ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА

   Круглов с сомнением поглядывал на Зину, не зная, расспросить ее или ограничиться теми сведениями, которые уже удалось выудить у Шумова. С одной стороны, Зине, конечно, все известно, и она на вид довольно простодушная и приветливая, но, с другой, есть риск навлечь на себя подозрения излишним любопытством и испортить все дело.
   Тот период, когда Круглов колебался и его мучили угрызения совести, давно миновал. Теперь он решительно шел к цели. Цель его состояла в том, чтобы узнать фамилии любимовских подпольщиков и сообщить Иванцову. Нужно было торопиться: до срока, назначенного обер-лейтенантом, оставалось всего четыре дня.
   Круглов не сомневался в том, что Иванцов непременно приведет в исполнение свою угрозу, расстреляет Олю и Мишутку. Думать об этом было так страшно, что Круглов старался гнать от себя такие мысли. Он вообще стремился не задумываться, поменьше размышлять. Он знал одно: во что бы то ни стало надо спасти жену и ребенка, а то, что погибнут другие люди, его не интересовало. Но нельзя сказать, что решение стать предателем возникло у Круглова сразу, без всякой внутренней борьбы. Тогда, в доме Антюхина, он, конечно, не успел ничего обдумать. Страх парализовал его волю. При виде двух окровавлен- ных трупов он и помыслить не мог о сопротивлении. Но потом, когда Иванцов позволил уйти и Круглов остался наедине с собой, - вот тут нахлынули мысли, от которых не так просто было избавиться...
   Он против своего желания стал партизаном, но, к его удивлению, жизнь в отряде ему понравилась. Спокойный, величественный лес, не очень теплые, но зато надежные землянки, отзывчивые товарищи. Собственно, Круглов и немца-то ни одного не видел за два месяца! Как радиста, его оставили при штабе. Он не ходил на задания.
   ...Круглов совсем приготовился к смерти и, когда Иванцов его отпустил, так обрадовался, что не мог ни о чем думать, лишь вдыхал полной грудью чистый лесной воздух да с любовью смотрел на деревья, покрытые молодой, клейкой листвой. Но потом ему стало не по себе. Он до вечера бродил возле расположения партизанского отряда, не решаясь показаться на глаза товарищам. Круглов то решал обо всем рассказать Золотареву и просить его спасти Ольгу и ребенка, то, напротив, говорил себе, что выручить их он может только сам, выполнив требование Иванцова. "Нет, нет! Я никогда не стану предателем!" - бормотал он, спотыкаясь в темноте о корни деревьев, и тут же, жалко улыбаясь, думал, что другого выхода нет, надо отбросить колебания и взглянуть правде в глаза...
   Эти нравственные мучения продолжались два дня. Он бродил по лагерю, как тень, ни с кем не разговаривая. Золотарев приписывал его состояние горю, которое Круглов якобы испытывал в связи с гибелью двух спутников. У Юрия Александровича не возникло сомнений. Он поверил рассказу Круглова, который сообщил, что они трое вошли во двор к старосте, но раздались выстрелы - Назаров и Бабушкин упали мертвые, а он успел убежать.
   На третий день Круглову приснился страшный сон. Он видел, будто поднимается на крыльцо своего дома, медленно открывает тяжелую дверь, входит и вдруг отшатывается, увидев посреди комнаты длинный некрашеный сосновый гроб. Он бросается к гробу. Там лежит Оля, прижимая к груди мертвого Мишутку. Во сне Круг- лов испытал такое отчаяние, что слезы градом покатились по щекам. Проснулся он с мокрым лицом и тут же, в темной землянке, среди спящих партизан, твердо решил, что Ольга и Мишутка будут жить! Да, да, он спасет их!
   Утром часть отряда во главе с Золотаревым отправилась в путь. Узнав, что теперь они будут находиться близко от города, Круглов обрадовался. Это было ему на руку. Он вошел в палатку командира и обратился к Юрию Александровичу с просьбой послать его вместо Афанасия Кузьмича на связь с любимовскими подпольщиками. Золотарев был удивлен.
   - Для чего вам это? - спросил он, впрочем, ни в чем Круглова не подозревая. - Разве у вас среди них знакомые есть?
