Вертел Андрей в руках нож. «Задал Никита задачу! Выгородить брата хотел или еще что?.. А Воронок? Знает тоже? — мучительно думал он. — Только нет: уж мне бы он шепнул...» Почесывая бритый подбородок, скосил глаза на Леньку.
Сидели они у Ганочки во дворе, возле ивинского плетня. Ленька оседлал корневище. Откручивал машинально длинный, как хлыст, корень. Вид у него был дохлый. Андрей, желая подбодрить, подмигнул ему:
— Ну и ребус братан подсунул нам.
Не разделял Ленька его усмешки. Насупился еще больше. Губу накусал; горела, как наперченная.
Колупая ножом землю, Андрей перебирал в памяти все мало-мальские встречи с Никитой и Воронком. Около коновязи как-то утром чистили лошадей... Воронок предложил сходить к Картавке «разогнать тоску». Ники-та отказался, сославшись на что-то домашнее... А на днях, после совещания у гильфа, они сошлись на веранде. Встреча явно случайная. Опять зашел разговор о том, как бы кутнуть. И опять отнекивался Никита. Спасибо, его кликнули в кабинет. Воронок презрительно сощурился, сплюнул:
— Сопля зеленая...
Тогда еще Андрей подумал не без удивления, что между начальником сыска и помощником треснула одна из многих веревочек, опутавших обоих по рукам и ногам. Явно Никита хочет приобрести самостоятельность, уйти из-под опеки. Воронок в дело и не в дело покрикивал на него даже в присутствии нижних чинов. Андрей замечал, как самолюбивого и нагловатого парня при этом всего передергивало. Едва крепился он, чтобы не пугнуть ма-тюком своего начальника.
Разлад между дружками радовал Андрея. Воронок ведет себя спокойно. После поездки в хутор Веселый дружба завязалась у них еще крепче. А вот с Никитой идет наперекос. Сперва он потянулся было к нему, а потом заметно остыл. Кошка дорогу перебежала? Поведение Никиты настораживало.
— Нож-то твой, точно? — спросил Андрей, оторвавшись от дум.
Ленька скривился: тоже, мол, спросил.
— Там инициалы мои.
Внимательно осмотрел Андрей наборную цветную колодочку. На овальном торце гвоздем, видать, нацарапано две буквы — «К» и «Л».
— Да...
Серые, с припухлыми ото сна веками глаза его (Ленька только что разбудил) беспокойно оглядывали Ганочкин двор. Остановились на цинковом подойном ведре, надетом на вербовый стояк. Твердел взгляд, правая рука сдавливала колодочку ножа. Сказал больше для самого себя:
— Ловко нас опростоволосил Беркут, ловко...
Тон его поставил Леньку в тупик: промолчать или ответить? Не утерпел, высказал свои сомнения:
— Боюсь, водит он за нос жандармерию, Мишка. Опередили нас, по всему, нахаловские хлопцы, ее одноклассники. Из наших, ярских, некому. Знаю всех.
Андрей, увертываясь от сигаретного дыма, щурился, глядел на тусклое лезвие ножа. Вспоминал недавнюю встречу над Салом с Мишкой Беркутом. Видал он его при дневном свете впервые. Парень крепкий, здоровый. И опять, в какой уже раз с той поры, до мелочей представил Мишкины неумелые попытки втянуть его, Андрея, в разговор: хотел услыхать голос. Ясно, узнал. Но видались они оба раза в потемках— и в подвале и у Ивиных. Потому и не уверен. А голос помнит еще с первой встречи. Значит, ему хотелось удостовериться... А зачем? Тоже орешек. Разгрызи! Не мягче Никишкиного. Странным показалось и Ленькино сомнение... Сказал таким тоном, лишь бы что сказать:
— Видал его на днях... Беркута. Не говорил тебе? Перенял Ленька его взгляд. Чтобы скрыть внезапную красноту, рванул зло корень. Схватился обеими руками. Оторвал. Какой день мучило то ночное столкновение с отцом у бабки Быстрихи в горнице. Отец предатель, убийца. Мало! Еще грабитель, Не мог даже матери передать случившееся. Каждое утро, просыпаясь, со страхом ждал, что она принесет эту весть от кумы, куда ходит по утрам перегонять молоко. Не говорил и друзьям. Скипелось все внутри. И молчать нет сил. Разматывая с руки оторванный корень, глядел, как в побелевшие пальцы вливалась кровь. Сказал с усмешкой:
— Мишка спал уже.. Под сараем у себя. Когда собирались в школьный двор... могилку копать, забегали с Карасем. Я сам чуть ли не до топчана его подлазил. Это было часов в десять... А через час мы были уже в парке.
