Несколько лет назад мы составили карту боевого пути нашей 6-й гвардейской минометной бригады. От Ленинграда до Пскова, потом от Ленинграда до Выборга, а затем — до Берлина. Уместилась она только на двух листах. Получилось около 5 тысяч километров с боями. Сейчас даже трудно представить, что такой путь можно пройти.

А ведь круто была заведена пружина. Прямо от Ленинграда мы целились не на близкую Нарву. На Берлин!

Об этом хорошо говорит песня, которая родилась тогда в нашей бригаде:

Разрывы снарядов, и голод, и зной, И горе коварной блокады — Все выдержал стойкий гвардеец-герой Шестой ленинградской бригады.

Наш залп под Дубровкой — начало пути, Под Выборгом залп — половина. Последним же залпом должны мы снести Фашистский порядок Берлина; Прощай, Ленинград! Снова в бой мы идем. Идем, и тебе мы клянемся: Врага мы в его же берлоге добьем И с песней победной вернемся!

На карте помечены все места, где мы «залповали». Но когда я смотрю на нее, то вспоминаю не только ракетные залпы, а и разбитые фронтовые дороги, разрушенные города и сожженные деревни, привалы под дождем или в заснеженном лесу, ратный труд тысяч и тысяч людей.

Ведь война — это прежде всего черный, тяжелейший труд. Давайте рассудим. Сегодня, чтобы поднять штангу в 100 килограммов, спортсмен тренируется не один год, А у нас реактивная мина без ящика весила 92,5 килограмма. Чтобы дать залп, надо было вручную установить на позиции, нередко под огнем противника, сотни таких мин. И решали эту задачу обыкновенные люди, в том числе бывшие блокадники. Адова работа!

После Выборга наша бригада была направлена в Москву на переформирование. Тут мы получили новую технику — боевые машины БМ-31-12, которые имели сотовые направля-ющие для запуска тяжелых ракет.

Из Москвы эшелоном направились на границу с Польшей. Шел поезд словно по пустыне, по пепелищу. Развалины, обгоревшие трубы, запустение... Как-то уже начиналась жизнь на освобожденной земле. На остановках подходили к нам старики, дети, просили помочь чем можно. И бойцы помогали. Особой ценностью считалось обыкновенное хозяйственное мыло. В эшелоне тогда даже песен не пели. А в душе одно звучало: «На Берлин!»

Для нашей бригады штурм Берлина начался под утро 16 апреля на Зееловских высотах. Здесь мы развернули знамя, которое вручили нам в Ленинграде шефы со слюдяной фабрики с просьбой донести его до Берлина.

Не возьмусь описывать последовательно все события. Не приходилось раньше сталкиваться с огнем такой мощи: действовали десятки тысяч стволов, и ожесточения я такого не помню. Земля в сплошной тряске, все затянуто дымом. Где солнце, где разрыв — не разберешь.

Ясно уже стало, что война кончается. Планы командования нам, конечно, не были известны, но «солдатский телефон» утверждал: «Берлин возьмем 1 мая». Поразительно, что люди себя не берегли. Напротив — руки чесались, чтобы завершить боевую работу. Еще запомнилась особая подтянутость во всех родах войск —в бой шли, как на парад.

22 апреля вместе с пехотой мы пробились уже в пригороды Берлина. Весна была, яблони кругом цвели. Занимаем как-то очередную позицию, и вдруг слышу: «Лешка, куда прешь машиной — яблоня! Осторожно, ветки не поломай!» Что скажешь? Поразительна все-таки душа русского солдата!

Во время боев в городе часть установок бригады вошла в состав штурмовых групп. Пробивали они тяжелыми ракетами коридоры для пехоты, которая дралась на разных уровнях, на разных этажах зданий.

Наша батарея в этом не участвовала. Было досадно. Ведь у нас, как и в других артиллерийских частях, на всем боевом пути шло соревнование за право первого залпа по Берлину.

Вдруг бежит мой боевой товарищ, ПНШ-2 Всеволод Смирнов: «Есть приказ. Поехали!» И мы с четырьмя установками пошли на Берлин. Ориентировались по карте, но город разбит, везде завалы, и выйти на «точку» трудно. Где-то вылезли совсем в передовые линии — кругом танки бьют, пехота наступает...

Попали под огонь крупнокалиберного пулемета, ранило Козлова, номера расчета. Потом снаряд разорвался под передним колесом одной из установок. С направляющих сорвались, пошли назад две мины. Бросился к ним Илья Буслаев, командир установки, удержал их руками. Руки изуродовал, но батарею спас.

Тут же мы перегрузили снаряды с подбитой машины на три оставшиеся и чудом пробились к нужной «точке». Была это небольшая площадь с какими-то гаражами или сараями. Установки пришлось ставить как не положено, вплотную, одна к одной.

Отсюда по данным приказа мы и выпустили все ракеты. По какой цели бьем, я в тот момент не знал. Но когда мы вернулись в расположение бригады, Всеволод обнял меня и расцеловал: «Поздравляю, Николай! Ударили-то мы по самому логову —по рейхстагу!» Вот такая честь выпала нашей батарее:

Из Берлина нас отвели в Бризнь. Раскаты разом оборвались, тишина уж звенела. Уши у каждого словно ватой забиты. Мир наступил. Тоже надо было привыкнуть к этому ощущению.