Военнослужащих 189-й, Краснознаменной стрелковой дивизии—бывшей дивизии Ленинградской армии народного ополчения — по праву называли «солдатами Пулкова». На протяжении всех блокадных дней Пулковские высоты были местом дислокации этой дивизии, ее «домом». Мне довелось служить в роте автоматчиков 880-го стрелкового полка с начала апреля 1943-го по январь 1944 года. На моих глазах проходила подготовка к предстоящим боям.

Пулковское шоссе на всем протяжении от железнодорожного переезда на Варшавской линии до подножия главной Пулковской высоты хорошо просматривалось неприятелем. Ни один шофер, ни один ездовой и даже пеший солдат не могли безнаказанно появляться на шоссе в дневное время. Периодически оно обстреливалось и ночью.

В конце августа на восточной обочине шоссе стал расти частокол жердей, труб, досок. Потом на него были повешены маскировочные сети. Опасный путь сразу стал оживленным. В конце сентября от развалин Авиагородка к северозападному склону главной высоты силами частей второго эшелона дивизии стала прокладываться новая дорога. Строили ее ночами, битым кирпичом разрушенных зданий Авиагородка мостили топкие места.

По этой дороге уже в конце октября стали подходить танки. Они группировались на северо-западном склоне высоты. С началом темноты в разных местах можно было видеть солдат, копающих капониры. К утру в откопанном капонире стоял замаскированный танк. Условия маскировки были настолько жестки, что даже экипажам машин, пока не выпал снег, не разрешалось подходить к своим танкам, чтобы не натаптывать тропинок.

На Пулковских высотах нейтральная полоса, или так называемая «ничейная зона», была довольно широкой. Голая, плоская, заболоченная равнина была разделена дренажными канавами на ровные квадраты. Мы, «старики» роты, знали нейтралку от Детского Села до Урицка как свой приусадебный участок. Сопровождая подразделения саперов на разведку минных полей и систем проволочных заграждений, освоили их ремесло. Сами ходили в поиск за «языками». Иногда, когда очень подпирало время, учили прибывающее в роту пополнение навыкам войны на нейтральной, полосе. Солдаты, прошедшие хоть и короткий, но такой необычный путь учебы, получались отменные. И как нам это позднее пригодилось!

Даже при многочасовой, предельно насыщенной огнем артподготовке подавить все огневые точки на рубеже обороны невозможно. А какой урон может причинить вдруг оживший пулемет для наступающей пехоты, было ясно всем. Появилась дерзкая мысль сократить нейтральную полосу вполовину»

Во второй половине декабря в нейтральной зоне стали происходить странные явления. Среди ночи вдруг гремел мощный взрыв. Десятки вражеских ракет взвивались в небо, ив их свете шумно оседала стена земли. Это был плод ночной работы наших саперных подразделений. Они долбили в грунте лунки, начиняли их толом и разом подрывали. Так возникала промежуточная линия траншей — рубеж предстоящей атаки.

Нашей роте было поручено прикрыть саперов. Наступила пора изнуряющих суточных бдений, чреватых любыми неожиданностями. Нужно было сначала очистить нейтралку от вражеских патрулей, а затем пресечь их появление.

Очищать можно было только ночью, а ночь есть ночь— в роте появились ощутимые потери. Проще оказалось нейтрализовать появление в нейтралке вражеских патрулей. Мы засекали в проволочных заграждениях места их выхода, ставили мины, создавали засады на перекрестках дренажных канав, которые обойти для врага было невозможно. Побеждал всегда тот, у кого были крепче нервы. Стычки были без пленных и трофеев.

Тогда немцы изменили тактику. Они стали выходить на нейтралку днем или появлялись с глубоких флангов, увеличили численный состав групп. К счастью нашему, основная работа к этому времени была уже сделана. В новогоднюю ночь прогремел последний, самый большой за время работы взрыв. Неважно, что он прогремел под утро. Все равно для нас это был праздничный фейерверк!

Надо было предусмотреть и попытки врага занять траншеи. Охранять их на всем протяжении роте было не под силу. В траншеи были введены стрелковые подразделения. На отдельных участках появились солдаты 30-го гвардейского корпуса генерала Н. П. Симоняка. Они вживались в передний край перед решающей атакой. Роль роты автоматчиков теперь сводилась лишь к ночным засадам впереди траншей, в наиболее опасных местах.

В ту памятную зиму, особенно в декабре и январе, в районе Пулковских высот интенсивно проводилась идеологическая обработка неприятеля. Лежишь, бывало, зарывшись в снег, чутко ловишь ночные шорохи, и вдруг ночную тишину разорвет мощный звук: «Ахтунг! Ахтунг!»

На немецком языке начинается рассказ о фашистских главарях и их пагубных надеждах покорить мир. Вражеские артиллеристы и минометчики всегда старались погасить такие передачи огнем своих батарей.

Иногда немецкая сторона тоже предпринимала попытки поколебать наш дух. «Храбрые русские солдаты!—выводил елейный голос.— Мы приготовили для вас несколько новых песен». И над притихшей снежной равниной голос Вертинского выводил «Были когда-то и мы рысаками...» Еще чаще нас потчевали анекдотами довоенной поры.

Передачи врага лишь удесятеряли нашу ненависть. Советский солдат знал свою силу. Наша артиллерия даже не тратила снаряды на немецких горе-агитаторов. Час нашего, наступления приближался, и все мы крепко верили в его успех.

В ночь на 15 января я разводил по укромным местам представителей авиации, где они должны были зажечь сигнальные огни, чтобы отметить для летчиков линию наших войск, изготовившихся для атаки. Я видел орудийные расчеты, катившие на руках к передней линии свои пушки. Выдвигалась на исходный рубеж артиллерия сопровождения.

В том, что долгожданное наступление начнется утром, никаких сомнений не оставалось.