XVI

   Пока Сила Гаврилович докладывал в штабе, Сергею пришлось ждать в просторной накуренной комнате, полной народу. Присев в углу, он не сводил глаз с этих людей, о чьих славных делах уже столько слыхал. Вот они, простые, обычные люди; одни в засаленных кожушках трактористов и механиков, другие в брезентовых тяжелых плащах колхозных ездовых или в черной форме железнодорожников. Не будь при них оружия, можно было бы подумать, что все они только что вернулись с мирной работы и собрались здесь обогреться и отдохнуть.
   Днем эта комната служила, очевидно, конторой колхоза. На стенах висели распоряжения немецких властей. Никто этих бумажек не трогал, не срывал, никто, кро?,1е Сережки, не обращал на них внимания. А Сережке эти распоряжения здесь, над головами партизан, казались особенно нелепыми.
   Как можно было понять из разговоров, здесь собрались сегодня не только партизаны. За столом сидело несколько председателей колхозов, которые, видимо, не принадлежали к отряду и прибыли сюда с какими-нибудь отчетами. Они вместе с партизанами живо обсуждали введенную в "Хвыле коммунизма" новую систему учета, которая всем присутствующим очень нравилась. Из всей этой сложной механики Сережка мог понять только то, что вместо хлеба и скота оккупанты должны были получить от "Хвыли коммунизма" шиш с маслом. Перед Сергеем сидели настоящие командиры колхозного дела, выросшие за годы социалистических преобразований, обогащенные опытом руководства новым типом хозяйства. Уверенные в себе и в своих делах, они с достоинством спорили и советовались, ожидая вызова к командиру отряда.
   "Они и сейчас чувствуют себя хозяевами положения, - думал Сережка. - Как и Сила Гаврилович, они продолжают жить по советским законам... Даже на совещание съехались в этот заметенный снегами хутор, чтобы отчитаться перед "хозяином". Кто же он, этот "хозяин"?"
   Вскоре вернулся Сила Гаврилович и повел Сергея на другую половину хаты - там помещался штаб. Столяр, показав, куда войти, сам остался в полутемных сенях.
   - Я тебя тут буду ждать, - бросил он вдогонку. Переступив порог, Сережка остановился, пораженный. Половину стены напротив занимала карта Полтавщины. Около нее стоял широкоплечий русый человек в темной суконной гимнастерке, туго подпоясанной армейским ремнем с планшеткой на боку. Разглядывая какой-то пункт на карте, он горячо говорил о чем-то с двумя товарищами, сидевшими за столом в шинелях внакидку. Когда Сережка вошел, разговор сразу прервался. Тот, что стоял возле карты, резко повернулся к вошедшему и окинул его быстрым взглядом.
   Сережка чуть не вскрикнул от неожиданности: он узнал секретаря обкома партии.
   До войны секретарь обкома не раз бывал в институте, однажды даже выступал с речью на комсомольском собрании. Правда, тогда у него не было этой бороды, этой сугубо военной подтянутости, собранности во всей фигуре. Однако кто из полтавчан не узнал бы его и сейчас по энергичной, почти юношеской складке улыбающихся губ, по высокому гладкому лбу, по характерно прищуренным глазам, умным, проникновенным, вызывающим каждого на откровенность!
   Когда в Полтаве впервые услышали, что в области действует несколько партизанских отрядов, которыми руководит секретарь подпольного обкома, фашистские врали из шкуры лезли, чтобы только оклеветать его. Видели, мол, как он подался в машине на восток, только пыль поднялась... И находились малодушные, которые верили этой лжи. Сейчас Сережка хотел бы крикнуть им отсюда: "Смотрите! Вот он стоит в своей полувоенной форме у карты Полтавщины. Стоит и улыбается мне. Гляньте в соседнюю комнату, сколько прибыло к нему народу из разных районов области! Пришли отчитываться перед ним, пришли к нему за наукой борьбы! И один из них - Сережка Ильевский..."
   - Это вы привезли сводку? - спросил секретарь, оглядывая взволнованного парня.
   - Какую сводку? - не понял вначале тот.
   - Сводку Совинформбюро.
   - А-а... Я.
