Осенью 1942 года ленинградские чекисты получили сведения о существовании неподалеку от Таллина абверовской учебной базы. Центр сообщил о задержанном в тылу Волховского фронта фашистском агенте, из показаний которого следовало, что гитлеровцы в начале 1942 года организовали шпионские школы в местечках Кейла-Юа, Кумна и Лейтсе. Преподавали в них сотрудники абвера, бывшие офицеры эстонской буржуазной армии и несколько советских военнопленных. Подготавливавшиеся в школе агенты также подбирались из воен-нопленных.
Зимой чекистам удалось задержать еще две группы немецких агентов из тех же разведшкол. Контрразведчики Ленинградского фронта вплотную занялись изучением новых для них объектов. Все материалы по «осиному гнезду», как стали условно называть эту группу школ, концентрировались в подразделении подполковника П. А. Соснихина.
Вскоре было уже известно, что разведшколы подчиняются непосредственно «Абвернебенштелле—Ревал» — «Бюро Целлариуса». Одну из них возглавлял немецкий обер-лейтенант Грандт, две другие —бывшие офицеры эстонской буржуазной армии Казик и Пууранд. Комендантом и вербовщиком был некто Халапсин, известный под кличкой Волков. Инструкторы Чарский, Медведев, Веселов, Дубровский и другие скрывались за вымышленными именами. Еще меньше сведений было о тех, кого готовили школы: абверовцы строго следили за тем, чтобы подлинные имена агентов сохранялись в тайне. Впрочем, через некоторое время удалось установить, что псевдоним Дубровский принадлежал бывшему командиру отряда бригады торпедных катеров Краснознаменного Балтийского флота капитан-лейтенанту Андрею Макаровичу Добрянскому. Не укладывалось в сознании: бывший шахтер, боевой моряк, коммунист — и вдруг предатель. Но схваченные чекистами фашистские агенты, когда им было показано фото Добрянского, найденное в его личном деле, в один голос заявили:
— Это Дубровский.
Несколько позже было подробно выяснено, как этот человек оказался в роли подручного абверовцев.
...Торпедные катера лейтенанта Когана и лейтенанта Климова под общим командованием капитан-лейтенанта Добрянского 8 июля 1942 года на траверзе острова Со-мерс вели неравный бой с тремя канонерскими лодками, миноносцем и десятком катеров противника. Катер, на котором находился Добрянский, получил пробоину. Вышел из строя левый мотор. Моряки приняли решение взорвать торпеду и погибнуть, но не успели сделать это. Попавший в катер очередной снаряд вызвал взрыз бензобаков. Вся команда оказалась в воде. В то же время пошел ко дну и второй катер.
Многие моряки погибли. Застрелился в воде лейтенант Андрей Коган, предпочтя смерть позору плена. Другие были, оглушены и изранены. Потонуть им не давали капковые жилеты. Враг подобрал оставшихся в живых моряков и отправил их в лагерь военнопленных на остров Киркомансаари.
В этом лагере появились вскоре обер-лейтенант Грандт и Волков—Халапсин. Отрекомендовавшийся бывшим майором Красной Армии Волков предложил пленным пойти в морскую школу «русского освободительного движения».
— Ты что же, сука, нам предлагаешь?! — загудели моряки. — Не проститутки, не продаемся!
Грандт нахмурился, а Волков сказал:
— Без вас решим.
На другой день администрация лагеря отобрала среди пленных около двух десятков физически еще крепких людей. В их числе оказалось несколько матросов и старшин с потопленных торпедных катеров, капитан-лейтенант Добрянский, лейтенант Климов. Под строгой охраной их отправили в Таллин.
Только в школе, расположенной в Кейла-Юа, пленные поняли, что попали в лапы фашистской разведки.
— Что делать, Андрей Макарович? — спрашивали Добрянского товарищи.
— Подумаем...
Оставаясь внешне спокойным, он на самом деле был не меньше других потрясен случившимся. Внимательно присматривался Добрянский к окружающим его людям. Были здесь ярые враги Родины, готовые стать шпионами абвера. Были люди, волю которых сломил плен. Но многие оставались в душе патриотами, мечтали о возвращении на родину, о борьбе с фашизмом.
— Из нас хотят сделать шпионов, — сказал Добрянский Климову. — А мы будем и здесь служить Родине.
