ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

   Целеустремленность и способность не отвлекаться от намеченного дела - эти качества, которые приходят к людям вместе с возрастом и опытом, были свойственны Алексею Шумову уже в юности. Он никогда не мечтал просто так, для того, чтобы только дать волю воображению. Мечты были реальны, осуществимы и по мере того, как он подрастал, становились жизненной программой. Поэтому, когда началась война, он сразу и твердо решил, что обязательно примет в ней участие. И сразу отступили все мелкие, повседневные заботы. Как постоянно и непреодолимо тянется железо к магниту, так рвался Алеша к цели, которая заключалась в том, чтобы пойти на фронт и сражаться с фашистами!
   Он не был обескуражен приемом, оказанным в военкомате. Лишь сказал себе: "А ты думал, будет легко? Нет, трудно! Тебе не верят. Надо, чтобы поверили. Существует много разных путей, в конце концов я добьюсь своего!" И если бы Золотарев заговорил с Алешкой таким же тоном, как военком Киселев, то Шумов и тут не упал бы духом, а постарался найти другой путь, ведущий к той же цели!.. Такой уж был у него характер!
   ...Но Золотареву Алешка Шумов сразу понравился. Это можно было определить по тому, как ласково заблестели глаза у Юрия Александровича, когда Шумов вошел в кабинет секретаря горкома комсомола. Золотарев, как человек по роду своей работы умеющий разбираться в людях, после пяти минут разговора понял, что перед ним не фантазер, а человек, хорошо знающий, что ему нужно. И поэтому он не стал прощупывать Алешкино настроение, как хотел сделать вначале, а коротко и деловито объяснил:
   - Я мог бы взять тебя в лес, потому что вижу, что ты физически закален и умеешь обращаться с оружием. Но я хочу тебе поручить более важное и ответственное дело. Нам нужны люди, которые, не возбуждая подозрения у немцев, могли бы в течение длительного времени заниматься сбором разведывательных данных и извещать нас об обстановке в городе. Они, разумеется, должны быть хорошо организованы и связаны железной дисциплиной. И, конечно, ими могут быть только очень смелые, преданные Родине и не боящиеся смерти и пыток товарищи! Так вот, Шумов, мог бы ты найти таких отважных советских патриотов и создать в Любимове надежную комсомольско-молодежную группу? С ответом не спеши. Может быть, у тебя есть вопросы?
   Алешка промолчал, взволнованный; он с самого начала верил, что рано или поздно добьется своего, но не предполагал, что это случится так скоро! Когда настала решительная минута, он вдруг испугался, что не справится с таким огромным делом. Ведь ему едва исполнилось семнадцать!
   Алешка честно поделился своими сомнениями с Золотаревым. Тот пытливо взглянул на парня и ответил:
   - Значит, ты понимаешь, что предстоит не интересная военная игра, а тяжелая и сложная работа, за которую вы все можете поплатиться жизнью. Я вижу, ты именно такой парень, какой нам нужен! Прощай, мы еще не раз встретимся.
   И они действительно часто встречались до самого последнего дня. Второго ноября тысяча девятьсот сорок первого года Золотарев в чужой одежде и с чужими документами ночью пришел к Алешке и вызвал его из сарая, где тот по обыкновению спал.
   - Надеюсь, ты запомнил все, чему я тебя научил за эти два месяца? - спросил Юрий Александрович. - Теперь тебе знакомо устройство русских и немецких мин, известно, как рисовать карты, писать шифром донесения, словом, немного разбираешься в методах конспиративной работы. Но понял ли ты, что сам ни в коем случае не должен подвергать риску свою жизнь, потому что твой арест будет означать провал организации? Как бы тяжело ни было, как бы ни хотелось расправиться с фашистом, который оскорбил, может быть, даже ударил тебя, ты обязан сдержаться, и в этой выдержке будет заключаться твой героизм!
   - Я понял! - тихо ответил Алешка. - Как только войдут немцы, я выясню, кто из комсомольцев остался в Любимове, и поговорю с ними. Через неделю у вас будет список подпольной группы...
   - Добре! - Золотарев достал из кармана и торжественно вручил Шумову новенький пистолет ТТ. - Держи! Да спрячь пока подальше. Все помнишь, о чем мы договорились? По субботам возле Сукремльского оврага тебя будет ждать связной. Пароль: "Машка! Куда ты провалилась, проклятая коза!" Отзыв: "Не там ищешь, сынок, в лесу поищи!" Запомни как следует, если хоть одно слово переврешь, связной не откликнется, будешь зря блуждать по лесу.