   - Натерпелся страху, наверное, за дорогу?
   - Нет... У меня камешки для зажигалок... Я - меняла...
   - Ого, вооруженный, - секретарь перемигнулся с теми, которые молча сидели за столом, и все засмеялись.- Ну, садись, друже, расскажи, что там у вас...
   Они сели на скамью, и Сережка впервые громко стал рассказывать о том, что до сих пор было под тяжким запретом. Расстрел пленных на Огневом Поле, заседание у Убийвовков, первая листовка - присяга "Непокоренной Полтавчанки", наконец, радиоприемник... Обо всем этом Сережка рассказывал вдохновенно, как о чем-то редком и исключительном, а секретарь внимательно слушал, изредка переспрашивая.
   - Всё? - спросил он, когда Ильевский исчерпал свои новости и умолк.
   - Всё, - краснея, буркнул тот, сразу почувствовав, как мало ими еще сделано.
   - Хорошо, - подбодрил его секретарь. - Теперь позволь тебе задать несколько дополнительных, как говорили у вас на экзаменах, вопросов.
   И тут произошло самое странное, поразившее Сережку. Выяснилось, что секретарю все, о чем он рассказывал, давно уже известно. Он знал такие подробности их деятельности, о которых, казалось, никто не мог знать, кроме самого Сережки, Ляли и самых близких друзей. О том, что Сережка был "механиком" в гараже и что его оттуда выгнали... О том, как Са-пига пришел к ним "покупать шкаф"... О листовках, спрятанных в бамбуковых палках... Обо всем здесь каким-то образом уже было известно, и секретарь говорил сейчас об этом как бы мимоходом, не подчеркивая своей осведомленности. Одно у него вызывало похвалу, другое - осуждение, сдержанное и вместе с тем твердое, не допускающее возражений.
   Сережка был ошеломлен. До сих пор он думал, что его поездка в совхоз была совершена по его собственному желанию и с Лялиного согласия: он ехал повидаться с сестрой и распространить листовки. А сейчас выяснилось, что он ехал сюда с важным поручением, ехал, выполняя приказ. И приказ этот был не только требованием его собственной совести, не только заданием Ляли и ее друзей, но прежде всего приказом человека, который сидит сейчас рядом с Сережкой. Это было самым неожиданным и в то же время самым приятным. Сергей гордился тем, что выполнял волю этого человека, волю представителя партии, тем более, что эта воля целиком согласовывалась с его личными желаниями, с требованиями его совести.
   - Передайте Ляле следующее, - говорил секретарь обкома, уже не улыбаясь, как в начале встречи: - надо организовать молодежную группу на заводе "Металл". Это во-первых. Во-вторых, связаться с кригслазаретом. Там есть такой человек - врач Веселовский... Запомните?
   - Запомню.
   - Веселовский. Он вам кое в чем поможет. В-третьих, придет к Сапиге или к Ляле человек без двух пальцев на левой руке. Зовут его Безрукий. Ему вы передадите пулемет.
   - Это из отряда товарища Куприяна? Секретарь обкома на какое-то мгновение задумался.
   - Да, от товарища Куприяна. В дальнейшем вы будете поддерживать непосредственную связь именно с его отрядом.
   - А с другими? А с вами?
   - Связь с товарищем Куприяном - это то же, что и связь с нами. Указания подпольного обкома в дальнейшем будут идти к вам через Безрукого.
   - Что ж это мы... пулемет отдадим, а сами безо всего останемся, товарищ... товарищ секретарь или командир, - запнулся Ильевский, не зная, как лучше обратиться в данном случае.
   - Секретарь, он же и командир... И тот и другой приказывают: пулемет передать по первому требованию Безрукого.
   - Но ведь мы сами хотим прийти с ним к вам в отряд!
   - Пока что вам хватит работы в Полтаве. Там вы сейчас нужнее.
   - Опять листовки?
   - Опять. Мы их тут читали. Хорошие, с сердцем.
   - Это, наверное, по вашему приказу они были размножены? - догадался Сережка. - Потому что мы сделали сотню, а на другой день их появилось в городе, наверное, с полтыщи. Не от руки, а на машинке.
   - Видите, вы не одиноки, товарищ Ильевский. Вы только одна из наших боевых застав.
