Через десять лет после окончания «Молодой гвардии» А. Фадеев опубликовал в печати начальные главы нового своего романа «Черная металлургия».
Опубликованные главы «Черной металлургии» не могут являться материалом для суждения о характере незаконченного романа и даже о замысле его. Перед читателем замедленная по сюжету экспозиция большого произведения. Перед читателем рас-крывается дверь рабочей квартиры в новом доме где-нибудь в Челябинске или Кузнецке. Мы знакомимся с передовым рабочим, хо-зяином этой квартиры, его женой, отцом и в известной мере входим в мир повседневных интересов тех простых советских людей, трудом которых создается и держится все советское государство.
Само название романа «Черная металлургия» является не просто обозначением обширной области индустриального труда, составляющей костяк экономики страны, но в нем угадывается и некая идейно-эстетическая полемика, определявшая названия и прежних произведений писателя. Очевидно, что, называемая «черной», эта область соприкосновения человека с металлом, требующая усилий и мужества, дает возможность рельефнее проявиться светлому в человеке, тому, что составляет красоту и силу рабочего, закаленного своей профессией. А все это вместе взятое перерастает как бы в сим-волический образ всего рабочего класса.
Повторяю, что читатель может судить об этом по первым главам лишь на правах догадки. Но о чем может судить читатель, так это о взятом тоне или характере повествования, примыкающем по стилю к «Молодой гвардии» и подчиненном идее опоэтизирования красоты и героики советского человека.
В этой связи следует сказать о некоторых современных тенденциях в развитии советской литературы, опираясь, разумеется, не на начальные главы неоконченного романа Фадеева, а на опыт «Молодой гвардии».
Основной тенденцией, какая проявилась в развитии советской литературы в послевоенные годы, было нарастание в ней утвержда-ющих, романтизирующих и даже возвеличивающих начал и приемов и, наоборот, снижение в ней познавательно-исследовательского лафоса, пафоса показа действительности, как она есть, со всеми противоречиями, борьбой в ней светлого и темного, в том числе и в душе хотя бы и положительных героев. В критике это привело к появлению утверждения, что в советском обществе нет и не может быть серьезных противоречий, конфликтов и что советское развитие неуклонно идет в гору во всех областях и происходит борьба лишь лучшего с хорошим. Так,, например, трактовался конфликт двух председателей колхозов в пьесе А. Корнейчука «В степях Украины», конфликт хорошего Галушки, которому и «при социализме хорошо», с лучшим Чесноком, поборником дальнейшего улучшения и преобразования колхоза на началах коммунизма.
Проявлением все того же пафоса утверждения была и теория о том, что социалистический реализм представляет собой соединение реализма и революционного романтизма и что усиление последнего имеет ныне особый смысл в целях возбуждения революционной энергии масс, их веры в свое дело, их упорства в борьбе за коммунизм. Если оставить в стороне преувеличения и перегибы, обозначившиеся на этом пути раздувания роли романтического начала, то следует вспомнить, что родоначальником таких взглядов был М. Горький, который считал, что если советскую действительность нельзя целиком изобразить методом «последовательного» реализма, то надо искать и другие методы. М. Горький считал, что художник иной раз вправе «поднять» читателя над действительностью, осветить ее романтикой поставленных народом целей.
Продолжателем подобных взглядов стал и А. Фадеев, защищавший в ряде своих статей идею революционного романтизма, как неотъемлемой составной части социалистического реализма. Те критики, которые выступили с возражениями Фадееву и против вос-хваления романтизма, аргументировали тем, что в романтических, подогревающих (а стало быть, и искусственных) приемах советский писатель не нуждается, поскольку в самой действительности заключено столько возвышающей, героической романтики, что достаточно ее просто и правдиво перенести на страницы произведений, чтобы эти примеры, живые факты советской действительности, сами по себе свой поэтический заряд передавали читателю. Развивая эту аргументацию, некоторые критики выдвинули тезис эстетики Н. Чернышевского — «прекрасное есть жизнь». В прокламировании же романтизма эти критики усмотрели недоверие к самой жизни, недооценку красоты со-ветской действительности.