   - А как же! - сказал инженер, обрадованный тем, что командир сам подсказал ему ответ. - Ведь они меня в отряд направили, и жинка с ними связана. Вот я и хочу воспользоваться случаем и кое-что ей передать. К тому же Посылков на задание ушел. Неизвестно, вернется ли к сроку!
   - Ладно, собирайтесь! - махнул рукой Золотарев, не придавший значения этому разговору.
   "Итак, Алексей Шумов! - думал Круглое, шагая рядом с Зиной. - Потом этот... Как его!.. Анатолий Анти- пов! Сестры Хатимовы, Тоня и Шура. Но как же установить фамилии остальных?.." Работая при штабе, Круг-лов несколько раз видел донесения комсомольцев, подписанные кличками: "Орел", "Руслан", "Огонь". И вне- запно сообразив, каким образом можно все выведать у Зины, он небрежно спросил:
   - Алешка-то Шумов, значит, и есть "Огонь"?
   - Нет, он "Орел"!-рассеянно ответила девушка.- "Огонь" - это Женька Лисицын, старшего инженера сын. Знаете, небось, его?
   - Как же, знаю! - кивнул Круглов, дрожа от восторга. Какая необыкновенная удача! Можно хоть завтра отправляться к Иванцову! И главное, никто ничего не узнает! Жене он скажет, что его схватили в окрестностях Любимова и неделю продержали в полиции, но потом выпустили. Вряд ли и Золотарев догадается, кто виноват в том, что организация провалилась. Он, вероятно, решит, что ребята попались по собственной неосторожности.
   Задумавшись, Круглов не заметил, как вступил на узкую тропинку, пересекающую болото. Тонкая фигура Зины слегка раскачивалась, кофта на спине потемнела от пота. Инженер не раз ходил по этой тропинке, хорошо ее знал, но, увлеченный мыслями, шагнул в сторону. Нога погрузилась в коричневую жижу, выступившую из-под травы; потеряв равновесие, он упал.
   Круглов не закричал, потому что было стыдно звать на помощь девчонку. Он забарахтался, пытаясь выбраться на тропинку, но руки и ноги сковало судорогой. Вода была такой холодной, что все внутренности, казалось, превратились в камень!
   Теперь он, даже если бы захотел, не мог издать ни звука. Зина бросилась к Круглову и, рискуя сама провалиться в болото, протянула ему руку. Разве иначе она могла поступить? Девушка жизнью была готова пожертвовать для спасения товарища!.. Но если бы Зина знала, какому человеку подала руку, то, конечно, вместо того чтобы вытаскивать Круглова, толкнула его на самое глубокое место!..
   Очутившись на суше, Круглов принялся подпрыгивать и хлопать себя руками по животу и бокам. У него зуб на зуб не попадал, лицо посинело. Попросив Зину отвернуться, он снял одежду, выжал ее и снова надел. После этого они отправились в путь и через час достигли лагеря.
   Круглов подсел к костру, переоделся, закурил, но дрожь не проходила, а по-прежнему сотрясала тело. Он пошел на кухню и попросил у повара кружку кипятку, но даже кипяток не смог его согреть. Казалось, что он до сих пор сидит в ледяной воде. Тогда инженер отыскал Золотарева и, сообщив, что плохо себя чувствует, спустился в землянку и лег на нары. Он сразу как будто провалился в глубокую яму. Замелькали бесчисленные искры. Руки и ноги стали горячими, пылали, как в огне, а в груди словно был спрятан кусок льда...
   Вечером он уже бредил. Поставили термометр. Черный столбик ртути застыл на цифре сорок... К утру больному стало еще хуже. Он лежал, вытянувшись, на нарах, с багровым, мокрым от пота лицом. Глаза были закрыты, горячее дыхание с шумом вырывалось из полуоткрытого рта. Мертво поблескивала желтоватая полоска зубов...
   - Врача нужно! - решительно сказала Юрию Александровичу Аня Егорова, которая всю ночь сменяла хо- лодные компрессы на лбу у Круглова. - У него, по-моему, тиф. Впрочем, я не уверена... У нас в аптечке, кроме стрептоцида, ничего нет. Словом, если врач сегодня не придет, все может случиться!.. Давайте ребят попросим, товарищ командир! Они найдут в городе доктора и приведут в отряд.