   - Я запомнил! - ответил Шумов.
   - Ну, прощай, брат! - кашлянул Золотарев и, обняв, поцеловал Алешу по-русски, в губы. - Желаю успеха.
   - До свиданья, Юрий Александрович! - вздохнул Алешка. - Прямо не знаю я, что родителям сказать. Завтра эвакуируются они...
   - Тяжело расставаться! - согласился Золотарев.- И говорить им ничего нельзя. Сам должен понимать...
   - Понять-то нетрудно... - не договорив, умолк расстроенный Шумов. Еще раз пожав друг другу руки, они расстались.
   Вернувшись в дом, Алешка услышал, как Семен Иванович озабоченно шепчет матери:
   - Вот не вовремя угораздило бабушку с родней прощаться! Ведь я ее предупреждал, что с минуты на минуту можем уехать! Где ее теперь искать? И, главное, когда?
   В этот момент и родился у Алешки план, который на другой день был осуществлен. Он вызвался сбегать за Елизаветой Ивановной в деревню. Не слушая неуверенных возражений отца, Алеша наскоро поцеловал его в щеку, обнял и поцеловал мать и выбежал за калитку. Ему очень хотелось прильнуть к матери, прижаться к отцу, но он боялся, что родители, зная его обычную сдержанность, при виде неожиданной вспышки чувств заподозрят неладное да еще не пустят... А по дороге он так расстроился, что чуть было не вернулся. Представилось, как тихо и горестно заплачет мама, когда эшелон двинется в путь и она поймет, что сын остался у немцев. Алеша словно наяву увидел расстроенное лицо отца; он-то, конечно, не усидит в эшелоне, побежит искать Алешку, еще, пожалуй, и сам опоздает!.. И юноша остро почувствовал, как в сущности несправедливо поступил, скрыв все от родных. Разве отец и мать не поняли бы его? Он не только причинил им горе, но незаслуженно, тяжело обидел!
   Алеша остановился на дороге и заплакал. Это был единственный случай, когда он не удержался и заплакал, а позже, даже в самые тяжелые и мучительные минуты, его глаза были сухими.
   До деревни Андроновки Шумов добрался уже в сумерки и разыскал бабушку, которая, оказывается, разболелась и оттого не вернулась вовремя. Когда Алешка сообщил об отъезде отца и матери, Елизавета Ивановна разволновалась.
   - Да как же это я! - тревожно заговорила она, делая попытку встать с полатей, на которые ее уложили заботливые родственники. - Выходит, ты из-за меня, старухи, остался? Ступай, Алешенька, ступай на станцию, авось застанешь эшелон-то... Ведь отец с матерью слезами изойдут, а еще, не дай бог, и сами не поедут, вот тогда и расправятся с нами фашисты! Семен-то мой еще с восемнадцатого года немцам хорошо известный!..
   - Нет, бача, что ты! - притворился рассерженным Алешка, которому было совестно перед бабушкой за невольную ложь. - Я же специально за тобой пришел! Как же я тебя одну оставлю да еще больную? Нет, уж раз так получилось, мы вместе как- нибудь!..
   На другой день Елизавета Ивановна через силу встала, и они медленно побрели в город. По дороге встретили крестьян, которые сообщили, что в Любимове уже немцы. Бабушка, охнув, опустилась на обочину и заплакала скупыми старческими слезами. Ей все-таки до последнего дня не верилось, что город отдадут.
   - Куда же мы теперь-то? - вытерев глаза, спросила она.
   Алешка деловито достал из кармана комсомольский билет, завернул в носовой платок и сказал:
   - Вот что, бача! Спрячь это пока. Тебя-то обыскивать не будут, а я личность для немцев подозрительная. И пойдем домой. Если незваные гости не выгонят, будем жить. А если выгонят, в сарай переберемся и тоже не пропадем! Ничего не бойся, бача, все будет хорошо!
   Елизавета Ивановна встала, внимательно глядя на внука, будто видя в первый раз. Ее глаза посветлели, в них мелькнуло одобрение:
   - Ну что ж! Только чем заниматься будешь? Работать на немцев пойдешь?
