VII

   В воскресенье по Пушкинской улице Лялю вел под руку высокий юноша. Ляля все время смеялась, юноша, видимо, развлекал ее шутками. Он был в простых армейских сапогах, в куцей, подрезанной шинели, в танкистском шлеме. Если бы у него спросили документы, то он, не торопясь, показал бы удостоверение на имя Ивана Адриановича Пархоменко, слесаря завода "Металл". И если бы на самом заводе "Металл", который немцы решили переоборудовать под свою прифронтовую мастерскую, спросили у старых рабочих-полтавчан про Ивана Пархоменко, то они дружно засвидетельствовали бы, что хорошо знают этого русого парня, сына Марии Власьевны Пархоменко. Надоел он им, мастерам, еще будучи фабзайцем, а теперь снова откуда-то свалился на голову. Так бы они ответили.
   В конце концов трудно отличить огрубевшие темные руки слесаря от обожженных шершавых рук танкиста.
   - Ты только не горячись, Леня, - говорила девушка, когда они выходили на окраину, в березовый перелесок, который вся Полтава называет Белым-гаем. - В таких делах, Леня, выдержка прежде всего.
   Она была в осеннем пальто поверх пушистого лыжного костюма.
   - Я уже вижу! - воскликнул юноша, вглядываясь безбровыми глазами в чащу белостволых, стрельчатых берез. - Вот он увяз в болоте. Эх ты, Друг!..
   - Не кричи, Леня, прошу тебя!
   - И гусеницы слетели, башню тоже, видно, за- клинило!
   - Это твой?
   - Нет, это Федорова... А своего я что-то не вижу.
   - Запоминай место.
   - Подожди! - Леня вдруг выпустил Лялину руку. - Видишь? Это же командирская машина!
   - Твоего командира?
   - Что же это такое? - не отвечая, продолжал Леонид. - Я до сих пор думал, что она тогда вырвалась, она тоже засела!
   - Не одна она...
   - Что-о! - Леонид метнул на девушку свирепый взгляд. - Пусть бы все засели, только бы она вырвалась!
   - Хороший командир был?
   - Командир как командир, не в том дело... Полковое знамя было на той машине!
   - Знамя другое сделают, Леня...
   - Сделают! Ничего вы не понимаете в этих вещах! Полк, потерявший знамя, расформировывается! Не существует больше!
   - Правда? - Ляля была поражена. - Я этого не знала. А может быть, его спасли? Может быть, они вышли?
   Леонид молчал. Пахло разбухшей корой, мокрыми листьями.
   - Однако, Леня, не надо задерживаться, - спохватилась девушка и, взяв парня под руку, повернула его на месте. - Нам поpa возвращаться. Хорошо запоминай. Ночи теперь такие темные! А еще в лесу...
   - Во всяком лесу я дома,- буркнул Леонид мрачно. - На Енисее вырос... А все-таки когда ж это командирская засела? Просто непонятно!
   Он еще раз оглянулся. Сквозь белую гребенку бе- резняка виднелись разбросанные по низине замершие танки. Леня присел на корточки, разглядывая сквозь деревья почерневшие машины.
   - Вон моя! - воскликнул он. Голос его спадал, переходил в тяжелый шепот: - Моя, моя!..
   - Смотри, заяц! - Ляля схватила Леню за руку. Заяц сидел перед ними на тропинке, насторожив уши, как свечки. Леня свистнул. Заяц удивленно повел головой и, словно нехотя, поскакал в кусты.
   - Так могут и волки развестись под Полтавой, - сказала Ляля. - Когда-то по воскресеньям тут много народу гуляло, а теперь...
   - Жаль, нет винтовки. Я б его с первого выстрела... Вечером пельмени варил бы.
   Ляля внимательно посмотрела на парня.
   - Кстати, как ты живешь, Леня? - спросила она. - Материально...
   - Живу, - нахмурился Леонид. - Зажигалки научился делать, а Власьевна продает. Эту шинель она мне купила. Только немного коротковата... Третий размер...
   - Мы тебе что-нибудь вскладчину...
   - Брось ты, Ляля! - обиделся Леонид. - Теперь все так. Думаешь, Ильевский лучше меня живет? Ведь они просто голодают, только Сережка не признается. А я со своей Власьевной как-нибудь перебьюсь. Власьевна - душа-бабуся! У ней сын где-то на Балтике морячок... - сказал Леонид и задумался. - Все-таки мне не верится, что весь экипаж командирской погиб. Это было бы черт знает что!
   Уже выходя из Белого гая, они на боковой тропке неожиданно увидели двух немецких офицеров. Небрежно закинув ружья за плечи, офицеры медленно переставляли ноги в высоких охотничьих сапогах. У одного за поясом болтался убитый заяц.
   - Хочешь, я их сейчас уложу! - прошептал Леонид, косясь на немцев.
   - Не смей! - Ляля ускорила шаг, теснее прижавшись к юноше.
   Офицеры перекинулись несколькими словами, засмеялись.
   - А зря! - Леонид ударил себя по карману широкой ладонью. - У меня семизарядный.
   - Ты носишь с собой? Днем?!
   - И днем и ночью.
   - Леонид! Чтоб это было в последний раз, - в голосе девушки послышались нотки приказа. - Зачем бравировать? Ты слышишь?
   - Есть! - чуть было не козырнул Пузанов.
   ...А ночью он снова был в Белом гаю. Стояла непроглядная тьма, и только белые стрелки берез неясно светились. Ветер неустанно шумел в вершинах, а внизу было совсем тихо.