   - Хорошая мысль!-одобрил Золотарев.
   Через полчаса Зина Хатимова уже пробиралась по лесу, одетая в лапти и крестьянское платье. Она разыскала Алешку Шумова и, пока он ходил к Лиде Вознесенской, сидела в сарае, нетерпеливо покусывая губы, и глядела в щель на пустынную улицу. Наконец он вернулся, но не с Лидой, а с незнакомым тощим мужчиной, который, придерживая рукой спадавшие очки, растерянно разглядывал Зину и виновато улыбался, точно стыдясь своих всклокоченных волос, распахнутого пальто и бледного от волнения лица.
   - Познакомься!-сказал Шумов. - Это Марк Андреевич Соболь. Он пойдет с тобой!
   - Хорошо! - вскочила Зина, с любопытством глядя на Соболя. - Сестренкам и маме привет передай! Как они там?
   - Ничего! - покраснев, отвел глаза Алешка, не умевший лгать.
   Марк Андреевич ни о чем не расспрашивал девушку. Он молча шагал за ней, рассеянно глядя на узкую лесную просеку. Золотарев стоял возле палатки, куда перенесли Круглова, и махал рукой.
   - Сюда, сюда! Скорее, доктор!
   Состояние инженера ухудшилось. Он никого не узнавал, не шевелился, даже дыхания не было слышно. Марк Андреевич молча присел на край топчана, открыл чемоданчик и достал блестящие инструменты, шприц, ампулы и слуховую трубочку, с которой никогда не расставался, предпочитая ее более совершенному ларингофону. Выслушав больного, Соболь коротко сказал:
   - Двустороннее воспаление легких! Необходим сульфидин! Иначе трудно поручиться за жизнь!
   - А у вас... У вас разве нету этого... сульфидина? - испуганно спросила Зина, переглянувшись с расстроенной, бледной от бессонной ночи Аней.
   Марк Андреевич покачал головой:
   - Раньше можно было достать! Мы и доставали, и передавали вам, но недавно, заметив пропажу, немцы стали прятать ценные препараты в несгораемый шкаф, ключ о! которого хранится у начальника госпиталя.
   - Плохо! - нахмурился Золотарев. - Как глупо всё получается!..
   - Знаете что? - немного оживился Марк Андреевич. - Я, может быть, поговорю с одним человеком... имею в виду нашу медсестру. Она сообразительная девушка. На всякий случай пришлите завтра утром связного. Возможно, достанем сульфидин! Во всяком случае, попытаемся!..
   - Спасибо, доктор! - крепко пожал ему руку Юрий Александрович. - Мы очень благодарны за помощь!
   - Что вы, какая там помощь! - смутился Соболь. - Так я буду ждать!..
   Зина проводила врача к реке, а там он уже самостоятельно добрался до Любимова. Не заходя домой, Марк Андреевич поспешил в госпиталь. Он разыскал в одной из палат Лиду, вызвал в коридор и шепотом рассказал о своем путешествии.
   - Я достану! - ответила Лида, и глаза ее заблестели. - Я обязательно достану, даже если для этого придется отнять у него ключи силой!
   Соболь хотел предупредить девушку, чтобы она все же была поосторожнее, но, внимательно посмотрев на ее решительное лицо, промолчал.
   Лида задумалась. Не раз в ее присутствии Юнге открывал шкаф, стоявший в операционной, и сейчас она пыталась сообразить, куда он прятал ключ. Она видела этот ключ, словно наяву, маленький, короткий, с широкой, замысловатой бородкой. И вдруг вспомнила! Иногда Юнге кладет ключ в карман халата!.. Может быть, ей повезет, и она найдет то, что ей нужно, в халате, который обычно висит в кабинете начальника госпиталя, когда того нет. Лида знает, халат в шкафу орехового дерева, с зеркалом, а шкаф стоит в углу, за ширмами. Вот только кабинет всегда заперт, и никто, кроме Юнге, не смеет туда войти! Но можно забраться в окно, ведь оно на первом этаже и выходит в сад!.. Риск был большой. Лида и подумать боялась о том, что ее ждет, если немецкие часовые заметят. Но делать было нечего! Нужно спасти больного парти- зана!