   - А это мы посмотрим! - неопределенно ответил Алешка.
   До города дошли незаметно, даже не устали. Елизавета Ивановна приободрилась. Она с интересом поглядывала на внука, за несколько часов как будто осунувшегося и повзрослевшего. Должно быть, она узнавала в Алешке те черты, которые так дороги ей были в покойном Иване Кондратьевиче. Вспомнились Елизавете Ивановне дни, когда вместе с Ваней она пряталась от царских жандармов, жила в постоянном страхе перед арестом, но не падала духом, а была настоящей помощницей мужу. Четверть века пролетело. Теперь, может быть, снова потребуется ее помощь, на этот раз внуку!.. Елизавета Ивановна была женой и матерью рабочего, и, как настоящая жена и мать, она сразу же забыла о своей собственной немощи, едва только узнала, что может еще пригодиться молодому и неопытному.
   В доме были немцы. Алешка и Елизавета Ивановна поняли это, даже не входя во двор. Кусты были вырублены, забор сломан, стекла выбиты. На крыльце валялись несколько пар сапог. Слышались громкие голоса и смех.
   Шумов решительно открыл калитку и подошел к дому. Из окна выглянул белобрысый немец в пилотке и расстегнутом мундире, из-под которого виднелся ворот грязной рубахи. Увидев Лешу, он что-то крикнул, скрылся и тут же появился на крыльце. Алексей не понял, что нужно немцу. Солдат протягивал грязный сапог и щетку. Тогда Шумов догадался: ему приказывают почистить сапоги! Вспыхнув, юноша приготовился сказать что-то резкое, но тут подбежала бабушка, выхватила у немца сапог и, приговаривая: "Да уж ладно, будешь доволен!" - сердито кивнула внуку. Алешка понял, что должен уйти, но был не в состоянии оставить бабушку. Он боялся за нее.
   - Иди же!-прошептала с досадой Елизавета Ивановна. - Не стой столбом! Возьми в комнатах наши вещи, отнеси в кухню. Там и жить будем. С немчурой не разго- варивай! - Все это бабушка произнесла скороговоркой, не переставая усердно водить щеткой по сапогу. Солдат одобрительно похлопал ее по плечу и, не обратив внимания на Лешу, вернулся в дом. Удивленный твердым бабушкиным тоном и понимая, что в решительную минуту старуха оказалась более находчивой и мудрой, чем он, Алешка покорно вошел в комнату и, не поднимая глаз, направился к шкафу. В горнице сидели и лежали немецкие солдаты, все пожилые, в одних рубашках. Выглядели немцы совсем не воинственно. На стену уже успели прибить широкую деревянную полку. Шумов увидел там груду сапожных инструментов: железные лапы, молотки, кучу гвоздей. Под столом виднелась гора рваной обуви. Алешка решил, что в доме поселились сапожники и, должно быть, устроят здесь свою мастерскую. Как позже выяснилось, он не ошибся.
   Дверца гардероба была взломана, ценные вещи взяты. Копаясь в скомканной одежде, Алеша чувствовал, что солдаты на него смотрят. Только бы не задели, не оскорбили!.. Он так их презирал и ненавидел, что мог бы не сдержаться и ответить дерзостью... Но обошлось! Немцы разговаривали, курили и как будто не замечали Алешку. Только когда выходил, его остановил пожилой, лысый солдат, босиком стоявший на полу, и, тыча коротким пальцем в лицо, настойчиво произнес:
   - Хир комен нихт! Ферштеен?
   Шумов изучал в школе немецкий язык и понял, что ему запрещают входить в комнату, где живут солдаты.
   - Ладно!-отвернувшись, пробормотал он. Алешка сумел бы ответить по-немецки, но ему были отвратительны звуки этого языка, а позже решил нарочно не показывать вида, что кое-что понимает...
   С чемоданом он вошел в кухню, сел на скамейку и вскочил, вспомнив, что в кармане лежит пистолет, подаренный Золотаревым. Штаны отдувались пузырем. Алешка похолодел, сообразив, что немцы могли заметить и обыскать его. Подумать только, что, ничего не успев сделать, мог бы провалиться!..
   - Я сейчас вернусь! - бросил он Елизавете Ивановне и выскочил на крыльцо. Бабушка промолчала, но по ее взгляду Шумов понял, что он сейчас не должен никуда уходить, потому что бабушка боится оставаться одна... - Я быстро! - повторил Алешка.
