В сентябре 1944 года вышла из войны союзница фашистской Германии — Финляндия. В Ленинград стали прибывать эшелоны с нашими соотечественниками, освобожденными из плена. Но были среди них и люди, которые без радости возвращались домой.
В один из осенних дней в управление контрразведки позвонила женщина и, не называя своей фамилии, настойчиво попросила принять ее:
— Хочу сообщить важное, по телефону не могу. Это была работница кондитерской фабрики имени
Самойловой Елена Константиновна Князева. Принял ее однофамилец уже известного читателю Александра При-ходько майор Виктор Денисович Приходько. Она передала ему записку следующего содержания: «Мария. Если хочешь меня видеть, приезжай на ст. Кушелевка до 19.00 сегодня». Подписи под запиской не было.
— Кому адресована эта записка и почему вас, Елена Константиновна, она так заинтересовала? — спросил Приходько.
Князева, волнуясь, начала сбивчиво рассказывать:
— Записка предназначена соседке Марии Павловне, которая вместе с сыном выехала на несколько дней в деревню. А пишет ее муж Лавренко Никита. Я хорошо знаю его почерк: давно вместе живем. Но тут что-то непонятное. Считалось, что Никита погиб в сорок третьем году. Мария похоронную получила. Долгое время горевала. И вдруг Лавренко объявляется. Но почему он не пришел домой? Почему такая записка, причем без подписи? Вот это-то и смущает...
Сообщение Князевой заинтересовало чекистов подразделения полковника С. Б. Брокарчука. Еще два года назад от нашего разведчика Северова, находившегося в команде СД в Гатчине, был получен список фашистских агентов, переброшенных и готовившихся к переброске через линию фронта. В этом списке в числе других значился Василий Пинчук. Далее о нем сообщалось: «Шофер из Ленинграда, имел судимость. Перешел к немцам добровольно. В июле 1942 года перебрасывался через линию фронта в Ленинград. Задание выполнил». Чекисты установили, что эти данные относятся к рядовому одного из подразделений 70-й стрелковой дивизии Лавренко Никите Петровичу. Он считался погибшим. Командование части известило об этом его семью. Но этот ли Лавренко выполнял задание фашистской разведки, утвердительно сказать было нельзя, так как противник не раз забрасывал к нам своих агентов, снабжая их документами погибших советских воинов. Сомнения рассеялись позднее, когда Северов вер-нулся из тыла противника и опознал Лавренко на фотокарточке.
Виктор Денисович Приходько показал эту фотографию Князевой.
— Он, Лавренко, — твердо сказала она. На станции Кушелевка, куда приехал майор Приходько, на запасных путях стоял эшелон, прибывший из Финляндии. Его пассажирами были советские люди, при различных обстоятельствах оказавшиеся вдалеке от родной страны. Одни были угнаны гитлеровцами в рабство, другие попали в плен. Теперь они возвращались домой.
В этом эшелоне находился и Лавренко как бывший военнопленный, освобожденный из немецкого лагеря. В Ленинграде жили его жена и сын, но являться домой Лавренко не решался. У него был свой план: получить документы и уехать куда-нибудь подальше от Ленинграда. Рабочие руки везде нужны. И все же он попросил одного из железнодорожников отнести жене записку.
Лавренко ждал. Проходили час за часом, но никто не приезжал. Может быть, жена на работе? Да и жива ли она? Что стало с сыном? Однако, как ни старался Лавренко думать о своих близких, мысли неизменно сводились к одному: известно ли чекистам о его преступных делах? «Не может этого быть, — убеждал он себя. — Я числился у немцев как Пинчук. Никто здесь не знает этого имени...» А память вновь и вновь возвращала его к недавнему прошлому, к тому, как он стал шпионом.
...Это было под Ленинградом. 20 июня 1942 года рота, в которой служил Лавренко, вела бой за деревню Старо-Паново. Пока подразделение атаковало противника, Лавренко отлеживался в кустах. Атака не принесла успеха. Бойцы, оставшиеся в живых, захватив раненых, отошли на прежние рубежи. Между тем у Лавренко были уже другие намерения. «Я шофер, — размышлял он. — Не все ли равно, где работать? Лишь бы выжить». Он вытащил из кармана помятую фашистскую листовку — пропуск, еще раз перечитал ее: «Немецкое командование гарантирует жизнь, свободу и работу...»