   Девушка спустилась в сад и долго стояла у стены, оглядываясь и прислушиваясь. Все было тихо. Тогда она приподнялась на цыпочки и заглянула в окно. Рамы были заперты, но форточка открыта. Лида залезла на подоконник. Оттуда протиснулась в форточку и спрыгнула на паркет. Шкаф оказался запертым, но тут уж Лида не стеснялась, схватила с письменного стола медный нож для Разрезания бумаги, просунула в щель, и замок соскочил.
   Халат был здесь. С замирающим сердцем девушка опустила руку в карман. Что, если все усилия пропадут даром? Но пальцы наткнулись на скользкий и холодный металл. Есть!
   Лида открыла раму, чтобы легче было вылезти, и, повиснув на руках, спрыгнула. Возле операционной стоял Соболь и смотрел на Лиду расширенными от страха гла- зами.
   - Достала? Девушка кивнула.
   - Скорее!-прошептал Марк Андреевич, озираясь.- Дело в том, что Юнге приехал. Он на втором этаже. Поспеши, а я попытаюсь его задержать!
   И пока Лида, взяв из несгораемого шкафа несколько пачек сульфидина, завернутого в целлофановую бумагу, бежала в сад, чтобы положить ключ на место, Соболь отправился навстречу Юнге, совершавшему обход палат, что он делал обычно два раза в день, после обеда и вечером. Марк Андреевич обратился к нему с претензией на немцев-санитаров, которые держат себя с ним, русским врачом, вызывающе и не выполняют распоряжения. Было неслыханно, чтобы русский жаловался немцу на немцев, но другого повода, чтобы задержать начальника госпиталя, Соболь придумать не мог. Выслушав жалобу, Юнге яростно уставился на Марка Андреевича. Он готов был накричать на него, а может быть, и ударить. Майор медицинской службы избивал своих подчиненных, как фельдфебель. Но у Соболя было такое спокойное и в то же время ожесточенное лицо, что Юнге сдержался.
   - Солдаты германской армии, назначенные в госпиталь санитарами, вам, господин доктор, не подчиняются!
   - В таком случае сделайте так, чтобы мои указания выполнялись!-отчеканил Марк Андреевич, соображая успела Лида выбраться из кабинета или нет?
   - Ну!.. Я вас заставлю! - взбесился Юнге. - Я вами еще поговорю!.. - Он круто повернулся и, не сгиба ног, как журавль, зашагал по коридору. Выглянув в окно Соболь увидел в саду Лиду и облегченно перевел дыхание. Пронесло!
   Тем временем в лагере партизан произошли неожидан ные события. Командир той части отряда, которая оста лась в Гжаньских болотах, Кирилл Андреевич Рыбаков отец Володьки, сообщил Золотареву по рации, что на лесной аэродром нынешней ночью должен приземлиться советский транспортный самолет, который доставит медикаменты, письма и боеприпасы. Юрий Александрович обрадовался. Он тут же подумал о Круглове и велел Рыбакову, если самолет прибудет, попросить летчика обождать больного, которого необходимо доставить на Большую землю. Окончив разговор, Золотарев вошел в палатку к инженеру и сказал Зине, мерявшей ему температуру:
   - Ну, слава богу! Собирай его в путь! Закутай покрепче, чтобы не простудился, восемьдесят километров по лесу идти, не шутка! Мы его на коня посадим, двое партизан сопровождать будут!
   - Куда? - не поняла Зина.
   - К Рыбакову! Отправим Круглова в тыл на самолете!
   Больной только что очнулся и слышал слова командира. Сознание вернулось не вполне. Он не мог сообразить, что с ним, но смутное воспоминание его беспокоило. Он подумал, что должен торопиться, но куда, не мог вспомнить. Круглов отчетливо сознавал лишь одно - нельзя никуда уезжать! Его хотят отправить, и тогда он не сможет вернуться в срок! Главное - вовремя быть в городе! Там ждет человек, который... Которому... Мысли спутались. Закрыв глаза, больной прошептал:
   - Никуда... я... не поеду!.. Не трогайте меня!
   - Вам лучше, Сергей Сергеевич? - нагнулся Юрий Александрович. - Как вы себя чувствуете?