   Он прошел по улице несколько шагов и остановился, не зная, где спрятать оружие. Вдруг вспомнил о погребе, вырытом во дворе у Женьки Лисицына. Этим погребом давным-давно никто не пользовался. Летом ребята любили забираться туда и лежать в прохладе или часами играть в шахматы. Снаружи погреб трудно было заметить, он совсем сравнялся с землей. Алешка огородами пробрался к двору Лисицына. Сквозь кусты рассмотрел знакомый дом. Там пока, очевидно, никто не жил. Ставни были закрыты, на двери висел замок.
   Осторожно, стараясь не звякнуть, Шумов поднял чугунный люк и спрыгнул вниз. В погребе было темно и холодно. Он постоял, пока не привык к темноте, затем достал пистолет. Прежде чем закопать его в землю, он огляделся и чуть не вскрикнул. В углу на топчане виднелась человеческая фигура. Человек спал, закутав голову курткой. Длинные ноги, обутые в огромные, заляпанные грязью башмаки, свисали с топчана. Шумов был в нерешительности. Хотелось получше рассмотреть спящего, но разум подсказывал, что надо, пока не поздно, бежать. Победило любопытство. Успокаивая себя тем, что незнакомец не может быть немцем, немец нашел бы для спанья место поудобнее, Алешка спрятал за спину пистолет и на цыпочках подошел к кровати. Приподняв с лица спящего куртку, он изумленно отступил:
   - Женька!
   Куртка упала на пол. Лисицын вскочил, стукнулся головой о потолок и, застонав, торопливо и неловко надел на нос очки.
   - Женька! - громко повторил Шумов. - Как ты здесь очутился? Вы же уехали!..
   - Алешка!- сонно протянул Женя. - Это ты... А я тебя искал...
   Окончательно проснувшись, он схватил Шумова за плечи.
   - Алешка! Живой! Я думал, ты мне снишься!.. Ты не сердишься? Слушай, я теперь знаю, что разговаривал тогда по-свински! Но и ты тоже хорош! Я-то вот, небось, не поехал без тебя, а ты остался и мне ничего не сказал!.. Но все это неважно!
   - Конечно, неважно, - радостно тискал его Алексей. - Чудак, я о тебе все время думал, но предупредить не мог. Не имел права. А сейчас другое дело! Сейчас-то мы с тобой... Но об этом после! Ты, наверно, голодный? А где твой отец?
   Они пробыли в подвале целый час. Шумов рассказал о встрече с Золотаревым и о полученном задании. Он ничего не утаил, доверяя Жене, как самому себе. Алеша был счастлив, что встретился, наконец, с товарищем, без которого все время очень скучал. Женька слушал Шумова с восхищением и уважением. Друг сразу вырос в его глазах. Они условились, что разделят город на участки и в ближайшие дни выяснят, кто из комсомольцев остался. Решили действовать самостоятельно, но на другое утро, едва наметился рассвет, Лисицын уже вполз на животе в сарай, где спал Алешка.
   - Давай лучше вместе! - сказал он. - Я все-таки еще не освоился и боюсь наделать глупостей.
   Он хитрил. Просто Женьке показалось скучным одному бродить по городу. Ему не хотелось расставаться с Алешкой. Тот понял, в чем дело, но не стал спорить:
   - Ну что ж, вместе так вместе! Это даже лучше! Едва вышли из дому, как встретили знакомого старика, жившего рядом с Хатимовыми, и узнали, что сестры, оказывается, не уехали и что нынче рано утром из их дома доносились крики и плач. Женька и Алеша молча переглянулись и побежали к Хатимовым. У калитки остановились. Женя схватил Шумова за руку.
   На крыльце стоял рослый молодой немец в расстегнутом кителе и кричал, выкатив глаза. Посреди двора валялись узлы, одеяла, подушки, какие-то кастрюли и прочий домашний скарб. На чемодане сидела Вера Петровна. Ребята узнали ее не сразу, потому что она была в грязной, рваной телогрейке и длинной, до пят, ночной рубашке. Половина головы была неумело и неровно выстрижена ножницами, клочья волос нелепо торчали, а с другой стороны волосы спутались и падали на лицо.