   - Однако листовки - этого мало! - воскликнул Сережка. - Нам бы стрелять немцев!
   - Подождите, я еще не кончил. Я еще не сказал самого главного, из-за чего вы здесь очутились. Ракетницы Пузанов достал?
   - Достал.
   - Ракеты к ним есть?
   - Зачем нам ракеты? Ракетой фашиста не убьешь.
   Секретарь нагнулся и вытянул из-под скамьи солдатский вещевой мешок, набитый до половины. Он передал его Ильевскому.
   - Все-таки возьмите эти ракеты. Передадите их Ляле. Они вам, думаю, пригодятся. Непременно пригодятся.
   - Когда?
   - Узнаете потом... Вот пока и все, товарищ... Сережка, - секретарь обкома доверчиво положил руку на острое, худое плечо парня.
   Сережка, поняв, что пора идти, поднялся. Но как ему не хотелось уходить отсюда! Все здесь было до боли родное, тут он снова почувствовал себя свободным среди свободных, хозяином своей судьбы, таким, каким был прежде. И вот надо все это покинуть и снова опуститься в подъяремный, созданный оккупантами мир, где на каждом шагу человека могут оболгать, унизить, затравить, уничтожить. Но так надо!
   Сергей стоял посреди комнаты и взволнованно смотрел на секретаря обкома ясными, полными слез глазами.
   - Сколько бы это ни продолжалось, - заговорил он, - мы все равно никогда им не покоримся, будем бороться!
   Ему хотелось заверить секретаря обкома, заверить партию, что он и его друзья верны ей всегда, везде, во всяких условиях.
   - Я не сомневаюсь, - сказал секретарь, словно прочел его мысли. - Пусть ваша вера никогда не пошатнется. Мы можем испытывать тяжкие удары, на многих из нас могут свалиться большие несчастья, это все возможно, и к этому каждый день, каждый час надо быть готовым. На то и война. Но в самые тяжелые минуты помните одно: наша борьба не может окончиться поражением. Она может завершиться только победой. Вы человек образованный и знаете, что после социализма не может наступить рабство. Колесо истории нельзя повернуть вспять. Народ, ценою многих жертв и усилий построивший настоящую жизнь, отвоюет ее, чего бы это ни стоило, товарищ Ильевский!
   Секретарь обкома крепко обнял юношу.
   - Желаю успехов в работе. Приветствуйте Лялю и всех друзей.
   Радостно возбужденный, Сережка вышел на крыльцо. Он чувствовал себя окрыленным этой поддержкой, этим доверием. У него как бы открылись глаза на подлинное значение своих поступков, своей собственной деятельности. Оказывается, она гораздо значительнее, чем он до сих пор думал. Она почти ве- личественна!
   Через несколько минут двери штаба открылись, и на пороге, освещенный лампой, появился секретарь обкома со своими товарищами. Он был уже в белом кожушке, с автоматом на груди. Разговаривая о какой-то торфоартели, они прошли через сени и скрылись в соседней комнате, где их ждали председатели колхозов.
   Как из-под земли вырос перед Сергеем Сила Гаврилович.
   - Уже? - столяр внимательно посмотрел в лицо парню.
   - Уже.
   - Давал чёсу?
   - Всего давал, - многозначительно улыбнулся Сергей.
   Вышли со двора и медленно двинулись хутором.
   ...Они уже выбрались в поле, когда снизу, из "Хвыли коммунизма", одна за другой вылетело несколько групп всадников. Остановившись в разных местах на околице хутора, они оглядывали голубую замороженную степь. Вскоре за всадниками показалась длинная колонна. Люди шли пешком, ехали в санях. Сережке казалось, что среди тех, которые двигались по снегу в первом ряду, протаптывая дорогу для других, он узнает коренастую фигуру секретаря обкома в белом кожушке, с автоматом на груди.
   Потом колонна, удаляясь, исчезла, растворилась в седой ночной мгле.
   - Куда они? - обратился Сергей к Силе Гавриловичу.
   - Известно куда: оккупантов громить.
   Оба зашагали через хрустящую степь, и Сергею думалось: они идут, как боковая застава этой колонны.