Елена Улановская
ЭТО БЫЛО В КАРДЫМОВЕ

Художник Григорий Тепцов со своей картиной -Маяковский-, созданной им в подполье на Смоленщине (Западный фронт, 1943-1944 годы).

   Вагон мягко покачивался. В открытое окно задувал прохладный вечерний ветер и приносил острый запах зелени. Багровый луч прыгал между деревьями. Трое мужчин в купе молча смотрели в окно, где мелькали станции, дачные поселки, синие домики пионерских лагерей.
   Эти трое были друзьями военных лет. Сейчас, наконец, осуществилось их давнее желание - они ехали в прошлое. В те места, где четверть века назад каждый из них прожил два тяжелейших года своей жизни. Это были два года немыслимого напряжения, невидимой постороннему глазу кропотливой, смертельно опасной работы.
   Они хотели вдохнуть воздух прошлого, разыскать тех людей, кто еще жив и помнит их, снова увидеть столько раз ими изъезженные, исхоженные и исползанные - да, да, исползанные! - поля, леса и дороги, постоять у могилы чудесного деда Матвея Никоновича Миклошевского, в доме которого на берегу извилистой Хмости жили в то время Карпов и Тепиов. Дома этого теперь уже нет - он сгорел вскоре после того, как друзья покинули Кардымово,- сгорел вместе с вывеской, которая извещала жителей села о том, что в доме открыта мастерская Григория Васильевича Тепцова.
   Мирные сейчас места Подмосковья, которые проносились за окном, вызывали у Тепцова и Карпова самые тяжелые воспоминания. Здесь, в конюшне бывшего пионерского лагеря, превращенного немцами в лагерь для военнопленных, они и познакомились. Григорию тогда уже были известны эти места: по жестокой иронии судьбы, до войны он приводил пионеров к этой самой конюшне рисовать лошадей. Они со Славой тогда очень надеялись, что знание местности поможет им убежать. Но победа не получилось. Их перегоняли из лагеря в лагерь до тех пор, пока они не оказались в селе Кардымово Смоленской области. Туда и лежал теперь их путь. Там, в Кардымове, они познакомились с Павлом Алексеевичем Волковым, своим будущим командиром. Тогда это был молодой темноволосый парень с умными карими глазами.
   Военнопленных брали из лагеря на работы. Слава и Гриша пилили дрова и топили печи на кухне немецкого госпиталя. Сначала они возвращались на ночь в нетопленный лагерный барак, а потом им разрешили ночевать здесь же, на кухне, у нагретой за день печи.
   В свободное время Григорий рисовал. Заходили солдаты, заглядывали через плечо, просили сделать портрет, а в награду отпускали в село на заработки. Григорий писал с семейных фотографий портреты не известно живых теперь или уже погибших мужчин и осторожно наводил разговор на нужную ему тему: что слышно о партизанах? Однажды он попал в дом Анны Романовны Талаховой. Она работала агрономом в земотделе районной сельскохозяйственной управы. Талахову отличала какая-то уверенность в себе, и Тепцов понял, что это неспроста. Он заметил, что Анна Романовна тоже приглядывается к нему.
   Скоро искусство Григория сослужило друзьям великую службу: в госпитале к ним привыкли, офицеры и даже высшее начальство стали заказывать ему портреты. А когда лагерь военнопленных отправили из Кардымова, художника и его друга оставили в селе под надзором полиции и местных властей.
   Они поселились на краю деревни в доме Матвея Никоновича Миклошевского. Славу Карпова Талахо-ва устроила писарем в земотделе, а Григорий открыл мастерскую. Все это время они продолжали искать подпольщиков или партизан.
   Павлу Волкову в 1941 году было восемнадцать лет. Он только что окончил школу. В первый же день войны Павел стал бойцом и вместе с пограничными частями отступал с тяжелыми боями в глубь страны.
   У Радчинской переправы, в родных местах Павла, небольшой отряд бойцов, оставшихся к тому времени в живых, был окружен немцами. Мелкими группами, а кто и в одиночку, они пытались вырваться из окружения. Павел добрался до своей деревни, но здесь тоже были немцы. И все-таки бездействовать в такое время он не мог и собрал школьных друзей.