Создать в абверовской школе подпольную группу, вовлечь в нее честных людей, сплотить их, не дать фашистской разведке осуществить ее черные замыслы — к этому стремился коммунист Добрянский. И он сразу же приступил к делу. Лейтенант Николай Климов, матросы и старшины Семен Фоменко, Андрей Семенов, Алексей Малинин, Петр Собченко составили ядро группы...
В Кейла-Юа прибыл фрегатен-капитан Целлариус. Курсанты всех трех школ стояли в строю на мощеном дворе.
— Вы обязаны выполнять все приказы и распоряжения германского командования, соблюдать воинскую дисциплину. Иначе — расстрел! — объявил Целлариус.
Добрянского и Климова он удостоил особого внимания— пригласил их в кабинет начальника школы Гранд-та, угостил шнапсом, сигаретами из настоящего табака.
— Вы, Дубровский, будете преподавать навигацию, а вы, — он указал мизинцем на Климова, — морскую практику.
Добрянский заволновался:
— Я принес бы вам больше пользы за линией фронта.
- Здесь распоряжаюсь я, — сухо заметил Целлариус.—Мне лучше известно, где вы нужнее имперскому командованию.
Добрянский отметил про себя, что Целлариус хорошо говорит по-русски. Впрочем, разведчик высокой квалификации, он неплохо знал также финский, эстонский, шведский, английский языки.
В тот же день Целлариус дал указание Грандту отправить несколько групп агентов в абверкоманду 104, к подполковнику Шиммелю, для переброски в расположение советских войск, а остальных готовить к морской диверсионной операции.
Ночью, присев на койку Добрянского, Климов жарко шептал ему в самое ухо:
— Андрей Макарович, мы же теперь засели здесь. Не пошлют нас в разведку. Зря мы...
— Не волнуйся, Коля. Надо все обдумать.
— Вот дадут оружие — постреляю этих тварей, сколько патронов хватит, а последнюю пулю — в себя. Будут помнить Николая Климова!
— Спокойнее. Погибнуть просто. Надо это гнездо взорвать изнутри.
— Но как, как?!.
— Надо укреплять организацию. Присматривайся к людям, ищи порядочных. Только не нарвись на провокатора. Интересно, что за операция, к которой нас будут готовить?..
Николай не внял советам друга. Как-то Волков сделал ему замечание. Климов задрожал от гнева.
— Не буду я вам, сволочам, служить! — закричал он. — Бил фашистских гадов и буду бить!
В тот же день его арестовали. Некоторые в школе ждали новых арестов. Однако Климов был из тех людей, которые скорее пожертвуют жизнью, чем выдадут товарищей. Как в воду канул лейтенант.
Занятия во всех трех школах шли по двенадцать часов в день. Топография, стрельба, подрывное дело, навигация, сигнализация, методы сбора шпионских сведений. Радисты изучали свою специальность. Считавший себя знатоком «методов НКВД» Покровский учил, как избежать провала, перехитрить советскую контрразведку. Регулярно читались антисоветские лекции.
Стало известно, что Целлариус планирует диверсионную операцию в Финском заливе и поручает возглавить ее Добрянскому. Андрей Макарович шепнул товарищам: «Готовьтесь...» Он стремился скомплектовать отряд так, чтобы в него попали члены его группы. В те дни в нее вошли новые люди: Валентин Чекалин, Николай Григорьев, Евгений Лавренюк, Валентин Атанов, Иван Вычик, Павел Колесов — все моряки.
Неожиданно абверовцы объявили: руководство операцией возлагается на инструктора морского дела Ве-селова, а Добрянскому предстоит поездка в Берлин.
— Ваша воля, — сказал Андрей Макарович обер-лейтенанту Грандту. — Но мне кажется, что Веселов плохо знает навигацию. Вряд ли он справится с операцией...
— Фрегатен-капитан Целлариус имеет указание свыше о вашей командировке.
— От кого?
— Вы задаете слишком много вопросов, — заметил Грандт.— Для разведчика это иногда кончается плохо.
Перед отъездом Андрей Макарович давал наставления своей группе:
— Какую бы операцию ни замышляли гитлеровцы, вы должны им помешать. Если Грандт пойдет с вами, захватите его живым. Он много знает и сможет дать ценные сведения советскому командованию.
