Те, кто был на Ленинградском фронте, конечно, слышал о Невском «пятачке», который был расположен в районе Московской Дубровки. На небольшом плацдарме произошли тяжелые и кровопролитные бои.

Эта земля до весны 1942 года находилась в наших руках Как только река начала освобождаться ото льда, фашистские захватчики начали штурмовать наши позиции. Советские воины целых пять дней отбивали атаки врага, защищали плацдарм до последней капли крови. Только ценой больших потерь фашистским солдатам удалось захватить плацдарм.

После ожесточенных боев в сентябре 1942 года этот плацдарм вновь перешел н наши руки. В составе 70-й стрелковой дивизии в них пришлось участвовать и мне. Некоторые незабываемые эпизоды тяжелых боев хотелось бы описать подробнее.

...Только начало рассветать. Прогремели первые залпы, просвистели снаряды над головой, берега Невы сплошь покрылись разрывами. Наша артиллерия стала «обрабатывать» позиции врага.

Когда мы только подходили к реке, головные роты, переправившись через нее, уже вели бой с врагом. Мы спустились с крутого берега, в заранее подготовленных лодках на-чали переправу. Но через Неву переправиться не удалось. Враг стал сильно обстреливать места переправы. Лодки с солдатами не смогли достичь и середины реки. Огонь по ним повели пулеметы, укрытые на флангах плацдарма. Не помогла и дымовая завеса.

Вражеские самолеты стали обстреливать и бомбить берега. Жуткое завывание падающих бомб, когда внутри все холодеет, страшный грохот разрывов, кажется, и сейчас застилают уши. Стервятники, сбросив тяжелые бомбы, улетают; через некоторое время вернувшись, снова сбрасывают смертоносный груз. В небе разгораются воздушные схватки. И сейчас перед глазами стоит момент, когда фашистский стервятник, подбитый нашим «ястребком», загорелся, резко, под углом, пошел, оставляя шлейф черного дыма, книзу и врезался в землю.

Мы смогли форсировать Неву только в следующую ночь. Сразу на передовой заняли оборону. Почти неделю шли тяжелые бои. Враг раз за разом переходил в атаку. Но, неся тяжелые потери, откатывался на свои позиции. Редели и наши ряды. Командир роты погиб еще до начала переправы. Вышли из строя и командиры взводов.

Затем нашу роту слили с другой, а политрука и меня вызвали в штаб полка, определили в резерв. Но здесь мы долго не задержались.

На другой день рано утром враг стал вести беспрерывный! огонь по плацдарму. Фашистские самолеты, пролетая стали сбрасывать мелкие бомбы. Было ясно: снова готовится атака. Политрука и меня снова послали на передовую; Политруку поручили командовать ротой.

Почти на каждом шагу нам встречались воронки от бомб. Двигаясь по-пластунски, а где и короткими перебежками, мы спешили на свои позиции. Пороховой дым стеснял дыхание. Наконец добрались до полуразрушенного блиндажа, за день до этого служившего нашим командным пунктом.

Грохот орудий, минометов, разрывов бомб чуть притих, зато усилилась стрельба из пулеметов и автоматов. Фашисты, пьяно горланя, переходили в атаку.

— На передовой не осталось здоровых бойцов,— сказал нам один из раненых.

Я заметил, как один офицер из роты, которая оборонялась справа от нас, положив левую руку на бедро, стрелял из пистолета в приближавшихся захватчиков в упор. Я тоже прицелился в наступавших фашистов и нажал на курок. Политрук стрелял из пистолета. Я не заметил, как опустел мой диск автомата.

Схватив второй автомат, я залег на краю воронки и открыл огонь по вражеским солдатам, которые почти подошли к нам вплотную.

Вдруг автомат выпал из моих рук. Из локтя правой руки брызнула кровь. Вспомнил, что в полевой сумке у меня имеются гранаты-лимонки. Чеку предохранителя я выдернул зубами и левой рукой бросил гранату в сторону набегавших вражеских солдат.

Перед этим боем меня приняли кандидатом в члены КПСС. В левом кармане гимнастерки потрогал партбилет. В голове промелькнуло: «Живым врагу не сдаваться!» И тут же пронеслось «ура!». Наши перешли в контратаку. Это политрук Зубков поднял бойцов на врага.

Рану мою перевязали после боя. К тому времени я значительно обессилел. Когда наступила ночь, нас усадили в лодки. Провожал раненых старшина Остроумов. Он был' ленинградцем, человеком умным, душевным. После ранения в ногу, немного залечив рану, вернулся старшина в строй, но продолжал хромать.

— Выздоравливай и возвращайся в часть,— сказал он мне на прощание. Но этому не было суждено сбыться.

В госпитале я узнал, что наша 70-я стрелковая дивизия за храбрость и успехи в боях переименована в 45-ю гвардейскую дивизию, Там же услышал, что командир дивизии генерал А. Краснов, продолжая традиции русской гвардии, приказом предписал всем бойцам и командирам отращивать усы.