   - В лесах много раненых бойцов, в разбитых армейских обозах остались оружие и медикаменты, - сказал он ребятам. - С этого и начнем...
   Так подпольная молодежная группа начала свою деятельность.
   Подобный госпиталь вряд ли знала военная медицина: раненые лежали в кустарниках, в оврагах, на чердаках, в сараях. Когда опускалась темнота, начинался обход. К делу привлекли сельского фельдшера Евдокию Макарову.
   Рос и склад оружия, боеприпасов.
   В это время в деревне появился самый нужный ребятам человек - попавший в окружение старший лейтенант Лавр Иванович Симоненков. Из нескольких подпольных групп он создал партизанский отряд, который базировался в Ердицких лесах.
   Павел стал его комиссаром. К весне отряд влился в партизанское соединение "Дедушка", и Павла назначили политруком 1-й роты. Летом он был тяжело ранен, и его оставили у надежных людей.
   Поправился он только к осени, и первой его мыслью было найти партизан. Однажды к нему пришла его бывшая учительница Мария Терентьевна Медведкова.
   - Пойдем со мной, Паша. Очень важное дело. Ни о чем не спрашивай...
   Встретила их дочь Медведковой Лиля. Они знали друг друга с детства. К тому времени у Лили была уже богатая военная биография: бывшая партизанка, она выбралась из окружения после карательных операций гитлеровцев, перешла линию фронта и, окончив специальную школу, выполняла в тылу врага задания Западного штаба партизанского движения.
   Лиля предложила Волкову создать подпольную разведывательную группу. Все сведения Павел должен был передавать ей через Марию Терентьевну. Его группе поручалось собирать информацию о дислокации и вооружении воинских частей, о передвижении немецких войск по железной дороге Смоленск - Сухиничи и Смоленск - Вязьма и обо всех действиях противника на территории Кардымовского района.
   Павел немедленно приступил к делу. До войны он знал многих в районе, но теперь заново присматривался к людям. В Кардымове связанная с партизанами Талахова указала ему на двух поднадзорных - Карпова и Тепцова. Познакомились. И Волков скоро понял, что им можно верить.
   В мастерскую Григория приходили и наши и немцы. Немцев было больше. Они скучали, позируя художнику, и охотно вступали в разговор... Кому Ганс хочет послать свой портрет? Девушке? О, надо постараться выполнить его как можно лучше, но за один сеанс он не успеет закончить работу - сколько времени их часть еще пробудет в Кардымове?.. Не боится ли Фриц русских морозов? Ехать холодно, особенно если дорога проходила через поля. Ах, к Смоленску?..
   Когда не было заказов, Григорий писал для себя, вернее - для будущих, послевоенных зрителей. Он знал, что, если немцы увидят его картины, он будет казнен, но не писать не мог. Ему рассказали, как немцы повесили молодую учительницу Евгению Багричеву, и он написал серию картин "Допрос партизанки", "Смерть партизанки", "Возмездие".
   И конечно, он писал Маяковского. Маяковский был второй страстью его жизни. Он писал его до войны, во время войны и будет писать после войны. Он прочел всего Маяковского и все о Маяковском, много его стихов знал наизусть. Иногда вечерами при керосиновой лампе читал их Славе и Никонычу. По стене металась огромная тень, а когда он на минуту умолкал, за окном были слышны размеренные шаги патруля. Никоныч слушал, весь подавшись вперед, не сводя с чтеца маленьких черных глаз, и потом долго вспоминал эти вечера.
   Если Тепцову немцы приносили сведения сами, то Карпов собирал их по всему району. По заданию Волкова он устроился на должность землеустроителя - это давало ему возможность много ездить и много видеть.
   Перед самой войной Слава закончил Воронежский лесотехнический институт. Он был невысокого роста; чуть выпуклые зеленоватые глаза его всегда готовы были вспыхнуть смехом.