Согнал с лица усмешку; тонкие ноздри гневно дрожали. Дрожь и в голосе.
— Как-то гости наведывались к ним... В эту субботу, ночью... К Беркутовым. Отец, Воронок... И дядька Макар с ними. Деньги требовали... Пьяные. Отец уже пистолет доставал.
— Я знаю, — просто сказал Андрей.
Ленька хлестал корнем по бурьяну, боясь поднять глаза. Андрей ловко вогнал финку по самую рукоять в землю. Вытащил, обтер пальцами.
— Макар исповедовался мне. Плакал. Хитер он...
— Холуй... За самогонку землю жрать будет.
— Да, а ведь тогда он не случайно задержался в полиции... Обмывал проигрыш мой с Бекером у Картавки. Не ты ему подсказал?
— Чего ради?
Ткнул Андрей окурок в подошву сапога, растер. Глянул на часы, спохватился:
— Четыре! На пять — совещание у гильфа. Опять Скиба этот... День и ночь совещаемся, «плануем». Ждем, Мишка Беркут язык развяжет. Как думаешь, выдержит?
— Он знал, на что шел.
Легко вскочил Андрей на ноги. Отряхивая галифе, посоветовал не то приказал;
— Посиди эти дни дома. Галка вернется, пришлет Карася. Теперь с тебя Никита глаз не будет опускать. Батьку не видал еще после гаража?
— Да нет... —Ленька тоже встал. - Нас выпустили вот. На пожарке час пробило.
— Подготовься к разговору.
Прикрывшись ладонью, Ленька окинул взглядом закатный край неба, сказал тихо:
— Разговор уже состоялся у нас... Во время ареста.
Андрей обернулся на шорох. Облокотившись на плетень, со своего двора глядела на них Галка. Как видно, подошла она уже давно, стояла, слушала, Усталые глаза, наплаканы, скулы натерты докрасна; шершавые об-ветренные губы стянуты узлом. Не здороваясь, протянула через плетень комочек бумаги. Разворачивая его, Андрей чувствовал, как трясутся пальцы. В глазах зарябили цифры, написанные простым карандашом —шифр. Повернулся спиной к солнцу, прочел. Глянул сперва на Леньку, потом на нее. С трудом сдерживал радость.
— Встретим двадцать пятую годовщину.» в Кравцах. Седьмого, в одиннадцать ночи. Нынче третье? Вот...
Понимал, что наносит юному другу обиду — Ленька наяву и во сне ждал этого часа, когда он, Андрей, возьмет его в Кравцы. Сказал, не поднимая насупленных бровей;
— Со мной пойдет Галка...
Галка кивнула. Поправляя косынку, заговорила совсем о другом:
— Только что на могилке ее побывала. Над Салом, в тернах... А унес ее Мишка, хотя вы и не верите. Вон Горка Денисов, спросите...
Ленька и Андрей переглянулись.
Неспокойно на душе у Андрея: не понимал, с какой стороны может нагрянуть беда. Ждал каждый миг. Раньше, бывало, как-то ощущал ее приближение. Но с той поры, как ткнулся ногами в эту землю, притаившуюся, настороженную, и по сей час все идет вразрез не только с его планами, мыслями, но и чутьем. Арест в Кравцах, повязка полицая, которая там, в штабе, никому на ум не приходила, передатчик и, наконец, этот нож... И кажется, впервые Андрей почувствовал острое раскаяние в том, что они с Ленькой трижды таскались по степи за «зайцами». Правда, встречи были за Салом — уходили из станицы порознь, а возвращались по темному...
Вывернулся из-за сельмага Макар Денисов. Держал безрукий путь до дому — уже прошел ближний поворот, что ведет к мосту, к Картавке. Обросшее черной щетиной лицо злое. Увидал, силком растянул в усмешку спекшиеся, побелевшие губы.
— Что-то пан Денисов мимо проходит...
Бело засветились у Андрея крупные зубы. Подмигнул, кивая на грейдерную дорогу, пересекавшую площадь.
Макар, оглянувшись, понял, на что намекает Большак. Похлопал себя по карманам:
— Оно ить порожнем нонче... Андрей глянул на часы, спросил:
— Пять уже... Или тебя не касается? Отмахнулся Макар:
— Не дюже нужда во мне. Оно ить молодежь пошла теперь...