   - Я не хочу ехать! - громко сказал Круглов. - Я останусь!.. Вы не имеете права!.. Я должен... - Он снова впал в забытье. Золотарев молча переглянулся с Зиной и с сомнением покачал головой. Он не знал, стоит ли придавать значение просьбе, высказанной в таком состоянии. Его колебания рассеяла Зина.
   - А что, в самом деле, Юрий Александрович! - сказала она, с жалостью посмотрев на больного. - Раз не хочет, не нужно отправлять! Понимаете, он с товарищами свыкся. У человека здесь родной дом, семья... У меня есть предчувствие, что Соболь достанет сульфидин! Вот уви- дите!..
   - Ну ладно, уговорила!-похлопал ее по плечу Золотарев. Он вызвал по рации Рыбакова и отменил распоряжение.
   А вечером в Любимове послали Афанасия Кузьмича, который как раз вернулся с задания, и старый партизан через три часа вручил Егоровой несколько пакетиков с белым порошком.
   - Вот! - сказал он. - Сульфидин! Медсестра одна достала. Ключ из кармана у самого начальника госпиталя выкрала!
   - Смелая девушка!-с уважением прошептала Аня. С этого дня Круглов стал поправляться. Две недели он не мог встать, лежал, вытянув руки. На виске слабо пульсировала голубая жилка. Он с ужасом считал дни и каждое утро пытался ходить по палатке, но кружилась голова, земля подйималась дыбом. Зина и Аня, по очереди дежурившие возле него, обещали, что пожалуются командиру.
   - Вы обязаны лежать! - говорили они. А Круглов сердито отвечал, шевеля исхудавшими, почти прозрачными пальцами:
   - Работы много! Некогда болеть!
   Постепенно слух о его мужественном поведении и о том, что он отказался улететь на Большую землю, разнесся по лагерю, и можно было услышать, как вечером, собравшись вокруг костра, небритые, усталые партизаны рассказывают о том, какой храбрый и душевный человек Сергей Сергеевич. Одни вспоминали обстоятельства его побега из плена, причем, как всегда бывает в подобных случаях, желая сказать о нем как можно больше хорошего, приписывали ему то, чего он не совершал, и утверждали, что именно он устроил побег военнопленных, другие говорили о ловкости Круглова, ухитрившегося уйти от смертельной опасности, в то время как два спутника погибли. То, в чем можно было бы обвинить инженера, теперь ставилось ему в заслугу. Неожиданно для себя Круглов стал героем дня! Это было нелепо, обидно, оскорбительно, но это было так!..
   Прошел месяц с того дня, как он заболел, и месяц десять дней с тех пор, как разговаривал с Иванцовым. Круглов, проснувшись однажды утром, почувствовал себя бодрым и полным сил. Не доверяя этому ощущению, он осторожно спустил с топчана ноги, встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов. Голова еще немного кружилась, но сердце билось ровно, и совсем исчезла противная слабость, заставлявшая садиться на землю. "Пора!" - подумал Круглов.
   Он очень изменился, исхудал, постарел, в волосах засеребрились седые волосы. Никто не знал, что ему пришлось пережить за этот месяц. Каждую ночь снились кошмары. Он вскакивал, дико кричал, пугая дежурных. Он силой заставлял себя принимать пищу, чтобы скорей окрепнуть, но кусок не лез в горло... "Что, если проклятый Иванцов через десять дней выполнил угрозу?" - лихорадочно думал Круглов, но эта мысль была такой страшной, что он отгонял ее прочь. "Нет, нет! -хотелось ему закричать. - Дорогие мои, родные мои! Вы живы, живы! И я спасу вас, и пускай после этого меня распнут на кресте!"
   Никому не сказав ни слова, крадучись, точно вор, он выбрался из палатки и углубился в лес.
   Лето было в разгаре, на траве золотилось кружево солнечных лучей, а когда он подошел к реке, та ослепила жарким голубым сиянием. Сняв одежду, Круглов залез в теплую воду и перешел на другой берег. Больше всего он боялся прежде времени попасться в руки патрульных.