   Шура с опухшими, красными глазами, в старом и тесном ситцевом платье, босая и непричесанная, обнимала Веру Петровну за плечи и успокаивала ее, не сводя глаз с Зины и немца. Младшая сестра, стиснув кулаки, с отчаянным видом наступала на фашиста. Казалось, еще минута, и девушка вцепится в него. Тоня пыталась ее оттолкнуть в сторону, тянула за руку, убеждала, но на Зину это не действовало. Все кричали одновременно, ничего нельзя было понять. Вдруг немец, побагровев, вошел в дом. Хлопнула дверь. Через секунду он появился с автоматом и решительно направил его на Зину. Шура, закрыв лицо руками, пронзительно вскрикнула, и сразу во дворе наступила мертвая тишина. В этой тишине раздался отчетливый голос Зины:
   - Стреляй, фашист. Я тебя не боюсь! Ты какое имеешь право над больной женщиной издеваться!
   - Замолчи, Зина! - умоляюще крикнула Тоня, схватив ее за плечо, и прибавила по-немецки, обращаясь к солдату: - Не трогайте ее, пожалуйста, вы же видите, она сама не знает, что говорит!
   - Неправда! - закричала Зина. - Ты еще перед ним пресмыкаешься! Пусть он стреляет! Пусть, пусть!!! -Она вдруг упала в траву и громко зарыдала. Солдат в раздумье водил по воздуху автоматом, словно борясь с желанием выстрелить.
   - Он сейчас ее убьет!-шепнул Женька. - У тебя же есть пистолет! Чего ты смотришь! Стреляй!
   - Нельзя! -сдавленно ответил Шумов.
   Женя дернул калитку. Но Алешка преградил ему путь и охрипшим голосом повторил:
   - Нельзя!
    Взглянув на его побледневшее лицо, Лисицын испуганно отступил.
   Немец тем временем отрывисто и угрожающе произнес несколько фраз и скрылся. Шумов перевел дыхание и сел на деревянный тротуар. У него дрожали руки. Женька опустился рядом. Мимо, не обратив на них внимания, протопали трое смеющихся, запыленных солдат.
   Тоня увела Зину в сарай. Шура помогла встать по-прежнему молчаливой и безучастной Вере Петровне. Через несколько минут Шура вернулась, подобрала узлы и закрыла дверь сарая. Двор опустел. Только кастрюли по-прежнему поблескивали в траве. Через несколько минут на крыльцо вышел немецкий офицер в щеголеватом мундире. Широко расставляя длинные ноги, он проплыл мимо Алешки и Жени, не взглянув на них, будто они были грязью под его сапогами, и четко, как автомат, зашагал по середине улицы. Ребята отбежали в сторону.
   - Пойдем к ним! - возбужденно сказал Женька. - Сейчас же пойдем! Может, помощь нужна.
   - Сейчас нельзя! - помедлив, ответил Шумов. - Днем опасно. Сейчас мы будем заниматься тем, что наметили, а к Хатимовым зайдем ночью.
   ...В полночь они, как тени, проскользнули по двору и ползком проникли в сарай. Девушки не спали. Узнав Алешку и Женю, сестры заплакали и принялись их целовать. Ребята смущенно бормотали:
   - Да ладно, хватит вам!..
   Тоня сидела рядом с матерью и хмуро смотрела на эту сцену. Она как будто не обрадовалась.
   Алешка коротко рассказал девушкам о том, что происходит в городе.
   В первый же день было арестовано около ста человек, половина расстреляна, остальные сидят в тюрьме. Там, где прежде было отделение милиции, теперь находится полиция. Уже расхаживают русские полицаи с повязками на рукавах, в немецкой форме. На стенах расклеен приказ коменданта. В нем сказано, что жителям запрещается выходить после наступления темноты на улицу, хранить оружие, помогать партизанам, вступать в пререкания с немецкими солдатами, слушать радио и забивать без особого на то разрешения домашний скот и птицу. Всего в приказе двадцать шесть пунктов, и после каждого примечание: "За невыполнение - расстрел!"
   - Проклятые! - страстно сказала Зина, когда Шумов умолк. - Как я их ненавижу! Они уничтожили все! А как мы жили, ребята, вы помните? Мне даже странно, что мы могли быть чем-то недовольны, кого-то критиковать... Про директора клуба заметку в газету написали, за то что кинокартины редко привозил. Председателя горсовета ругали, дескать, улицы не подметаются... Ребята! Милые! Если бы вы знали, как я поняла сейчас все!.. И наша Советская власть... Да ведь без нее жить невозможно. Ведь задохнутся же все люди!.. - Всхлипнув, Зина обняла Шуру.