Однако нетрудно видеть, что, выдвигая эстетический тезис Н. Чернышевского — «прекрасное есть жизнь», те, кто полемизировал с Фадеевым, незаметно для себя совершили подмену философского содержания этого тезиса. Если у революционно-демократического писателя прошлого века ссылка на жизнь как на источник понятия о прекрасном обозначала материалистический подход к вопросам эстетики и вовсе не исключала критики того, что было в жизни, то у некоторых советских авторов формула Чернышевского превратилась в буквальную характеристику советской действительности как прекрасной действительности. Следует сказать, что это эстетическое определение прозвучало в период как раз наибольшего распространения культа личности И. В. Сталина и безусловно являлось одним из отражений тогдашней обстановки в идеологической жизни страны.
Очевидно, что при таком толковании прекрасного, едва ли не совпадающего с советской действительностью и во всяком случае всецело на нее опирающегося как на единственную основу, и ревнители возвышающего романтизма и ревнители изображения красоты советской действительности по сути дела оказывались в одном положении — по преимуществу воспевателей наших достижений.
Почему развилась в советской литературе эта мощная тенденция в сторону опоэтизирования и даже патетического изображения и воспевания побед и достижений в борьбе за коммунизм и советских людей как героев этой борьбы? Прежде всего под. воздействием самих этих побед. В Советской стране во весь гигантский размах и силу проявил себя субъективный фактор истории, то есть сам трудящийся народ,- создающий все ценности на земле. Это не могло не наложить отпечаток на характер развития самой литературы и действительно сказалось на развитии советской литературы самым глубоким образом в форме распространения и победы метода социалистического реализма, опирающегося на человеческие силы, созидающие социализм, и проникнутого ленинским принципом партийности литературы.
Однако к этому основному, здоровому, что составляет душу советской литературы, стало примешиваться на определенном этапе распространения культа личности нездоровая тенденция уклонения от показа жизни в ее исторических противоречиях (хотя бы и с позиций ведущих сил истории), тенденция сглаживания этих противоречий, лакировки действительности во имя ложно понятой задачи якобы пропаганды только наших достижений с воспитательными целями. Эти лакировочные тенденции проявились в целом ряде послевоенных произведений о жизни колхозников, рабочих, советской интеллигенции. Борьба с недостатками этих произведений и против нарушения законов реализма была в определенные годы затруднена тем, что, во-первых, ряду подобных произведений были присуждены Сталинские премии по литературе и они тем самым получили пра-вительственное признание, а во-вторых, распространением одно время критики «на уничтожение», критики, дискриминировавшей писателей общественно-политически, поддерживающей нездоровые тенденции в литературе. В сторону утеснения прав реализма клонили и вышеприведенные теории, воспевавшие романтизм приподымания над действительностью.
На XX съезде Коммунистической партии Советского Союза, начавшем глубокий идейный поворот в жизни страны в смысле Освобождения от всего нездорового и догматического, что было ранее при жизни И. В. Сталина, связано с культом личности,, было дано решительное указание о необходимости устранить последствия культа личности во всех областях. Для развития социалистического реализма, именно и прежде всего как реализма, то есть метода, обеспечивающего наиболее полное и всестороннее воспроизведение действительности, курс, взятый XX съездом КПСС, будет иметь в высшей степени'шюдотворное значение. Очевидно, что всякое продвижение вперед влечет за собой известную переоценку сделанного в прошлом с новых позиций. Но очевидно также, что эта переоценка должна ка-саться в первую очередь проявлений догматизма и лакировки в литературе, но никак не может задевать главного, на чем создается литература нового, социалистического человечества. Это главное и основное — показ народа как ведущей силы истории, показ того, как в творческом труде и борьбе за коммунизм происходит духовное обновле-ние всех людей и рождение нового Человека, о котором когда-то мечтал и писал Горький. Это главное и основное — ленинская партийность эстетического кодекса литературы нового общества, выражающаяся в том, что все художественные, изобразительные средства приводятся в движение
для того, чтобы яснее и ярче показать добытую марксизмом-ленинизмом истину о развитии истории человеческого общества через классовую борьбу к коммунизму.
В рамках такого художественного метода, с таким идейным содержанием и направлением могут существовать и развиваться разные художественные направления и роды искусства. И если это мало проявилось в советской литературе в последние годы, то лишь благодаря догматизму, распространившемуся в период господства культа личности, благодаря стремлению все втиснуть в один тип литературы с повышенным, если так можно выразиться, «коэффициентом пропаганды».