— Андрей Макарович, я узнал фамилию Веселова,— сказал Вычик. — Это Борис Соломахин. И никакой он не моряк. Сухопутный артиллерист, старший лейтенант.
— Запомните. Пригодится. Следите за ним...
Два человека взаимно не доверяли друг другу. Веселов (Борис Соломахин) не знал о законспирированной группе Добрянского. Между тем Добрянский не предполагал, что Веселов живет мыслями о побеге из Кейла-Юа...
В Берлине Добрянского гитлеровцы держали сначала в тюрьме, таскали на допросы в штаб немецкого флота. Потом освободили, пытались свести с белогвардейцами и власовцами. Но Добрянский попросил абверовцев отправить его обратно, мотивируя это тем, что з школе он принесет больше пользы. В феврале сорок третьего года его вернули в Кейла-Юа.
К этому времени Целлариус окончательно разработал план диверсии. На южном берегу Финского залива расположен Шепелевский маяк — единственный ориентир на подходе к Кронштадту. Залив в этом районе изобилует банками, мелями и рифами. В дни войны его воды были густо минированы. Кораблям без маяка здесь невозможно было маневрировать, затруднялся их выход в Балтийское море. Наконец, маяк служил для советских артиллеристов ориентиром, когда они обстреливали побережье, занятое фашистами.
Целлариус замыслил взорвать маяк. Это было поручено специально подобранной команде, которая вышла в залив на десяти штурмботах еще до прибытия Добрянского из Берлина.
— Мы погибли бы, но не совершили эту диверсию,— говорил позже Добрянскому Малинин. — Разве нам не ясно, какое значение имеет Шепелевский маяк! В первый раз команда вышла в сопровождении катера, на котором были Грандт и Веселов. Ребята гребли еле-еле. Поднялся ветер. Штурмботы раскидало в разные стороны. Пока собирали их — рассвело. Грандт ругался на чем свет стоит. Абверовцы решили на другую ночь повторить операцию. На этот раз катер взял штурмботы на буксир. На один из ботов Грандт пересадил Весе-лова. Отошли мы от берега, плывем дальше. И тут катер, который вел нас на буксире, сделал вдруг такой разворот, что несколько штурмботов перевернулось. У штурвала на катере был Петя Собченко. Началась паника. Люди тонут, кричат... Пока собирали их, начало светать. Какой-то советский катер обстрелял нас. Мы отошли. Утонуло пять человек, в том числе наш Михаил Акимов. Жаль его. Грандт ругался еще больше, грозил расстрелом. Говорил, что кто-то умышленно сорвал операцию.
— Кого же он подозревал?
— Веселова. Косо смотрел на него.
— А как Веселов?
— Никак. С нами ни слова. По-прежнему лебезит перед немцами. Перед операцией Целлариус подарил ему часы за хорошую организацию учебы.
— Да-а,—протянул Добрянский.—Надо быстрее разобраться, кто он. Не провокатор ли? Может, Грандт для вида на него косился.
— Может, и так. Есть другое известие, Андрей Макарович. Печальное.
— Что такое?
— Расстреляли восьмерых наших товарищей.
— Кого?! Что произошло?
- После вашего отъезда Андрей Семенов решил бежать к партизанам.
— Вы сумели установить с ними связь?
— Вот то-то и оно, что не установили.
— Куда же он задумал бежать?
— Уйду, говорит, и все. За ним некоторые наши ребята увязались: Фоменко, Атанов, Вычик, новые члены группы. Начали они готовиться. Во время Шепелевской операции утаили пять пистолетов и два «шмаиссера» (считалось, что оружие утонуло, когда они оказались в воде). Запаслись консервами. Попросили их у Залесова, что на складе работает. Оч дал им банок пятьдесят. А потом, похоже, донес.
— Ах, ребята, ребята! Что вы натворили! — сокрушался Добрянский.
Сейчас можно с достоверностью утверждать, что патриотов выдали Залесов и Медведев. В немецких архивах сохранились их доносы. В конце войны Залесов был пойман советской контрразведкой и понес суровое наказание. Медведеву удалось бежать вместе с гитлеровцами.
В апреле 1943 года значительную часть курсантов из Кейла-Юа гитлеровцы вывезли'на фронт, в район Приморской оперативной группы, с целью разведки пе-реднего края обороны советских войск.