   Успокоившись, она спросила:
   - Ну, а вы? Вы-то как же? А Толю вы не встречали?
   Они заговорили громким шепотом, сев на топчан и по очереди выглядывая в полуоткрытую дверь. Вера Петровна лежала ничком, ее тело было таким неподвижным, что Тоня время от времени испуганно наклонялась и заглядывала ей в лицо.
   - Ну, теперь вы все знаете! - сказал Алешка. - Сами видите, что фашисты всех советских людей задумали уничтожить! Это объяснять не нужно. Что же вы решили?
   - Ты еще спрашиваешь! - зло ответила Зина. - Убивать их, гадов, нужно на каждом шагу! Пистолет бы только достать! И достану!.. В конце концов они, наверно, меня поймают!.. И пусть! Чем скорее, тем лучше! Разве это жизнь? - Она махнула рукой и посмотрела на Шуру.- Ты молчишь? Может, думаешь, лучше сидеть за печкой и дрожать?
   Тут неожиданно вмешалась Тоня. Она встала, высокая и стройная, совсем уже взрослая девушка, и по ее манерам, по голосу и всему облику было видно, что Тоня старше всех, находящихся здесь, и гораздо опытнее.
   - Зачем так много слов! - сдержанно сказала она. - Я вижу, что ты, Алешка, кое с кем связан. Я тебя не расспрашиваю, и ты ничего не объясняй, скажи только, что нужно делать? Если знаешь, то скажи! Потому что сидеть без дела в такое время и ничем не помогать Красной Армии - это самое настоящее преступление! - Она посмотрела на Зину и осуждающе продолжала: - Мне кажется, что первое условие успешной борьбы с фашистами - это выдержка! Нужно не выказывать своих чувств. А некоторые лезут буквально на рожон, подводя этим не только себя, но и окружающих. Такие вещи не должны повторяться! И, наконец, скажи мне, Алеша, где мы возьмем оружие?
   - Оружие будет! - ответил Шумов, которому очень понравилась хладнокровная и деловитая Тоня.- Будут и мины, и пистолеты, и автоматы!
   Город спал чутко, тревожно. По мостовой громыхали сапоги немецких патрульных, слышались выстрелы, в соседнем доме звенели бутылки, там немцы нестройно пели хором, а в деревянном сарайчике несколько юношей и девушек сидели, тесно прижавшись друг к другу, и вполголоса говорили о том, как пробраться в полицию, комендатуру, на завод, как добывать сведения, нужные партизанам, и негромкие голоса звучали так уверенно, будто настоящими хозяевами города были они, а не те, кто пировал за стеной и разгуливал по улицам!..
   Обыденно и спокойно, словно речь шла о привычных вещах, они обсуждали возможность провала и то, как их будут допрашивать и пытать. Каждый на минутку примолк и, заглянув к себе в душу, спросил себя, хватит ли сил выдержать до конца...
   - Я знаю, что я трусиха! - простодушно и искренне сказала Шура. - Пыток и смерти я очень, очень боюсь!.. Но, конечно, не скажу им ни слова! - Голос ее дрогнул.
   Посмотрев на нее в полумраке, Алеша ясно почувствовал, что действительно эта скромная и милая девушка никогда никого не выдаст и если ей будет суждено умереть, то умрет так же чисто и честно, как прожила свою короткую жизнь!.. Он испытал нежность к ней, захотелось провести рукой по Шуриным мягким волосам, но Шумов, сделав усилие, прогнал эти мысли, так как считал, что во время войны люди должны забыть о любви и воспитывать в себе только ненависть!
   Рассвело, и тут Зина, выглядывавшая в полуоткрытую дверь, вдруг, пронзительно закричала, испугав всех:
   - Толя!
   ...Теперь они были все вместе. Нет, их столкнула не слепая судьба, которая иногда любит устраивать вот такие чудесные совпадения. Эта встреча была закономерна. Они не могли не сойтись вместе, оказавшись среди врагов. Так, в грязном песке, взятом со дна реки, при промывке находят друг друга крупинки золота...