Я — медицинский работник — с первых дней войны находилась на Северо-Западном фронте в санбате, и часто приходилось тяжелораненых эвакуировать с позиции в тыл; однажды я в санитарных машинах привезла 60 человек тяжелораненых на разъезд Лычково *, (* Ленинградская обл.) чтобы погрузить раненых в товарные вагоны, это было 1941 года в сентябре ночью. Мы работали только по ночам, днем нас сильно бомбили и обстреливали. Когда приехали наши санитарные машины с ранеными на разъезд, мы увидали страшную картину: рельсы торчат в дыбы, вагоны разбросаны вверх колесами и почти все сгорели. Только железное основание, что не могло гореть (осталось). И (везде лежало) много, много детских трупов изуродованных, где голова, руки, ноги валяются, а то кусок мяса, а на железных основаниях вагонов висят кишки ребяток, и кругом глубокие воронки.

Мне и раненым рассказали свидетели этой страшной трагедии — слу-жащие железной дороги, которые, спасаясь, бежали от страха, что творили звери, фашисты-немцы. Это везли из Ленинграда, из всего города детей из детских садов и из психбольниц душевнобольных в тыл, дальше от фронта, и вот что звери немцы сделали с детьми, невинными крошками, разве можно забыть и простить гадам, вот на что способен враг!

Через год меня откомандировали на санитарный поезд начальником аптеки, наш поезд с передней линии фронта возил тяжелораненых и больных в тыл. Это было в январе 1942 года, мороз 40 градусов, в нашем поезде ехали из окопов два солдата — тифозные больные. Поезд пришел на станцию Бологое в 6 часов вечера, станция большая, узловая, много скоплялось поездов с ранеными, пополнением, продовольствием и боеприпасами. Шпионы четко работали на врага. Как поезд пришел, быстро — пока темно — всех раненых развозили по госпиталям, вагоны поезда стали мыть, делать дезинфекцию, почти все делалось без света, в темноте, света показать нельзя, а нам, всей команде поезда, приказали идти в баню в 2 часа ночи. При станции Бологое нас было 13 женщин и 50 человек мужчин, всего 63 человека. И вдруг на станцию налетели 100 немецких самолетов, стали бомбить всех и все, смешало все в грязь, казалось, вся земля тряслась от взрывов, все летело далеко в воздух, не поймешь что творилось. Светопреставление: вагоны с людьми в воздухе, да еще горели. В бане котлы с горячей водой страшно гудели; мы все, кто был в бане, сделались как ненормальные, женщины смешались с мужчинами, хватали все, что попадало под руки, чтобы во что-то одеться, мужчины надевали юбки, женщины — брюки, не обращали внимания ни на что; надевали на мокрое тело одни шинели, на головы — кто грязные портянки, кто рубашки, на босые ноги — кирзовые сапоги, и то чьи-то чужие. И вот, все мокрые, голые, бежали на улицу в снег до колена и в мороз 40 градусов. Бежали, сами не зная куда, везде горело, пули, осколки летели во все стороны далеко, такое страшное представление продолжалось 2 часа, пока наши «ястребки» (не) разогнали стервятника, а от нашего поезда осталась только память, и потеряли своих дорогих товарищей.

С приветом


Герасимова- Гаева Е.Н.
29 мая 1961 г., г. Казань.
Ф. М-98. On. ЗД. 13. Л. 34—35.

РГАСПИ, Ф. М-98. Оп. 3. Д. 10. Л. 147—149.