В первой половине марта наш зенитный дивизион был переброшен с рубежа на реке Воронке в Ленинград.

...Последний раз оглядываю оставляемую нами позицию. Много сил и труда мы вложили в нее, немало при этом пролито пота и натерто мозолей. Колонна вытягивается на дорогу, и деревня Новое Калище скрывается за сугробами снега.

К вечеру, преодолев заносы и пургу, мы входим в Ораниенбаум. Автомашины и тягачи маскируем среди домов и деревьев, заправляем горючим, организуем ужин. Впереди — путь по льду Финского залива на Кронштадт и дальше, на Лисий Нос.

Дорога по льду залива, по которой нам предстоит двигаться, обстреливается артиллерией противника из Петергофа. В местах падения снарядов на льду образуются огромные полыньи, поэтому необходимо внимательно наблюдать за трассой.

Ночь. Небо покрыто облаками. Ледяной покров чуть светлее его и отчетливо различим, если над заливом пробежит луч прожектора. Через каждую минуту-две то в одном, то в другом месте появляются фонтаны разрывов.

Эту трассу в то время называли «малой Дорогой жизни». Лед на ней искусственно нарастили на 10—20 сантиметров, а чтобы скрыть от противника передвижение войск и транспорта, с восточной стороны трассы насыпали трехметровый снежный вал, облив его водой.

На рассвете мы уже были в Кронштадте. Командир дивизиона предупредил нас, что на Лисий Нос пойдем днем. Завтрак совместили с обедом, отдохнули, обогрелись в теплых казармах друзей-зенитчиков. В 16 часов колонна выходит на лед.

Перед нами прямой путь на Лисий Нос. Снежного вала, скрывающего движение от наблюдения противника, здесь нет. Примерно на середине залива справа от колонны появляются всплески воды от разрывов вражеских снарядов. Но тут слышен грохот артиллерийского залпа. Это открыл огонь один из фортов Кронштадта. Три залпа — и фашистская батарея замолкает.

Мы благополучно достигаем берега и поворачиваем на дорогу к Ленинграду. Шоссе завалено сугробами снега, железнодорожный путь расчищен. Рядом отчетливо видны следы от автомашин и тракторов.

Спешим в Ленинград. Вот и город. Поворачиваем на Елагин остров, где должна стоять батарея. Штаб и две другие батареи идут на Кировские острова.

Дивизиону поставлена боевая задача: усилить зенитную оборону кораблей флота в устье Невы. Нашей батарее поручена и дополнительная: оборонять склады от самолетов противника.

Батарею мы поставили на Масляном лугу рядом с дворцом. Он разрушен авиабомбой, но подвал, кажется, цел. С комиссаром мы осмотрели его. От взрыва подвал не пострадал, там достаточно прочных и удобных помещений, но пол их покрыт полуметровым слоем льда. Надо вырубить и удалить его, очистить помещения, заделать окна, поставить печки и устраиваться там жить.

Хочу вспомнить добрым словом комиссара батареи Алексея Блинова. На батарее мы служили с ним с 1940 года. В прошлом ленинградский инженер, человек высокой культуры, он отличался спокойным и ровным характером. В бою его можно было увидеть на боевых постах, а после боя — в кубрике или в землянке, на камбузе или в курилке. Он всегда был среди людей. Спокойно, неторопливо, но всегда убедительно проводил он политвоспитательную работу...

На следующий день, внимательно осмотрев местность, я обнаружил, что стоявшие вокруг батареи высокие деревья затрудняют наблюдение за воздухом, особенно для дальномера. Рубить их, чтобы улучшить обзор, мы не могли, просто руки не поднимались. Это ведь не лес, а парк!

Чтобы улучшить обзор, надо было установить дальномер на крыше одного из близлежащих домов за Невкой. С командиром дальномерного расчета и комсоргом сержантом Иваном Пахолковым идем за Невку, осматриваем чердаки и крыши нескольких домов. Во время этих поисков мы столкнулись с тем, что поразило и потрясло нас до глубины души. Во дворах, в подъездах и на лестничных площадках домов мы увидели тела детишек, женщин и стариков, умерших от голода. Всего мы насчитали пятнадцать трупов. Некоторые из них, лежавшие возле сараев, были уже засыпаны толстым слоем снега. Две женщины с изможденными, землистыми лицами, медленно передвигаясь, принесли тело ребенка, завернутое в простыню, и бережно положили его на снег возле сарая...

Сражаясь на Ораниенбаумском плацдарме, мы знали о трудном положении в Ленинграде. Но только увидев все своими глазами, мы по-настоящему поняли, что такое блокада и какие страдания и бедствия она принесла ленинградцам.