Один из боевых товарищей Добрянского, Павел Колесов, задумал при выходе в разведку расстрелять сопровождавших его фашистов и уйти с друзьми к своим. Все было подготовлено, однако инструкторы Чарский и Рыжков каким-то образом узнали о замысле Колесова и выдали патриотов. Вместе с ними абверовцы схватили самого молодого курсанта, бывшего детдомовца, Пашу Демина, к которому Колесов относился как к младшему брату.
— Не мучайте ребенка, сволочи! — закричал Колесов при аресте. — Он ничего не знает.
Демина освободили. Потом он носил колесовцам пищу в баню, где они сидели, пока велось следствие. Колесов просил его:
— Передай матери, что умираю за Родину как настоящий моряк-балтиец...
На рассвете их расстреляли перед строем — Колесова, Спирина и еще троих, фамилий которых мы не знаем. Паша Демин не смог сообщить матери Колесова о смерти сына: сам он, впоследствии активный помощник До-брянского, был расстрелян фашистами в 1944 году.
Курсантов вернули в Кейла-Юа. Волков—Халапсич со злобой сказал Добрянскому:
— Опять пятерых твоих расстреляли.
— Что значит — моих?
— Морячков... Подвели перед начальством. Разжалует меня Целлариус из-за них. Веселова-то и Черных в рядовые списал. И меня туда же может...
Пользуясь свободой передвижения по городу и возможностью выезда из района расположения школы, Добрянский установил связь с патриотически настроенными местными жителями Таллина. Бывая в семье супругов Хаммер, он слушал передачи советского радио. Так курсанты узнавали правду о положении на советско-германском фронте, где гитлеровцы в то время терпели поражение за поражением.
Летом и осенью 1943 года Целлариус по указанию штаба «Валли» направлял одну за другой шпионские группы в распоряжение полевых органов абвера группы «Норд». Однако почти все агенты, обученные в школах в Кейла-Юа, Кумна и Лейтсе и переправленные на Ленинградский фронт в 1943 году и первой половине 1944-го, приходили с повинной к советским властям.
Многое сделала для этого группа Добрянского. Ее участники внушали закончившим разведшколу агентам, что они не должны выполнять заданий фашистов, что их долг — сразу после перехода линии фронта явиться к советскому командованию. Это была опасная работа, ибо стоило лишь нарваться на провокатора, как следовал неизбежный расстрел.
Летом сорок третьего года Целлариус, вернувшись с совещания, которое адмирал Канарис проводил в Риге, отозвал Добрянского из Кейла-Юа в Таллин и поручил ему готовить феру — самоходную баржу для диверсионных операций в Финском заливе. Выполняя это задание, Андрей Макарович задумал организовать коллективный побег. Он подобрал в состав экипажа баржи членов подпольной группы. Грандт внес изменения в представленный список, и все же почти весь экипаж состоял из надежных людей. Команда приступила к монтажу феры, а затем к ходовым испытаниям и учебным стрельбам.
В эти дни в Кейла-Юа появился Дмитрий Щапов, человек нелегкой и сложной судьбы. Перед началом войны он окончил Военно-морское училище имени Фрун» зе, но за серьезный проступок попал в штрафную роту, В марте сорок третьего года Щапов был ранен в бою и взят фашистами в плен. Моряк из штрафной роты, по мнению гитлеровцев, должен был считать себя обиженным Советской властью. Он сразу же попал в поле зрения абвера. Пленного положили в госпиталь в Красном Селе, вылечили, а затем доставили в Кейла-Юа к Цел-лариусу и включили в экипаж феры. Добрянский и Щапов быстро нашли общий язык.
Андрей Макарович посвятил лейтенанта в замысел побега на фере, познакомил с друзьями из местных жителей—супругами Хаммер и Марией Эвальд.
Целлариус требовал ускорить подготовку феры к операциям. Однако с судном что-то не ладилось. Кто-то из экипажа проговорился: мы-де скоро покажем фашистам! Об этом узнал Целлариус, и подготовку феры перестали форсировать. Видимо, СД занялось изучением личного состава команды. Немецкие провокаторы дейст-вовали. В то же время Целларкусу не терпелось. Он принял решение поручить Щапову и Чарскому возглавить диверсионную вылазку на штурмботах, подорвать Устинскую батарею на участке Приморской оперативной группы и захватить «языка».
