схватки с врагом. Дрюков присоединился к отряду лейтенанта Николая Петрова — горсточке бойцов, решивших дорого продать свою жизнь. Двенадцать армейских, сорок два флотских — вот и весь отряд.

Они сражались против танков. Потом отбивали атаки двух групп немцев по 300 штыков в каждой. С 70 метров поднимались они в рукопашную... Иван Дрюков помнит многие лица, но ни одного имени. «Мелькал на поле боя,— вспоминает он,— краснофлотец с окровавленным ножевым штыком на полуавтомате, и на ленточке его бескозырки горела надпись «Бдительный»... Они вышли на берега Камышовой бухты, не переставая сражаться ни на час. Впереди — пылающий город, позади — морские волны и далекий, далекий горизонт. Их осталось шестеро...

Вместе с другими Дрюков спустился с обрыва по сплетенному кабелю, при свете луны вошел в воды родного моря и поплыл. Кажется, он терял сознание, вновь обретал его, погружаясь в волны, плыл неторопливым матросским брассом... Дрюкова подобрал в море катер. Он так и остался служить в отряде катеров МО...»

«У меня-то ведь брат теперь есть. Я пару слов напишу о нем. Когда прибыли сюда, давно правда, броневики малого и большого типов, в один из них попал случайно я к водителю, молодому парню 1920 г. рождения Николаю Смирнову, и очень хорошо мы подружили с ним... Сам он из-под Москвы и, знаешь, от родных также не получал ни слова... Ну, вот мы и сошлись, да не только как товарищи, а как друзья, а дальше уже почти как братья. Я был у него радистом-стрелком, да и так, знаешь, вдвоем и делали всякие «прогулки».

Ну а сама знаешь, на фронте дружба очень часто превращает людей, причем молодых, в очень близких и вот нас как раз почти сблизила как братьев... Одно только, что с ним мне пришлось расстаться. Его с машиной забрали в танковую часть, я же остался в другой. С ним веду переписку...

3 мая 1942 г.»

«Сегодня уже семнадцатый день бешеного наступления немцев на наш город. Атаку за атакой мужественные бойцы-красноармейцы и краснофлотцы отражают с большими потерями для немцев... Такого мужества, такого упорства, какое оказывают краснофлотцы и красноармейцы, здесь еще никто в мире' никогда не видел...

16 июня 1942 г.»

«Жизнь проходит без особых изменений. Как именно живем, знает одно Черное море да мы. Время почти все проходит в плавании. Все время походы за походами...

22 октября 1942 г.»

«Жизнь протекает отличной от той, которой жил в Севастополе. Здесь-я на военном корабле, а там, ты знаешь, на суше сражался. Помаленько плаваем по Черноморскому бассейну, трудновато бывает, но наши парни-моряки к трудностям очень привыкают и привыкли скоро. Приходится в плаваниях быть почти каждый день... Но все это для победы, а посему обижаться никто не обижается...

20 ноября 1942 г.»

«Вот почему-то сегодня вспомнился наш родной город, и как-то жалко, жалко стало всего и всех, кто там страдает сегодня под пятой гитлеровской тирании. Кажется мне, что наши родные, а именно: моя мать, отец — живы. Это, знаешь, предчувствие, оно пока меня не подводило...

29 ноября 1942 г.»

«Ты опять-таки спрашиваешь в отношении моего нахождения, где я и все прочее... Место мое называется громко —Черноморский флот... должна сама знать, что места постоянного почти нет. Сегодня здесь, завтра в бою, послезавтра обратно здесь или в другом месте...

30 декабря 1942 г.»

«Помнишь, я тебе писал о своем друге Николае Смирнове, которого назвал братом... Он погиб смертью храбрых...

Ребята мы веселые, радостные и всегда улыбаемся, даже тогда, когда перед глазами смерть...

13 января 1943 г.»

«Сегодня Майкоп и Тихорецк, а завтра Краснодар и Новороссийск, послезавтра Ростов и Ворошиловград, а дальше Харьков, а там Киев, Днепропетровск, Запорожье, Одесса. Скоро зацветет снова советская земля!..

1 февраля 1943 г.»

«Прошли боевые дни. Сейчас возвращаемся в базу на борту своего любимого корабля. Суровый норд-ост бросается комками снега, заставляет замерзать капли соленой воды... В теплых кубриках мои товарищи отдыхают после боев... Сейчас вот обратно на своем корабле, с ним, веришь, так сдружился и так полюбил, что кажется, суждено было на нем плавать, его любить и с цим жить-Вспоминается вся своя жизнь... Вспоминается девятый класс, хорошие друзья — ребята, девушки. И лишь одно вырисовывается глупо и нежелательно. Это история с отцом. Да, это та пора в жизни, когда пришлось первый раз заплакать, но слезы были пролиты хотя и с обидой, но все же не напрасно. Дальше бросил школу. И вот теперь вспоминается это как большущее упущение, но в мыслях встает то, что в этом не моя вина, и никого в этом также не виню. Вместе с отцом стало легче и совершенно хорошо...

6 марта 1943 г.»

Письмо краснофлотца Дрюкова от 23 апреля 1943 года оказалось последним... Иван Иванович так и не узнал о судьбе родных. Мать и отец его умерли уже после войны. Брат Владимир был угнан фашистами в Германию и погиб в концлагере в 1943 году. Нет в живых уже и тети Евдокии Ивановны. Письма фронтовика хранит его родная сестра Мария Ивановна. Она долгое время работала учительницей, сейчас на пенсии.

<< Предыдущее письмо

Следующее письмо >>