   Приблизившись к городу, он заколебался, не зная, куда раньше пойти - домой или в полицию. В конце концов свернул в полицию. Полицейский, развалившийся на горячем, нагретом солнцем крыльце, проводил его ленивым взглядом. В коридоре было прохладно, пахло мокрым веником, как в бане. Держась за перила, Круглов поднялся на второй этаж. Он чуть не падал от волнения и усталости. Дверь кабинета была полуоткрыта. Проглотив слюну, Круглов вошел.
   Обер-лейтенант Иванцов стоял у окна и курил сигарету. Прозрачный голубой дым медленно струился в не- подвижном солнечном луче. Услышав скрип половиц, Иванцов обернулся и несколько секунд разглядывал Круг-лова прищуренными, злыми глазами. Потом цинично усмехнулся и указал рукой на стул:
   - Прошу садиться!
   - Я принес те сведения, которые вам нужны! - предупреждая его вопрос, сказал инженер. - Я опоздал не по своей вине. У меня было воспаление легких. Я могу сообщить фамилии главных участников подпольной комсомольской группы? Что с моей женой и ребенком? Вы не тронули их?.. - голос у Круглова сорвался, перейдя в шепот. Он ухватился рукой за стул.
   - Нет, я не трогал их! - ответил обер-лейтенант. - Я обещал расстрелять, но не расстрелял!.. Вы пойдете домой и увидите их!
   - Слава богу! - вырвалось у Круглова. Он опустился на стул, виновато глядя на Иванцова и облизывая языком сухие губы.
   - Я слушаю!-сказал следователь, достав блокнот и карандаш. - Итак, вам известны фамилии?
   - Да! - кивнул Круглов.-Записывайте. Алексей Шумов, Евгений Лисицын, Анатолий Антипов, Шура и Антонина Хатимовы!..
   - Прекрасно! - весело потер руки обер-лейтенант. - Об остальных, надеюсь, они мне сами расскажут! Можете идти, Круглов! Впрочем, обождите! Я, кажется, кое-что обещал!..-Он порылся в столе и достал пачку немецких оккупационных марок. - Возьмите! Две тысячи. Очевидно, в ближайшие дни эти деньги вам пригодятся! - Иванцов снова как-то нехорошо усмехнулся и отвел глаза.
   Он простер свою вежливость до того, что проводил своего гостя до лестницы и даже поддержал за локоть, когда тот поскользнулся. И в этой неожиданной и странной предупредительности Круглов почувствовал что-то зловещее...
   На улице по-прежнему ярко светило солнце, но день уже клонился к вечеру, тени стали длиннее. Круглов, не глядя по сторонам, бежал по мостовой, и ему казалось, что прохожие указывают на него пальцами и шепчут: "Предатель пошел! Продажная шкура!" Этот грозный шепот все громче звучал в ушах и вдруг умолк. Стало так неестественно тихо, что Круглов остановился.
   Подняв глаза, он узнал свой дом. Его удивило, что открыты ворота. Кто их открыл и зачем? Внезапно дикий страх охватил его. Он бросился во двор, поднялся на крыльцо, но ноги словно приросли к доскам. Показалось, что все это однажды он уже видел. И открытые ворота, и черную щель двери, и наглухо задернутые занавески на окнах. Точно с таким же чувством страха и отчаяния он когда-то уже поднимался по ступеням... Когда?! Круглов не мог вспомнить. "Но почему я стою и не вхожу?" - спросил он себя. В коридоре было пусто и холодно. Возникло ощущение, что в доме давно никто не живет. Под ноги метнулась одичавшая, лохматая кошка и исчезла.
   - Маруська! - шепотом позвал Круглов, но кошка, жалобно мяукнув, не прибежала, как прежде, и не потерлась, выгнув спину, о ногу. Во мраке, как у зверя, поблескивали ее глаза.
   Инженер шагнул в комнату. Он старался не шуметь, словно боясь спугнуть царившую в доме нежилую тишину... Переступив порог, Круглов был вынужден опереться о стену, потому что ноги стали свинцовыми, а перед глазами все поплыло. Он внезапно вспомнил, где и когда видел уже эту комнату! В том кошмарном сне, который приснился еще до болезни! И сейчас, заставляя усомниться в реальности происходящего, перед ним снова была та же картина: комната, стол, а на столе некрашеный сосновый гроб.