По свидетельству бывшего командующего морской обороной Ленинграда адмирала Ю. А. Пантелеева, тактическое значение Устинской дальнобойной батареи, расположенной на берегу Копорского залива (правый фланг Приморской оперативной группы), было весьма важным. Она прикрывала с моря правый фланг ПОГ и не давала фашистам зайти в тыл нашим частям для ликвидации Ораниенбаумского плацдарма.
Диверсионный отряд (десять штурмботов по три-четыре человека в каждом) вышел в район Систо-Палки-по. Щапов сказал Добрянскому:
— Я уйду к своим. У меня есть два верных человека— Емелин и Гридинский. Подберу еще. Нельзя допустить подрыва батареи.
— Ты испортишь все дело, — возразил Добрянский.— Уйдешь — гитлеровцы всполошатся. Подойди поближе к берегу, сделай ложный взрыв — и обратно.
— Попробую. Но в команде есть сволочи. Могут выдать, что взрыв ложный. Уйду — не суди строго. Главное, не допустить диверсии.
- Тогда хоть замаскируй бегство. Скажем, инсценируй гибель. И без того нас подозревают. А у ребят вся надежда на то, что удастся уйти на фере.
Диверсионный отряд отправился на операцию в ночь на 13 октября 1943 года из устья реки Спеты. Напутствовал его сам Целлариус, прибывший на фронт. Он обещал в случае успеха представить каждого из участников операции к награде, каждому выдать большую денежную сумму «на обзаведение» и разрешить поселиться в «любой части великой Германии».
Штурмботы тронулись. Прошло немного времени, и на них стали чихать моторы. Как позднее выяснилось, опытный механик Дмитрий Гридинский, который шел со Щаповым и Емелиным на одном катере, подсыпал сахару в баки с горючим на других катерах. Щапов и его товарищи вырвались вперед и уже приближались к берегу, занятому советскими войсками. «Свои... не стреляйте, идут свои», — сигналили они с катера фонарем. И вот радостный миг — Дмитрий Щапов и еще двое, прибывшие с ним, ступили на советскую землю.
Целлариус, который рвал и метал, узнав, что диверсия сорвана, сумел отомстить Щапову.
Через несколько дней на этом же участке фронта перешел на сторону советских войск немецкий солдат Ганс Швейцер. Он показал, что недавно проводилась диверсионная операция и что в ходе нее на нашу сторону пе-реброшены три фашистских агента, которым приказано было совершить «побег» во время операции. На Щапова пала тень. Следствие пришло к выводу, что дивер-сия— легенда, а Щапов — фашистский агент, которого враг пытается внедрить в советские войска. Тем более, что его показания расходились с показаниями Весело-ва—Соломахина, который за месяц до этого перешел на нашу сторону. Щапов говорил о существовании в Кейла-Юа антифашистской группы Добрянского, а Соломахин утверждал, что Добрянский — подозрительный человек. Как Щапов ни уверял следователя, что бежал от фашистов, тот не верил ему. Утверждение, что он участник подпольной группы Добрянского, лишь подливало масла в огонь.
Щапов был осужден. Однако ничто не сломило духа этого сильного русского человека. В конце концов доброе имя его было восстановлено. Он заочно окончил Ленинградский горный институт и ныне работает на ответственном посту в тресте «Восток-уголь» в Воркуте. За трудовую доблесть Щапов награжден знаком «Шахтерской славы» трех степеней. Он коммунист, уважаемый на Севере человек.
Как же сложилась дальнейшая судьба Андрея Макаровича Добрянского?
В феврале—марте 1944 года в районе расположения наших войск на Курголовском полуострове были выброшены три группы агентов Целлариуса. Они сразу же явились с повинной. Руководителя четвертой, Залесова, поймали чекисты. Явившиеся с повинной Николай Григорьев, Иван Травкин, Евгений Лавренюк и другие рассказали, что Залесов провокатор.
В отделе контрразведки Краснознаменного Балтийского флота Григорьев, который в Кейла-Юа числился под фамилией Виноградов, заявил, что он послан руководителем подпольной группы Дубровским—Добрян-ским для связи с нашей контрразведкой, и предъявил его записку. Она гласила: «Направляю своих людей, старший Григорьев. Требую установления связи с организацией. Нуждаюсь в оружии, сильной рации, взрывве-ществах. Любыми способами пришлите. Жду инструкций и указаний о работе. Подробности расскажет Григорьев. Капитан-лейтенант Добрянский».