Растирая поочередно уши, будто на дворе трескучий мороз, попросил:
— Там завалящей нету? С самого обеда без курева, хочь подыхай.
Андрей угостил. Закурил и сам. Отвел Макар двумя-тремя затяжками душу, сказал, не поднимая глаз:
— Воронок все там планует. У двох с Никишкой, племяшом...
— Помирились?
— А из чего им грызться? Оно ить, ежли только из-за баб... А так и не из чего. Одной стежкой топают, как два сапога. Зараз сидят там возле амбара, на сугреве. А все Скиба тот неладный... Оно ить как сказать... Всем поперек горла встал.— Кольнул из-под насупленных бровей взглядом, добавил: — Видит же... заварушка такая тут... Умелся бы к дьяволовой матери вовсе из станицы...
Пыхая сигаретой, потоптался Макар на месте и, не прощаясь, побежал. Но тут же, отмахиваясь смущенно и отплевываясь, повернул на грейдер к сальскому мосту.
Долгий, суженный взгляд у Андрея, хотя усмешки не сгонял с губ. Глядел, пока и папаха его не скрылась за ветками акации. Перепрыгнул кювет. Шел по площади, не сбиваясь со своего обычного шага, а в голове кутерьма... Что это, предупреждал? Идти или — в камыши? Повлажнела ладонь в кармане, стискивавшая плоское тело браунинга. Бывает вот так, где-то вверху, в макушках тополей, шумит ветер, а внизу не шелохнется, дышать нечем. Вдруг завернет, завернет под ногами пыль, глаза успевай закрыть. И тут же все улеглось, успокоилось.
Вытащил из кармана руку. Сбив на затылок папаху, ворошил слежалые, припаренные волосы. В душе издевался над собой: «Слабоват стал, лейтенант Дронов. А там, на фронте, кровь люди льют, кладут головы...»
Уже успокоившись, Андрей думал со сложным чувством иронии и грусти о том, что теперь у начальника отдела разведки в списках против его фамилии стоит жирная черная птичка: погиб при исполнении служебных обязанностей. В далекую владимирскую деревушку на имя Прасковьи Ниловны Дроновой пойдет узенький бланк—похоронная. А вслед за ним, в отдельном конверте, — письмо на двух листах, заполненных размашистым полковничьим почерком, с пространным описанием «геройской смерти» внука. И хорошо, что его некому там читать, кроме председателя Совета, — умерла старуха прошлой зимой. Можно было бы и сменить домашний адрес, на Москву, но Андрей не решился... И правильно сделал. Кто она ему, жена? друг? Первый успех на сцене после студенческой скамьи вскружил ей голо-ву. Не захотела регистрировать брак, наотрез заявила, что не желает иметь детей: для актрисы, мол, общественные интересы куда выше своих личных. На исходе еще только медовый месяц, а над головами молодых сгущались тучи. Развеяла война. На вокзал, на проводы опоздала. Протолкалась к теплушке, когда поезд уже трогался...
Так и осталась она в памяти у Андрея, запыхавшаяся с расплетенным концом светлой косы в руках. Вечернее солнце било ей в глаза, округленные ужасом. Когда-то Андрей любил глядеть в те глаза — зеленоватые, с ко-ричнево-золотистым донышком. В них — постоянный плеск света. Теперь они были неприятны: страх выбелил их» сковал. Оживляли только слезинки, застрявшие в уголках.
А когда вернулся назад в часть продаттестат, а к нему приписка» что, мол, она и сама в состоянии прокормить себя, Андрей растерялся. Потом, стиснув зубы, решил поглубже припрятать от себя и других свои сердечные дела до конца войны, до победы (умирать раньше не собирался).
Проходя мимо виселицы, он придержал шаг. Ветерок, подувавший с выгона, покачивал отхваченный ножом конец веревки, заносил вбок. Подумал вдруг Андрей; Вера чем-то внешне схожа со Светланой — такая же юная и белокосая... Скомкал неподожженную сигарету, бросил в пыль. На губах кривая усмешка — совестно за такое сравнение перед светлой памятью покойницы. Рука невольно потянулась в карман, злоба подступала к самому горлу. Какая загублена жизнь! Нет! Пока он, лейтенант Дронов, жив и в руках есть оружие, палачам нет места рядом с ним на земле!
Резковато открыл калитку во двор полиции, — такого с ним еще не бывало. Поднимаясь, сильнее нажимал на скрипучие ступеньки крыльца. Кинул взгляд на конюшню, увидал, как за угол бросился человек. Успел заметить синий верх папахи да блестящие голенища са. пог. На перевернутых санках, сгорбившись, кто-то остался сидеть. В полутемном коридоре сквозь выбитое стекло разглядел в сидевшем Воронка. Открывая дверь, подумал, что убегал за конюшню Никита.