Помнится, я сказал Пахолкову:

— Вот, комсорг, теперь мы своими глазами увидели, что такое блокада. Всю жизнь у меня перед глазами будут эти мертвые люди, засыпанные снегом, и эти две изможденные женщины с мертвым ребенком на руках. Расскажите комсо-мольцам о том, что мы здесь увидели. Рассказывайте об этом так, чтобы каждый всем своим сердцем проникся чувством священной ненависти к врагу. Чтобы эта ненависть удвоила наши силы, боевое мастерство и точность наших залпов.

При посещении батареи командир дивизиона сказал, что фашистская авиация готовится нанести удар по боевым кораблям, стоящим в устье Невы. Пользуясь тем, что они прочно вмерзли в лед и неподвижны, гитлеровцы хотят уничтожить их. Он предупредил, что ожидаются массированные налеты, бои будут тяжелыми и к ним надо основательно готовиться.

Когда мы несем боевое дежурство, тренируемся в отработке стрельб всеми способами. Не жалея сил и времени, оборудуем надежные укрытия для боевой техники и глубокие щели для бойцов. А над городом все чаще пролетают одиночные разведчики противника на высоте свыше десяти километров, недоступной для батарей нашего калибра.

...4 апреля с утра начинается артобстрел устья Невы, где стоят крупные корабли флота. Мы не дежурим, но все находимся на боевых постах, напряженно вслушиваемся в грохот канонады и ищем в небе самолеты противника. В 18 часов объявляется готовность номер один. В это же время с разных сторон доносится звук сирен — общегородской сигнал воздушной тревоги. Поступает информация: «С юга на Ленинград движется группа бомбардировщиков». Чуть позже — информация с командного пункта дивизиона: «К кораблям приближаются группы бомбардировщиков, командирам батарей огонь вести самостоятельно».

С юго-востока летят тройками, клином, бомбардировщики «Юнкерс-88». Ниже их — по одному — пикировщики «Юнкерс-87». По ним открывают огонь все новые и новые батареи. Подходит и наша очередь. Предварительно подаю команды и, когда первый «юнкере» входит в зону батареи, командую: «Огонь!»

Стреляем залпами с максимальной скорострельностью. Я наблюдаю в окуляр стереотрубы. Головная тройка «юнкерсов» окружена таким плотным клубом разрывов, что разыскать в нем разрывы своей батареи просто невозможно.

«Юнкерсы-88» упрямо летят вдоль Невы, сбрасывая бомбы. «Юнкерсы-87» пикируют на корабли, сбрасывая на них свой смертоносный груз. Многие самолеты, не выдержав зенитного огня, отворачивают в сторону, бросают бомбы куда попало и со снижением уходят на запад. Подбитые, теряя высоту и оставляя за собой дымный шлейф, также устремляются на запад, но многие беспорядочно падают на землю.

В тот день гитлеровцы бросили на Ленинград около трехсот самолетов. В город прорвалась только часть из них. Остальные, атакованные нашими истребителями на подступах к городу, неся потери, повернули обратно.

Это было ожесточенное сражение. Гул десятков авиационных моторов, вой бомб и самолетных сирен, визг и гул летящих снарядов противника, оглушительные разрывы снарядов и бомб, непрерывная дробь залпов десятков зенитных батарей и артиллерии кораблей—вся эта музыка боя продолжалась почти два часа.

Ночью снова массированный налет. Перед самолетами врага встает стена заградительного огня. Небо над Невой в огненных сполохах зенитных разрывов. Осветительные бомбы, сбрасываемые с самолетов, медленно опускаются, освещая устье Невы. Через час налет прекращается. Наступает тишина.

В последующие дни над городом на большой высоте изредка пролетают одиночные самолеты-разведчики, артобстрелы города не прекращаются.

24 апреля — пасмурный день, но снова налет, продолжавшийся несколько часов. Фашисты потеряли еще два десятка самолетов;

25 и 27 апреля налеты повторяются. Снова грохот бомб и артиллерийских снарядов, снова падают сбитые «юнкерсы».

30 апреля двадцать «Юнкерсов-88» еще раз попытались нанести удар по кораблям, но ни один из них к кораблям атак и не прорвался,

В ленинградском небе становится спокойнее. Время от времени, как и раньше, мы слышим гром артиллерийских залпов. Это наши линкор, крейсеры и эсминцы наносят очередной удар по врагу.

...Наступает весна, тает снег, набухают почки, а на проталинах уже поднимается трава.

Откуда только взялись силы и энергия у людей, измученных страшной зимой, еще не избавившихся от дистрофии. Все, кто может двигаться, убирают дворы и улицы, ремонтируют и восстанавливают водопровод, бани и канализацию. Весна приносит людям не только тепло и радость, но и твердую уверенность, что самое страшное осталось позади, а впереди может быть только победа.

В эти дни дивизион получает новый боевой приказ, и в ночь на 27 мая мы прощаемся с городом и двигаемся на восток. Мы пробыли в Ленинграде всего семьдесят суток, не так уж и много, но эти семьдесят суток на всю жизнь оставил в душе каждого из нас неизгладимый след.