   Он был рад новому назначению: из гнетущей атмосферы земельной управы он вырывался в любимые им поля и леса. Проезжая по безлюдным местам, он наслаждался тишиной. Но очарование березовых рощ вдруг нарушалось резкой немецкой речью: по шоссе двигались колонны машин.
   Слава устраивался со своим землемерным инструментом недалеко от дороги и срисовывал знаки на машинах. Однажды он услышал, как совсем рядом чавкает под сапогами грязь. Немец! За секунды перед ним промелькнули страшные картины: истерзанного, окровавленного, с завязанными за спиной руками, ведут его к виселице. Ноги заплетаются, и конвоир автоматом толкает его в спину. Стук собственного сердца вернул его к действительности, и он успел перевернуть листок, в котором записывал результаты земельных замеров.
   На железной дороге Слава должен был следить за движением воинских эшелонов - что везут, куда, сколько. Он замечал все: у комендатуры несколько солдат с собаками - значит, кто-то сбежал. Если Павел узнает, что побег удался, надо будет достать бланк немецкого паспорта, и Гриша нарисует на нем печати и подписи должностных лиц.
   Поздними вечерами у керосиновой лампы, под мерный храп Никоныча они с Григорием обрабатывали информацию, собранную за день: сопоставляли факты, отсеивали случайное и шифровали изобретенным ими самими шифром, чтобы завтра передать Павлу. О его связях они ничего не знали.
   Как-то Слава заехал на Цурьковскую мельницу. Заведующим ее был Николай Иванович Томе, высокий полный блондин с маленькими умными глазами. Томе, как говорили, держал открытый дом. Немецкие офицеры любили приезжать к нему - что ж, культурная семья, отличный самогон, радушный хозяин. А еще говорили, что немало хлеба уплыло к партизанам через его умные руки. Дом Томсов стал ценным источником информации. Николай Иванович держался с немцами приветливо, но с достоинством, и нельзя было понять, о чем думал этот человек. Григорий и Слава садились в углу комнаты - Григорий рисовал по чьей-либо просьбе портрет - и слушали, о чем говорят развязанные крепким самогоном языки.
   Весна наступала не торопясь. Матово блестели под серым небом разлившиеся реки; в низинах еще лежали пятна грязного снега, а на склонах оврагов появились желтые головки первых цветов. Слава останавливался и слушал весну - журчали невидимые ручьи, за облаками пел неутомимый жаворонок, пьянил неповторимый, какой бывает только ранней весной, свежий, влажный запах земли и наливающихся соком деревьев.
   Объезжая поля, он заметил, что по правому берегу Днепра на большом расстоянии немцы начали какие-то земляные работы. Спрятавшись в кустах, Слава наблюдал, переползал на другое место и снова смотрел. Через несколько дней у него не было сомнений: немцы строили глубоко эшелонированные укрепления. Это значило, что они готовят позиции на случай отступления. Сделать и передать своим схему укреплений!
   Через Талахову Слава срочно вызвал Волкова, который работал на складе земельной управы рабочим по доставке зерна на мельницы. Волков обещал принести фотоаппарат и попросить Гурьянова достать немецкую топографическую карту.
   С Женей Гурьяновым они познакомились не очень давно, но успели узнать его и доверяли ему, хотя разведывательной работы пока не поручали. С начала войны он был танкистом, осенью сорок первого года под Вязьмой попал в окружение, партизанил, раненым был взят в плен и, выдав себя за изменника Родины - солдата корпуса генерала Белова, работал в немецкой воинской части. Он быстро выучил немецкий язык, сумел вызвать к себе доверие немцев и охотно выполнял поручения Волкова: доставал оружие, бланки немецких документов. Волков заметил и еще одного парня - огромного, рыжего, шумного, который работал в гараже военной комендатуры. Так же как и Гурьянов, он выдал себя за беловца и назвался Жариновым. Впоследствии оказалось, что он - Григорий Розенберг и что попал в плен, выбираясь из окруженного немцами партизанского отряда. Оба они - Гурьянов и Розенберг - стали участниками той операции, о которой потом в районе рассказывали легенды.
