После прорыва блокады Ленинграда наша часть дислоцируется на левом берегу Невы, в деревне Марьино. По сути дела, никакой деревни нет — лишь фундаменты и остатки труб, занесенные снегом.

Санитарная часть наша расположилась в бывшей немецкой землянке, которую мы переоборудовали на свой лад. Вокруг лес, покореженный снарядами и минами. На нашем участке относительное затишье. Правда, близость фронта чувствуется: порой слышна пулеметная стрельба. Передний край противник по ночам освещает ракетами, а снаряды и мины порой долетают и до нас. Но в общем, как говорят, фронт стабилизировался. Раненые к нам поступают редко.

После подъема, завтрака и краткой политинформации каждый занимается своим делом. Шофер Миша возится у своего «газика» — нашей санитарной машины. Я провожу занятия с медперсоналом — демонстрирую наложение шин при переломах.

Внезапно дверь нашей землянки распахивается, и на пороге появляется ротный санинструктор — он привел с собой бойца, который как-то неестественно держит левую руку. Шинель в области левого плеча пропитана кровью.

Лицо его бледно, на лбу блестят капельки пота. При осмотре раненого я остолбенел: в левой подмышечной впадине его торчит неразорвавшаяся немецкая мина малого калибра.

...Раненый пошатывался, силясь не упасть, зубы его стучали, как в лихорадке. Он просил пить. Кто-то подал ему стул — он сел, запрокинув голову.

Нас словно парализовала эта неразорвавшаяся мина, хотя мы прекрасно понимали, что одно неосторожное движение и... Понимал это и сам раненый, он собрал последние силы, волю и сидел не шевелясь.

Из оцепенения нас всех вывел «батя» — так мы, любя, звали старого фельдшера Степанова, добровольца, участника германской и гражданской войн, старого члена партии и нашего политрука.

— Товарищ капитан, прикажите всем выйти из землянки, а я с ним побуду и к саперам позвоню,— ведь ее сперва обезвредить надо.

Полевой телефон был тут же на столе. После моей команды все покинули землянку, а через десять минут прибежали сапер и командир саперной роты. Я нервно курю одну папиросу за другой.

Вскоре из землянки вышел сапер с обезвреженной миной в руках. Он показал ее нам и небрежно кинул в сторону. Я подошел к саперу, пожал ему руку и поблагодарил. Он четко отрапортовал:

- Служу Советскому Союзу!

В землянке около раненого уже орудовал «батя» — он разрезал шинель и гимнастерку. Санитар затапливал печь, а я стал готовиться к обработке раны и остановке кровотечения. После операции и перевязки раненого напоили горячим чаем. А через час я уже вез его в медсанбат, который стоял в перелеске у Шлиссельбурга.