В кабинете сумрак. По стенам — сиреневые узоры, тень от подступившего к забору парка; за ним укрылось солнце.
Не сразу Андрей почуял неладное. В сборе весь начсостав полиции» кроме Воронка и Никиты. Хохол подмигнул: приглашал сесть на пустовавший рядом табурет. Дружелюбны взгляды и остальных. Вот разве самого гильфа. Покосился на скрип двери, угадал и тотчас усиленно задымил сигареткой. Поглубже умостился в кресле. А когда он, Андрей, сел напротив его стола, завозился вдруг- с лампой. Снял стекло, подышал в него, стал протирать розовой промокашкой. Долго выпрямлял решетку, матерился. Андрею показалось, делал все это он нарочно, лишь бы чем занять себя, не встречаться с ним взглядом.
Необычное совершилось нынче и со Степкой Жеребко. Подоконник — излюбленное, насиженное им место. Никому не уступает. Иной из молодых, чаще Никита, занимал его первым; он безо всяких брал четырехпалой лапой за шею и сбрасывал, помогая сзади коленкой. Под смех нижних чинов с невозмутимым видом усаживался сам. Спинищей загораживал всю нижнюю половину окна. На беду, оно, изо всех трех окон в кабинете, створчатое. К середине совещания нечем дышать. Дыму! Топор вешай. Лиц не разглядеть. Окрывали двери — не помогало. Лопалось терпение у самых отчаянных курильщиков: «Окно! Окно!» Степан и ухом не вел. Толще прежней вправлял в рот закрутку. Дымил, как печка. Шевелился на голос самого гильфа, но открывал не сам, пропускал чьи-нибудь руки. А нынче, на тебе, еще совещание не началось и дыму не так уже много, распахнул окно саморучно. Грыз черные корявые ногти на толстых пальцах, морщинил лоб. Не зная, на чем остановить бегающие глаза, отвернулся, долго возился с задвижкой. Толкнул створки и так остался глядеть в притихшие сумерки парка.
— Оце ж, сам догадався, — заметил хохол, поддевая локтем Андрея в бок.
Полицаи заулыбались. Активнее загулял по рукам чей-то расшитый кисет. Свернул цигарку и Андрей. Склеивая ее языком, скосил глаза в сторону открывшейся двери. Воронок. Присел, по обыкновению, у порога на корточки. Вслед за ним вошел Никита. Этот тоже остался у двери, хотя были свободные места. Кусал углы губ; черные глаза горячечно блестели в сумерках; правая рука лежала на кобуре.
В коридоре — топот нескольких пар ног. Остановились у самой двери.
Сжалось у Андрея сердце. «Предупреждал еще Макар...» Затошнило вдруг. Вынул изо рта цигарку.
Качура зажег лампу. Пока, настраивал фитиль, хохол, как дежурный, опустил на окна плащ-палаточные занавески — маскировку. Шум стих. Все глядели на начальника, ожидая начала совещания. А гильф не торопился. Теперь искал что-то в столе. Ворошил бумажки, выбрасывая их на пол. Задвинул животом ящик, властно положил на стекло руки. .
— Позор! — сказал жестко. — Так несем службу! Под самым носом... Ты, Большак, дежурил позавчерашнюю ночь?
Андрей встал, озадаченный таким началом гильфа, — выговор он уже получил за это.
— Вот он, полюбуйтесь на него. Дрых небось... Качура обвел всех тяжелым взглядом. Глядел не в лица, а пониже, на руки.
— На губу пойдешь. Там выдрыхнешься. Клади пистоль. На стол вот...
Последние слова сказал не тоном приказа, а по-домашнему, по-свойски. Привалился к спинке кресла, устало закрыл рукой глаза.
Шагнул Андрей к столу. Пальцы не с охотой вытаскивали из ремня штырьки. Плечом сбросил портупею. Наворачивая мотком ремни на кобуру, думал, что гроза прошла где-то стороной.
И ошибся. В этот миг она висела у него над самой головой. Не успел даже осмыслить и предгромовую тишину. А когда Воронок, неизвестно каким образом очутившийся возле него, прикрыл руками на столе его пи-столет, почувствовал ноющий холодок в груди. И тут же понял, что это хитро оплетенная ловушка, волчий капкан. Понял по облегченному вздоху Воронка, по тому, как убрал от лица Качура руку, а на подоконнике заерзал Степка Жеребко. Краем глаза заметил и то, что Никита с пистолетом в руке распялся в дверях.