   Идея составления схемы немецкой обороны получила полное одобрение "сверху", и Карпов приступил к работе. Приближался сев, и его частые поездки на землемерные работы не вызывали подозрений. Впрочем, когда старший агроном земельной управы Иосиф Мартынович Войткевич, худой, болезненного вида человек, ни о чем не спрашивая, протягивал ему пропуск, Славе казалось, что он о многом догадывается. Слава не сомневался, что немцы получали от Войткевича намного меньше зерна, чем собиралось с полей.
   Карпов работал долго, исползал по-пластунски километры и, наконец, к концу июля поставил на карте последний знак. Это была подробнейшая схема вражеской обороны: здесь были обозначены линии траншей, огневые точки, минные поля и проходы между ними. Этот ценнейший материал надо было как можно скорее передать советскому командованию. Но в это время связь с Центром неожиданно оборвалась. Лиля Медведкова сказала Павлу, что они сами должны перейти линию фронта и доставить по назначению карту и другие разведывательные данные.
   Ночью в кустарнике, на берегу тихой Хмости состоялось экстренное совещание группы. Пришли Гурьянов и Розенберг - Павел решил взять их с собой. Он коротко изложил обстановку, и все склонились над картой местности, заслонив собой свет карманного фонарика. Как выбраться из Кардымова? Немцы зверствуют, карательные отряды прочесывают лес, едва ли не каждый день кого-нибудь вешают или расстреливают.
   - Примерно в этом месте, - Волков показал на карте, - мы должны переправиться через Днепр и идти дальше на восток. До Днепра самый короткий путь - по дороге, но там полно немцев.
   Обсудили и отбросили несколько вариантов.
   - А если раздобыть офицерские формы и бланки немецких паспортов - Гриша их разрисует - и пойти по дороге? Рискнем! - предложил Розенберг.
   - Не годится. Офицеры не ходят по дорогам, а ездят. - Волков на минуту задумался. - А что, если мы попытаемся угнать легковую машину? На них ездит только большое начальство, и вряд ли патруль решится нас остановить.
   - Машину бургомистра! - почти выдохнул Карпов. - Это мы с Гришей берем на себя, - добавил он, кивнув в сторону Розенберга.
   - Сделаем! - отозвался тот.
   Все понимали, что замысел дерзкий. Когда возбуждение улеглось, обсудили план и детали побега, распределили обязанности: Тепцов отвечает за продовольствие и боеприпасы, Гурьянов достанет оружие, немецкие пилотки и хотя бы одну офицерскую форму, Волков, как местный житель, разрабатывает маршрут, и за ним остается общее руководство операцией.
   Самым сложным было вывести машину бургомистра из гаража, который охраняли солдаты комендантского взвода. Григорий Розенберг очень удачно работал там слесарем, и теперь с утра до ночи на грязном полу под машиной горела его рыжая голова. Он устранял действительные и мнимые неисправности. Старенькая "эмка" никогда не знала такого заботливого ухода.
   Каждый день Слава, тоже знавший автодело, приходил помогать ему. Они угощали часового сигаретой, выслушивали жалобы о том, что дома некому
   убирать урожай, что русские наступают под Курском и войне не видно конца. Солдат оглядывался и, понизив голос, ругал Гитлера. Скоро они знали по именам всех часовых, и те считали их своими.
   В конце августа все было готово: продовольствие, оружие, боеприпасы - патронами снабдил их Томе - спрятаны у реки Хмость. Никоныча жалели - не простит он "измены", - а сказать не могли.
   Наступил день побега. С утра Слава и Григорий были в гараже. Еще раз проверили машину, заправили ее бензином и маслом, пряча волнение, покуривали с часовым, пообещали покатать его, когда бургомистр уедет куда-нибудь на другой машине. Едва стемнело, они снова подошли к гаражу, и Григорий обратился к часовому:
   - Привет, Вилли! Шеф срочно требует машину.
   - Гут, битте.