   На скамье, сложив руки на коленях, сидела соседка, та самая, которой Ольга зимой продала меховую шубку. Увидев Круглова, соседка вскочила. Платок соскользнул с плеча. Женщина заплакала:
   - Сергей Сергеевич, милый!
   И закрыла лицо руками. Круглов подошел к гробу и наклонился. Он увидел Ольгу, жена лежала, прижав к себе мертвого ребенка.
   - А-а! - закричал он и бросился к двери, но, запнувшись за порог, упал.
   ...Обер-лейтенант Иванцов не солгал. Он действительно не расстрелял Ольгу Васильевну и Мишутку. Он только арестовал их, посадил в подвал и заявил, что до тех пор не будет давать им пищи, пока Круглов добровольно не явится в полицию. Старший следователь был уверен, что жене известно, где находится муж, он хотел таким образом принудить инженера выполнить взятое на себя обязательство.
   Дни шли за днями, несчастная женщина с плачущим голодным ребенком металась по тесной и холодной камере, напрасно взывая к милосердию палачей. Она умоляла полицейских убить ее и накормить сына, ее отчаянные, душераздирающие крики доносились до второго этажа, и даже видавшие виды убийцы и преступники в полицейской форме угрюмо вздыхали. Только обер-лейтенант Иванцов оставался бесстрастным. Ему, правда, тоже становилось не по себе, когда он слышал стоны несчастной матери, но он в таких случаях выходил на улицу, берег нервы.
   Наконец однажды ночью Ольга Васильевна, которая от слабости уже не могла встать, почувствовала, что маленькое тельце в ее руках отяжелело и стало холодным. Закричав, она стала покрывать поцелуями неподвижное личико мальчика, пыталась отогреть его своим дыханием, баюкала и носила по камере, а утром вошли два полицая и вырвали у нее Мишутку. Протянув руки, Ольга бросилась за ними, стала биться головой о железную дверь, в коридоре один из полицаев, едва не выронив труп, с ужасом сказал:
   - Что же это? О господи!..
   Его грубое жесткое лицо стало серым. Но тут в подвал заглянул Дорошев и свирепо крикнул:
   - Долго вас ждать?!
   Ольга Васильевна умерла в ту же ночь. Утром ее тело и тело мальчика Иванцов распорядился выдать родственникам, если таковые найдутся. Он не хотел возиться с похоронами. Соседке, которая пришла за умершими, в полиции сообщили, что мать и сын Кругловы заболели сыпным тифом, их отправили в тюремный лазарет, где они и умерли.
   ...Очнувшись, Круглов несколько секунд лежал с закрытыми глазами. Он сразу все вспомнил, но не шевелился, пытаясь убедить себя, что видит страшный сон. Резкая боль в неловко подвернутой руке заставила его застонать. Он медленно встал, подкрался к гробу. Соседки в комнате не было. Круглов наклонился и прикоснулся рукой к лицу жены. Оно было холодным и твердым. Инженер отдернул руку.
   - Оля! - шепотом позвал он. Показалось, у женщины дрогнули веки... Нет! В воздухе носился сладковатый запах тления.
   Круглов полез в карман за платком, но вместо платка вынул пачку денег. Несколько марок, колыхаясь, упали на пол. В голову пришла странная мысль. Он с ужасом отбросил деньги. Те закружились в воздухе.
   Две тысячи оккупационных марок заплатил Иванцов за смерть его жены и сына! Две тысячи!.. За две жизни!
   С грохотом покатилась табуретка. Вползали сумерки. Снова появились голоса, отчетливо твердившие: "Предатель! Женоубийца!" Круглов заткнул пальцами уши, но голоса звучали в мозгу, от них нельзя было скрыться. Он выбежал в коридор, натыкаясь на стены и опрокидывая горшки. "Предатель! Убийца!" - гремело в темноте.
   Тогда Круглов сорвал с себя ремень, захлестнул за балку и встал на табуретку. Руки тряслись от нетерпения. Сейчас он, наконец, избавится от этих проклятых голосов, не будет их слышать.
   Круглов сделал петлю, просунул голову и ногой оттолкнул табуретку. Но голоса не умолкли. Они звучали теперь, как громовые раскаты: "Сына убил, сына, сына, сы-ына!.." Инженер слышал их до последней секунды, пока был жив.