Если с вышеизложенных позиций подойти к оценке некоторых итогов тридцатилетней творческой деятельности А. Фадеева, то нельзя не признать, что именно для теории социалистического реализма произведения советского писателя дают поучительный материал. Общая тенденция в развитии художественного метода Фадеева заключалась — так же как и у всей советской литературы — в нарастании поэтически утверждающих и романтических изобразительных средств при создании образов положительных героев, советской молодежи, рядовых партийцев, с одной стороны, и, с другой стороны, в развитии при изображении отрицательных персонажей приемов обличительной сатиры, гротеска. Эта общая тенденция с наибольшей рельефностью сказалась в «Молодой гвардии».
С точки зрения исследовательских задач реализма как художественного метода, эта тенденция может привести и к отрицательному результату, если следовать ей догматически (как это случилось в некоторых произведениях о колхозах первой половины пятидесятых годов). Углубление познавательно-исследовательской роли социалистического реализма и расширение его эстетического ар-сенала — вот та задача, которая встает перед советской литературой после XX съезда КПСС. Мы вправе в связи с этими задачами отметить значение того нового, что было найдено в «Молодой гвардии». Самый талант А. Фадеева как писателя — я бы сказал — тяготел к тому, чтобы реализовать себя именно как писателя для юношества. А юношество всегда нуждалось в поэзии и романтике.
Самым существенным для характеристики творчества Фадеева является то, что его пафос воспевания, подобно яркому и ласковому лучу, направлен не на исключительных героев, поставленных, а тем более поставивших себя на пьедестал истории, направлен даже не на воспевание красоты и достижений советского общества в целом, а обращен на простых трудовых людей, на простой народ. Художественное творчество Фадеева, выросшее и сформировавшееся на демократических традициях классической русской литературы, движимо изнутри живой и действенной любовью к народу. Пафос партийности сливается у Фадеева с этой его любовью к народу. Отсюда естественная демократичность того мира, какой встает перед читателем со страниц произведений писателя. Народ в произведениях А. Фадеева не случайно выступает как главная сила истории, как но-ситель самой идеи прекрасного.
В мире фадеевских образов нет места тому, что могло бы исказить человека духовно. И, наоборот, со всей силой отрицания Фадеев обрушивается на проявления всяческого мещанства или буржуазного перерождения человека (в образах Мечика, Маркевича, Стаховича, Фомина и др.).
Вот эти главные черты фадеевского творчества, его народность и партийность, органически слиты с его писательским обликом. В этом отношении Фадеев — типическая фигура советской литературы, человек всецело воспитанный Коммунистической партией и всей советской обстановкой.
В своей статье «О Лу Сине», напечатанной в газетах Пекина и Шанхая 19 октября 1949 .года (к 13-й годовщине со дня смерти вели-кого китайского писателя), А. Фадеев писал:
«В Западной Европе и Америке до сих пор существуют писатели — крайние индивидуалисты, жители так называемой «башни из слоновой кости», сторонники «искусства для искусства».
Эти писатели — писатели-лжецы. Они прекрасно знают, кому служат.
Искусство, которое не влияет на человеческие души, искусство «без человека»,— это выродившееся искусство, это, собственно говоря, уже не искусство. А личность настоящего писателя формируется народом, его породившим; чем сознательнее он сам служит народу, тем выше его личность, тем она многогранней, и тем крупнее он как писатель».
Эти последние слова могут рассматриваться и как идейная программа деятельности самого Фадеева. Его писательская дея-тельность, во-первых, являлась сознательным служением народу, Коммунистической партии, представляющей собой передовой кол-лектив народа, руководящий им. Во-вторых, деятельность Фадеева, как мы сказали, была многогранна. И в этом отношении Фадеев представляет собой тот новый тип писателя, который сложился в Советской стране.