   Вошли в гараж, завели мотор. Часовой тем временем открыл ворота... Не может быть... Сейчас поднимет тревогу... Но часовой, спокойно покуривая, ждал у ворот. Они медленно проехали мимо него и, успев заметить, как он помахал им рукой с зажатой между пальцами сигаретой, повернули в сторону дома бургомистра Петушкова. Отъехав достаточно далеко, они погасили фары и помчались к реке, где их ждали товарищи. Скорей! Петушкову и в самом деле могла понадобиться машина.
   В черном небе ни звездочки. Когда глаза привыкли к темноте, они различили впереди черную массу - кусты на берегу реки. Здесь! Навстречу выбежал Гурьянов. Быстро и бесшумно погрузили боеприпасы и продовольствие. Розенберг с трудом натянул на себя офицерский китель и сел за руль. Слава, в пилотке, рядом. Остальные - сзади. Готово! Теперь к Днепру.
   Машина мчится по шоссе. Впереди кромешная тьма. Чтобы лучше видеть, выбили ветровое стекло - тугая масса холодного воздуха ударила в лицо. Чуть поблескивает асфальт. По сторонам черный лес. Тепцов следит за дорогой сзади: нет ли погони? Немного светлеет - начались поля. За ними должна быть деревня. А там воинская часть и патруль. Автоматы наготове.
   Слава чувствует, как напряглись ребята, и, кажется, видит, как побелели пальцы Розенберга на баранке. Не сбавляя скорости, проскочили деревню. Слава расслабляет мышцы и слышит, как сзади зашевелились ребята. Впереди еще деревня. Внезапно луч света бьет в глаза - на миг Слава слепнет, но все же успевает заметить, как часовой у обочины дороги отдает честь. Чувствует, что заметили это все.
   Впереди Днепр. Машина сбавила скорость, свернула с дороги и остановилась на берегу у опушки леса. После страшного напряжения несколько секунд сидели неподвижно.
   Машину решили сжечь. При свете костра, под смех и реплики товарищей Слава писал записку: "Дорогие фрицы! Мы, покидая вас, прихватили машину вашего холуя бургомистра Петушкова. Скоро он будет болтаться на виселице, и машина ему не понадобится. Говорят, на том свете все ходят пешком, даже кавалеры рыцарского железного креста. С вами мы не прощаемся. Скоро увидимся в вашем логове Берлине".
   Записку прикрепили к дереву и пошли к месту переправы - медлить нельзя, скоро рассвет. В бывшей деревне Малиновке в одной из землянок отыскали старика, у которого чудом сохранилась лодка. На всякий случай выдали себя за немцев и полицаев и приказали старику переправить их на другой берег.
   Шли ночами. Однажды рискнули идти днем: решили, что в эту мерзкую осеннюю погоду в такую глухомань немцы не придут. Моросил мелкий осенний дождь, тихо стучал по листьям. Над головой сплошная серая каша.
   Вдруг послышался шорох. Они замерли. И в следующую минуту раздалось: "Стой! Руки вверх!" На чистейшем русском языке! Это была дивизионная разведка. Лейтенант что-то говорил им, но они ничего не понимали - они смотрели на его молодое русское лицо и ловили звуки окающей волжской речи. Чувства, которые владели ими в те мгновения, им не
   забыть никогда. Пройдет еще столько же лет, а они все так же будут помнить тот возглас на русском языке: "Стой! Руки вверх!"
   Война пощадила их; все они остались живы и закончили свой военный путь в Германии. А Тепцов воевал еще и на востоке. Павел Алексеевич и Святослав Георгиевич были в одной части, а теперь вот уже несколько лет работают в лесной промышленности, в Сибири.
   - Одной веревочкой связаны мы с тобой, Паша, на всю жизнь, - шутит Карпов
   Григорий Васильевич живет в Москве, по-прежнему преподает рисование и черчение, а в свободное время занимается живописью. И по-прежнему есть у него работы о Маяковском. Жаль, что картины, написанные в Кардымове, сгорели вместе с домом. Но "Маяковского" он восстановил...
   
   ...Ночь прошла. Вставало солнце, и в золотистом воздухе таяли остатки тумана. Скоро Кардымово.