Чекисты вспомнили, что полгода назад о существовав нии подпольной группы в Кейла-Юа рассказал перешедший на нашу сторону Щапов. Тогда ему не поверили. Теперь решено было проверить его показания.
— Вы согласны вернуться обратно в Таллин на связь с Добрянский? — спросили Григорьева.
— Да, конечно. Он ждет, ребята ждут.
20 апреля Николай Григорьев и Евгений Лавренюк, известный в Кейла-Юа как Семчук, были переправлены самолетом в район Таллина на связь с Добрянский. Однако перед их уходом на задание выяснилось, что записка, доставленная Григорьевым от Добрянского, написана самим Григорьевым. Это встревожило нашу контрразведку.
— Зачем вы нас обманули? Выходит, вас никто не посылал?
Григорьев помолчал.
— Нет, меня послал Добрянский. Поверьте. Он написал записку, но потом приказал уничтожить ее, опасаясь, что немцы на аэродроме нас обыщут. Сказал, чтобы я на словах передал ее содержание. А я... я боялся, что вы мне не поверите. Когда приземлился, то, прежде чем идти к вам, сам написал записку того же со-держания.
— Кто может подтвердить ваше утверждение?
— Никто. Но об организации знает Травкин. Он же, наверное, у вас. Его перебрасывали в один день со мной.
Действительно, Травкин, переброшенный в один день с Григорьевым, сказал, что в Кейла-Юа действует группа Добрянского. Он не знал всех ее членов, но примыкал к ней. Чекисты заколебались. Сначала хотели отложить направление Григорьева и Лавренюка в Таллин. Но потом решили, что если это провокация, то в конечном итоге советская контрразведка ничем не рискует. Григорьев и Лавренюк, экипированные в форму немецких солдат и снабженные рацией, улетели. Они благополучно приземлились, сообщили, что устроились хорошо, а через несколько дней снова вышли в эфир. Радиограмма была тревожной: «Добрянский арестован. Узнаем причины. Ждем указаний». На другой день по-следовало новое сообщение: «Радиограмма № 3 не расшифровывается. Дайте ответ на наш адрес. Что сделать, к кому обратиться?»
Это было уже подозрительно: разведчики требовали новых указаний, новых фамилий. Еще два-три сеанса связи — и не оставалось сомнений, что Григорьев и Лавренюк в руках абверовцев и что те начали радиоигру. Значит, вся история с подпольной группой Добрянского— мистификация абвера? «Да, видимо так», — решили в управлении контрразведки фронта и в отделе контрразведки КБФ.
Что же произошло на самом деле в Таллине, куда отправились по заданию контрразведки Николай Григорьев и Евгений Лавренюк? Оба они устроились в знакомой им семье Рыбаловых в пригороде Таллина — Нымме и пытались установить связь с Добрянскпм. Однако группа Добрянского месяц назад была разгромлена, Андрей Макарович со своими товарищами сидел в центральной таллинской тюрьме. Растерявшиеся Григорьев и Лавренюк сделали несколько неосторожных шагов — и наткнулись на провокатора. Их схватили. В тюрьме они встретились со своими друзьями...
Как мы уже знаем, Андрей Макарович Добрянский вел важную работу в тылу врага. Деятельность созданной им группы принесла существенную помощь нашей армии. Диверсионные операции, .которые начальник «Абвернебенштелле—Ревал» фрегатен-капитан Целлариус пытался провести в Финском заливе, были сорваны участниками подполья. Почти все агенты, подготовленные в школе Кейла-Юа и переброшенные на нашу сторону, не выполняли заданий фашистов и являлись в органы государственной безопасности. В большинстве своем они поступали так под воздействием Добрянского и его то-варищей.
Но это ясно сейчас, когда разобраны документы, захваченные у противника в конце войны, когда стало возможным сопоставить разбросанные по многим следственным делам материалы, когда найдены оставшиеся в живых члены подпольной группы Добрянского. А в дни войны многое казалось запутанным и противоречивым.
Конец группы Добрянского в Кейла-Юа был трагическим.