— Господа, познакомьтесь, — Качура криво усмехнулся. — «Товарищ» Скиба. Он же и неуловимый парашютист... Хозяин той находки, что в Озерской лесопосадке... Ага, ага. Чего, Приходько, глаза выпустил, как рак? Не веришь? Зараз сам он выложит чистоганом... А пока обрадуем -коменданта.
Качура потянулся к телефонной трубке. Умышленно не убирал. Андрей с лица глуповатую усмешку, а в голове четко работала мысль: «Не ждать немцев!..» Прикинул мысленно путь до двери: Воронок, вот он, рядом, Никита... А в коридоре сколько? «Нет, не пробиться...»
Решение пришло вдруг. Почувствовал на левом бедре легкое прикосновение. Опустил глаза: рука Воронка тянулась к правому карману, где браунинг... Вот и голова его... Удачнее положение не придумать. Короткий, резкий удар снизу! Взмахнул Воронок руками; у двери задержали его ноги Никиты. Почти одновременно левой рубанул по лампе. С лампой полетел на пол и графин с водой. Черная, кромешная тишина! Слышно отчетливо, как глохли звуки разбитого стекла. Андрей, пригнувшись, достиг стены. Где-то рядом Жеребко, а за его спиной — спасительное открытое окно. Наткнулся на протянутую руку...
Глухо прозвучал выстрел. Степка замычал. Отвернул Андрей обмякшее, тяжелое тело его. Вниз головой, как в воду, сунулся под плащ-палатку.
В полночь Леньку разбудил топот копыт. Поднял голову, вслушиваясь. Остановились у их ворот. (Спал он на веранде.) Голоса слышны, но за лаем Букета не разобрать. Собака так и кидалась под ворота. Оттуда ее кто-то окликнул, и она умолкла. Звякнула щеколда. В калитку вошло несколько человек. «Никита», — догадался Ленька. Сквозь веки почувствовал свет. Заворочался, забормотал притворно. Отвернулся к стенке.
Слышно, как Никита осторожно надавил чуланную дверь. Заперта. Стучать не стал. Спустился во двор.
Полицаи кучковались возле кадки с дождевой водой под желобом. Курили, говорили вполголоса.
Ленька откинул край одеяла, наставил ухо.
— Не уйдет, гад... далеко. Тут, в садах, где-нибудь... или в камышах.
Помолчали.
Погодя опять заговорил Никита:
— Ясно видал я, как он шлепнулся после выстрелов моих... Даже забор обломал...
— Э, закройся. Стрелок... ворошиловский. Тяжкий вздох:
— Степку-то подвалил, с-сука, а?..
Побурчали еще, вывалились гурьбой в калитку и ускакали.
Ленька лежал с открытыми глазами, боялся пошевелиться. Вздрогнул, когда откинулся изнутри крючок. Вышла мать в исподней рубахе. Подошла к кровати, нагнулась.
— Букет чего бесился? — спросила испуганно.
— Да Никита прибегал..
— Никита?
Постояла Анюта, прислушиваясь к чему-то, вздохнула. От двери посоветовала:
— Шел бы лучше в курень... Морозно уже на воле. Ленька не отозвался. Только она заперла за собой дверь, как по ступенькам крыльца — вкрадчивый шелест босых ног... Подумал, Жульба. Вгляделся: человек на корточках! Когда тот привстал на ноги, угадал.
— Карась?!
— Ага...
Присел Карась на пол, схватился обеими руками за угол подушки. Дышал громко и будто всхлипывал.
Мурашки полезли у Леньки по голым рукам от дурного предчувствия.
— Ты чего?..
— Вставай. С Андреем беда... Это его полицаи шукають.
— Ну? ну?
— Раненый... в ногу и еще куда-то... Под яром нашли его. Возле нас. Татьяна... агрономша вон, утей из Салу выгоняла и натолкнулась. Лежал, стонал.., И пить просил...
Вскочил Ленька с кровати. Тряс и без того перепуганного мальчишку:
— Зараз, зараз где он?!
— Да у Татьяны. В кухню напока затащили. Она и ногу перевязала ему. Вот тут, в ляжке... Правая, кажись. А Молчун за тобой послал.
Ленька не слушал Карася. Штаны натянул сразу, а вот с рубашкой... Скаталась комом, черт! Надел кое-как. Куртку вельветовую застегивал уже на бегу.