Когда Лавренко оказался в плену у гитлеровцев, его прежде всего подвергли допросу. Он рассказал все, что знал о своей части, сообщил, что был судим, хотя его об этом и не спрашивали. И шпионом Лавренко стал не так, как об этом пишут в книгах. Он не давал никому обязательств, никаких документов не подписывал. Просто его однажды вызвал немецкий офицер (это было в гатчинском лагере) и стал расспрашивать о настроении военнопленных. Лавренко сообщил, что двое из них, по его наблюдениям, намерены бежать из лагеря. На второй день их не стало. Предатель еще несколько раз встречался с этим офицером. В лагере кормили отвратительно, а тут при каждой встрече давали сытно поесть. Одна такая встреча осталась особенно памятной.
— Лавренко, не хочешь побывать дома? — спросил гитлеровец.
— Разве теперь это возможно? — удивился Лавренко.
— А почему бы и не попробовать? У тебя там семья, да и для нас кое-что сделаешь, — сказал офицер и, ухмыльнувшись, добавил:—На тебя можно положиться. Но имей в виду: ежели надумаешь не возвращаться к нам, пеняй на себя. Найдем и в Ленинграде.
Лавренко понял, что от него требовалось. К тому же задание было несложным. И он согласился. Небольшая задержка произошла из-за документов. Их вручили на третий день. Из документов следовало, что он, старшина Лавренко, направляется в госпиталь в Ленинград.
15 июля 1942 года в двенадцать часов ночи офицер-гитлеровец в сопровождении солдата вывел его на передний край немецкой обороны в районе деревни Паново. Было светло. Стояла ленинградская белая ночь. Но Лавренко меньше всего был склонен любоваться красотами природы. Он думал об одном: как бы незаметно пересечь передний край. И он сделал это, прижимаясь к земле и извиваясь как уж. Примерно к пяти утра Лавренко добрался до развилки дорог Стрельна— Красное Село. В сторону Ленинграда шла грузовая машина. Он попросил шофера подвезти. Казалось, опасность миновала, но волнение не проходило. В кузове сидели несколько солдат и офицеров. На КПП при въезде в город машина была остановлена. Документы проверял лейтенант-пограничник. Лавренко перетрусил, однако все обошлось. Машина помчалась по проспекту Стачек.
Не доезжая до Кировского завода, он попросил шофера остановиться.
— Загляну на минуту домой. В госпиталь еще успею, — сказал он.
Несмотря на раннее утро, среди встречных было много военнослужащих, но теперь на старшину никто не обращал внимания. Так добрался он до своей квартиры на улице Салтыкова-Щедрина. Дома никого не было. Соседи сказали, что жена Лавренко в больнице, а сын в деревне у родственников.
Он отправился в больницу. Как фронтовика его пропустили туда сразу же. Лавренко вошел в палату, сел у кровати возле жены, погладил ее исхудавшие руки, сказал, что часть, в которой он служит, находится недалеко от города, но что вряд ли ему доведется еще раз побывать дома. Конечно же, ни словом не обмолвился Лавренко о том, что связан с фашистской разведкой и выполняет ее задание, что пошел на службу к лютым врагам, которые принесли неисчислимые бедствия советскому народу, жителям Ленинграда, в том числе и его семье.
Он передал жене заработанные предательством четыре тысячи рублей, немного хлеба и две банки консервов.
В Гатчину вражеский агент возвратился знакомым путем. Он выполнил все поручения гитлеровской разведки: принес с собой паспорт, пропуск на право хождения по городу в ночное время и даже продовольственную карточку. Все это Лавренко обнаружил в комнате у одинокого соседа, который умер несколько дней назад.
Гитлеровцы остались довольны исполнительностью шпиона. Паспорт и пропуск с отметками представляли для них особую ценность. По этому образцу фашистская разведка изготовляла потом фиктивные документы для своих лазутчиков. Ленинградская квартира на улице Салтыкова-Щедрина также могла пригодиться: предполагалось, что под видом сослуживцев Лавренко там будут останавливаться агенты абвера.
Одно преступление следовало за другим. Лавренко под фамилией Пинчук побывал в нескольких лагерях для военнопленных. Выполняя задания фашистов, он искал и выдавал советских патриотов. В знак особых заслуг ему даже разрешили съездить на Украину к матери.
А потом пришел тот осенний денек, когда эшелон с бывшими военнопленными остановился на станции Кушелевка и Лавренко написал письмо жене. Через несколько часов его вызвали к начальнику эшелона.
— Ваши фамилия, имя и отчество? — спросил его майор Приходько.
— Лавренко Никита Петрович.
— Я из контрразведки, — представился майор и объявил: — Вы задержаны. Следуйте к машине.
Лавренко растерялся.
— Ожидал этого. Правильно люди говорят: как веревочка ни вьется, конец найдется, — сказал он, когда немного пришел в себя.