Команду феры, которую Андрей Макарович укомплектовал верными людьми, Целлариус расформировал. Почти все члены экипажа были отправлены в Кейла-Юа. Добрянский находился на базе «Бюро Целлариу-са» в Таллине. Предчувствуя арест, он передал руководство группой в Кейла-Юа Владимиру Чекалину (в разведшколе—Голубев). Добрянский вручил ему письмо к членам группы: «Товарищи! Посылаю к вам своего заместителя комсомольца Чекалина. Он настоящий советский патриот, который так же, как и вы, не жалея жизни, борется за счастье социалистической Родины. Фашистские палачи расстреляли лучших наших товарищей, многие страдают в тюрьмах. Делайте все, чтобы не дать врагу творить свои гнусные дела над нашим народом. Капитан-лейтенант Добрянский».
Это письмо Чекалин прочел в Кейла-Юа группе участников подполья. Он не знал, что среди них был провокатор.
18 марта 1944 года служба СД арестовала Андрея Добрянского, Владимира Чекалина, Алексея Малинина, Павлушу Демина, Петра Собченко, а также Нестерова и Павлова, настоящие фамилии которых неизвестны до сих пор. Немного раньше были арестованы Михаил Серебрянников и Назаров — Салмин за агитацию среди населения. Всех их поместили в центральную тюрьму на Тарту-Маантее.
На допросах Андрей Макарович отвергал предъявленные ему обвинения и показания провокаторов Рыжкова, Чарского и Варфоломеева. Его зверски били. Однажды в кабинет следователя ввели Рыжкова. Добрянский сидел на привинченном к полу табурете. Рыжков, отведя глаза в сторону, уселся поодаль от него. Следователь зачитал показания провокатора и спросил у него:
— Вы подтверждаете все это?
— Да.
— Ну, а вы что скажете, Дубровский?
— Ложь! — отрезал Андрей Макарович. Рыжков обратился к следователю:
— Я на Дубровского не зол, врать не стану. Я идейный борец против коммунистов и потому рассказываю правду.
— Подлец! Кровь товарищей будет на твоей совести!— не выдержал Добрянский.
Рыжков, рассматривая свои покрытые лаком ногти, ответил со злой усмешкой:
— Коммунисты мне не товарищи.
Были также очные ставки с Чарским и Варфоломее-вым.
К счастью, эти мерзавцы не знали всех участников подполья. Оставшиеся на свободе члены подпольной группы, продолжали борьбу. Андрей Макарович был уверен, что арестованные не выдадут их. На прогулках он видел своих товарищей. Они выходили из камер избитые, изможденные. Гитлеровцы вели следствие долго и тщательно. Они не торопились, пытаясь установить связи группы с советской разведкой и местными жителями, которые помогали подпольщикам. Даже в то время, когда Добрянский и его товарищи находились з тюрьме, жительница Таллина Ольга Зиновьевна Колпакова носила им передачи. С помощью немецкого солдата-антифашиста Вальтера она пыталась организовать побег патриотов из заключения. Однако Вальтера неожиданно отчислили из охраны тюрьмы, а Колпакову арестовали. Она находилась под стражей вплоть до освобождения Эстонии советскими войсками.
В начале мая 1944 года в тюрьму доставили Николая Григорьева и Евгения Лавренюка. Андрей Макарович через одного из заключенных сумел установить с ними связь. Григорьев переслал ему записку: «Мы умрем, но ничего не скажем». И они действительно ничего не сказали врагам о подпольной группе Добрянского, выдержав нечеловеческие пытки. Последние две недели Коля Григорьев лежал в камере. У него были переломаны руки и ноги. Женя Лавренюк тоже не вставал, обессилев от побоев. Фашисты перенесли их в камеру смертников. 1 июля 1944 года героев вывезли на расстрел.
Следствие по делу группы Добрянского подходило к концу. 9 августа абверовцы присоединили к подпольщикам арестованного ранее Аркадия Салмина. Все были переведены в «батарейную» тюрьму и помещены в общей камере, где уже сидело несколько десятков эстонских патриотов.