Указанные черты относятся не только к одному Фадееву. Они характеризуют многих советских писателей. И именно в таком каче-стве, не только как кабинетных литераторов, но как общественных деятелей, как бойцов партии, как людей, готовых всегда сменить . перо на винтовку (как это было в годы Великой Отечественной войны), как людей, готовых идти в первых рядах борцов за мир, за новое человечество,— такими уже привыкли видеть советских писателей не только читатели в СССР, но и за рубежом. В этом смысле характерна статья под названием «Писатель, боец, руководитель», появившаяся в органе ЦК Коммунистической партии Франции «Юманите».
«Советский писатель — это руководитель,— писала французская газета.— В этом его основная черта. Закрывая книгу Горь-кого, Шолохова, "А. Толстого, Эренбурга или Фадеева, читатель чувствует, что он не только хорошо провел время, но и набрался сил, еще лучше вооружился для повседневной борьбы против старого, обреченного порядка, яростно пытающегося любой ценой приостановить ход истории.
Писатели Советского Союза — не кабинетные литераторы, занимающиеся пессимистическим самоанализом, а активные участники борьбы народа за будущее, находящиеся и в мирное и в военное время «на передовой линии огня». Глубокий старик Серафимович жил жизнью народа. Он сражался в рядах Красной Армии, и борьба вдохновила его на создание «Железного потока», первого произведения советской литературы. До последнего дня своей жизни он оставался ак-тивным бойцом в буквальном смысле этого слова, всей своей литературной деятельностью участвуя в последней войне.
А. Фадеев являет собой образец такого писателя. Ему не было еще двадцати лет, когда он стал участником гражданской войны. Его известные произведения, в первую очередь «Разгром», отражали возникновение и развитие нового общества. Его произведения всегда отличались подлинной актуальностью, то есть помогали народу осознавать свою силу, причины, заставляющие народ идти по пути, им избранном. Тотчас по окончании войны «Молодая гвардия» Фадеева послужила молодежи примером героизма, высоких моральных качеств, воспитываемых коммунизмом. Огромный успех этой книги объясняется тем, что молодежь увидела себя такой, как она есть, какой стремится быть.
Советский писатель типа Фадеева не ограничивается деятельностью художника. Он испытывает необходимость участвовать в разработке вопросов теории литературы, в идеологических дискуссиях, имеющих целью определить направление и методы, при помощи которых писатель сможет лучше выполнять общественный долг...
На конгрессе в Вроцлаве, выступая от имени советских деятелей культуры, Фадеев продемонстрировал их высокую сознательность в смысле ответственности перед народами своей страны, а также ответственности всех людей умственного труда перед всеми народами мира в борьбе, которую они ведут. Выступление Фадеева показало широту цели, поставленной перед собой советскими писателями, их глубокое понимание своей роли как слуг всего человечества».
Возвращаясь к собственно художественному творчеству Фадеева, мы можем охарактеризовать его в целом как пример воплощения художественными средствами идей и образов народной борьбы за коммунизм. Нет прямой связи между художественностью произведений и осознанностью задач, которые ставит перед собой писатель. «Крупность» писателя не измеряется и многогранностью его деятельности. Сила чисто художественного творчества определяется талантом писателя, степенью идейного и образного проникновения в действительность.
В то же время художественность, взятая сама по себе (если под художественностью понимать силу и богатство изобразительных средств писателя), не является каким-то отвлеченным началом, воздействующим на читателя вне идейного содержания произведения. А. Фадеев именно как художник был движим идеями партии и вырос на почве борьбы за коммунизм. В этом смысле его творческий опыт, так же, как и творческий опыт ряда других советских писателей, про-никнутых, подобно Маяковскому, поэзией коммунистической идейности, имеет немалый интерес и для теории нового искусства, рождающегося в настоящее время, в условиях перехода человечества от капитализма к социализму. Три больших художественных про-изведения, написанных Фадеевым, демонстрируют поиски писателем каждый раз новых художественных средств для решения разных задач, какие жизнь ставила перед литературой. Но каждое такое решение партийно. Вот почему произведения Фадеева не только представляют художественно-познавательный и воспитательный интерес для широкого читателя (а мы видели, что романы Фадеева получили весьма большой читательский отклик и у нас и за рубежом), но и представляют интерес для познания путей рождения новой эстетики. Как писатель-коммунист, А. Фадеев создал произведения, которые помогли миллионам людей глубже осознать и почувствовать человеческую правду коммунизма. В этом, и прежде всего в этом, их значение.