— В два часа ночи 15 августа, — вспоминает Добрянский,— к нам вошел надзиратель, он зачитал сорок фамилий. Нас вывели из камеры, провели по коридору и остановили у двери. Два охранника впускали по пять человек и закрывали дверь. Меня и моих товарищей втолкнули в комнату, где стояли ранее вошедшие туда люди со связанными назад руками и раздетые догола. Теперь все было предельно ясно: ведут на казнь. Мне стало на секунду плохо — не только от мысли о смерти, но и от вида собранных здесь обреченных людей. Нас тоже раздели, скрутили нам руки шпагатом, а потом по нескольку человек связали проводом и повели к выходу. V подъезда стояла грузовая машина, крытая брезентом, в которую нас погрузили. У женского корпуса тоже стоял грузовик, в который грузили женщин. Машины тронулись. Впереди и сзади шли открытые легковушки. В каждой был офицер-эсэсовец и четыре автоматчика. Колонна мчалась с большой скоростью. Вскоре она миновала город и свернула в лес. Здесь машины уменьшили ход. В это время один из эстонских товарищей, стоявших около меня, разорвал шпагат, которым были связаны его руки. Затем он развязал руки мне, я — другим. Так все мы освободились от пут, за исключением тех, которые стояли лицом к автоматчикам, сидевшим на задней стенке машины. Первыми прыгнули влево Собченко и Салмин, за ними остальные, я через разорванное в брезенте окошко выскочил на крышу кабины и прыгнул вправо. Задняя машина остановилась. Из нее стали стрелять по тем, кто прыгнул влево. В меня дал
две автоматные очереди фашист, сидевший с шофером. К счастью, он не попал. Я бежал, падал, опять бежал и часа через два был, видимо, километрах в пятнадцати от места расстрела. Обессилев, забрался в стог сена. Просидел целый день. Сначала доносилась отдаленная стрельба, потом все затихло. Я решил уходить, но не-ожиданно услышал приглушенные голоса. Осторожно разгреб перед глазами сено и увидел трех, как и я, раздетых мужчин. Должно быть, это были товарищи по беде. Я выбрался к ним. Они обратились ко мне сначала по-эстонски, а потом один спросил по-русски: «Куда вы думаете идти?» — «Не знаю», — ответил я. В это время неподалеку залаяли собаки, и трое бросились бежать. Я остался в своем укрытии. Лишь к вечеру рискнул выбраться из стога и двинулся в путь.
Без одежды далеко не уйдешь. Андрей Макарович добрался до небольшой речушки. В ней купались три женщины. Он взял лежавшие на берегу брюки и коф-точку. Теперь все было уже несколько проще. Он сумел добраться до Таллина. Около месяца Зинаида Эдуардовна Хаммер скрывала Андрея Макаровича на чер-даке большого дома на улице Татари. Когда в город вступили советские войска, он вышел навстречу им.
Добрянский считал, что все его товарищи погибли. Да, погибли почти все. Абверовцами расстреляны Павел Демин — Вишневский, Владимир Чекалин — Голубев, Петр Собченко — Тронов, Алексей Малинин —Мас-лов, Нестеров, Павлов (в публикуемом нами архивном документе службы СД — списке вывезенных на расстрел все они, как и Добрянский—Дубровский, значатся под псевдонимами). Аркадию Салмину — Назарову и трем эстонским патриотам — Аугусту Мяги, Иохану Мягеру, Антсу Таммсаару — удалось спастись. Салмин сначала нашел приют в доме пожилой эстонской крестьянки на берегу залива, а затем у своего таллинского знакомого Кузьмы Егоровича Коврякова.
Андрей Макарович Добрянский ныне живет в Таганроге. Он инженер-строитель, работает на металлургическом заводе. Земляки знают его как отличного производственника. В 1966 году он приезжал в Таллин и в студии эстонского телевидения встретился со спасшимися от расстрела Салминым, живущим сейчас в Астрахани, и товарищами Мяги, Мягером и Таммсааром. На встрече была и Ольга Зиновьевна Колпакова. Навестил Андрей Макарович также свою спасительницу Зинаиду Эдуардовну Хаммер.
А недавно А. М. Добрянский побывал в родном ему Военно-морском училище имени М. В. Фрунзе. Тепло встретили его будущие офицеры флота. Ветерану войны были вручены памятные подарки. Андрей Макарович рассказал курсантам о героических делах воинов старшего поколения, беззаветно сражавшихся за свою Родину против ненавистного врага.