   Пузанов уверенно шел между стволами, не цепляясь, ныряя в кусты, и ни один сучок, ни одна ветка не хрустнули под его сапогами, как будто они были подбиты мехом. Ильевский пробирался следом за ним. С непривычки Сергей все время за что-то цеплялся, ветки хватали его за полы. Казалось, все колючки направили свои острия ему в глаза. "Странно, как он здесь ориентируется, - думал Ильевский о Леониде. - И как умеет ходить: ни треска, ни хруста... Должно быть наоборот: ведь не он, а я бывал в этом гаю десятки раз..."
   Наконец кустарник остался позади, прохладный ветер овеял их лица, и они остановились.
   - Видишь, - наклоняясь к Сережке, шепнул Пузанов, указывая рукой вперед. - Видишь, темнеет?
   - Ничего не вижу, Леня...
   - Вот еще! Да совсем же близко.
   - А, да... Как будто что-то выплывает.
   - Это он. Ты ляжешь здесь и будешь ждать меня. Как только сниму, - Леня говорил о пулемете, который надеялся снять с подбитого танка, - как только сниму, я тебе свистну чибисом.
   - Как это - чибисом?
   - Эх ты, а еще поэт!.. Ну, просто свистну. А ты тут держи ухо востро. В случае чего действуй, как условились...
   - Есть! - кивнул головой Сережка.
   Пузанов пошел к командирской машине. Обошел ее кругом, ласково поглаживая броню. В левом борту зияла темная пробоина. Через открытый люк башни Леонид привычно забрался внутрь, посветил фонариком. Трупов не было. Все, что можно было снять, уже было снято, кто-то хозяйничал здесь раньше него. Попробовал неподвижные, мертвые рычаги управления и вылез из башни. Было и тоскливо и в то же время легко на сердце: экипаж все-таки вышел - значит, знамя спасено.
   Спотыкаясь на болотных кочках, Леонид направился к своему танку. Он чернел приземистым силуэтом в нескольких десятках метров впереди. В этой машине Леонид встретил войну на границе в Западной Украине. В ней выдержал трехдневный неравный бой под Торчином, где по фронту в тридцать километров шли лесом, танк на танк, в лобовую, - тогда он сберег машину. Теперь она, разбитая и обгоревшая, стояла, завязнув в трясине, и словно ждала его.
   В нескольких шагах от машины Пузанов остановился. В танке что-то стучало. Вначале он подумал, что это Ильевский, устав ждать, забрался туда.
   Подошел ближе.
   В машине стучали, сопели, чертыхались.
   - Ты знаешь, Борис, - слышался молодой недовольный бас, - ничего не могу сделать. Где он тут закреплен, что его держит, - ни черта не вижу...
   - Брось ты его, Валька, - отвечал другой голос скороговоркой. - Мы так с ним до утра провозимся. Лучше завтра придем с фонариком. А сейчас давай возьмемся за аккумулятор.
   Снова послышались стук и тяжелое сопенье.
   - Да мы и аккумулятор не вытянем, - послышался вскоре тот же бас. - В нем, наверное, пуда четыре. Да не мешай, Борис!..
   - Ты сам мешаешь, Валька!
   Пузанов усмехнулся и тихо поднялся к люку. Не выпуская из руки револьвера, крикнул вниз:
   - Эй вы, конспираторы! А ну, вылазь!
   В машине притихли, даже перестали сопеть.
   - Вылазь, кому говорю! - снова скомандовал Леонид.
   Через минуту перед ним, потупившись, стояли двое юношей: один - высокий, широкоплечий, другой - маленький, в кепке с огромным козырьком.
   Пузанов пренебрежительно оглядел своих пленников, свистнул Ильевскому. Юноши вздрогнули..
   - Ну что, сняли? - спросил их Пузанов насмешливо. - Вы думаете, тут так, тяп-ляп? Вот я вам покажу, как надо снимать!
   Ребята дружно сопели, опустив головы.
   - Что тут такое? - спросил Ильевский, приближаясь.
   - Сережка?! - ребята встрепенулись, узнав его по голосу. - Сережка!
   Ильевский приглядывался к ним в темноте.
   - Валентин? А это кто? Борька?
   - Я, - бойко и в то же время предупредительно ответил Борька.
   - Чего вас тут носит? - допрашивал Ильевский.
   Пузанов обратился к нему:
   - Знакомые?
   - Так это ж наши ребята, с Подола! Знакомься, Леня: это Валентин Сорока, а это Серга Борис.
   Юноши с некоторой опаской подали Пузанову руки.
   - Ваше счастье! - буркнул тот. - Ну и головы! Кто ж так делает? Охрану не выставили - раз, разговорчики - два, спички палите в машине - три. А если б это не я?
   - Ничего не видно, - пробормотал широкоплечий Сорока.
   - Да вы бы его и днем не сняли! - с хвастливой гордостью сказал Пузанов. - Машина тоже не глупа, она ждет хозяйских рук.
   - Как же быть? - неуверенно взглянул на него Борис из-под своего козырька.
   - А я вот сейчас покажу...
   И Пузанов мгновенно исчез в машине. Вскоре из люка показался ствол пулемета.
   - Принимай, Сережка! - послышался голос Леонида.
   Ильевский, приподнявшись, принял из его рук непривычно тяжелое оружие.
   Пузанов еще некоторое время копошился в машине, потом, тяжело дыша, выставил на борт аккумулятор.
   - Принимай!
   Ребята подхватили его втроем и чуть было не выпустили, так он был тяжел.
   - Вот как это делается, - сказал Леонид, спрыгивая на землю.
   - Гениально! - восторженно воскликнул Борис, приглядываясь в темноте к Пузанову.
   - Класс! - согласился Валентин. - Мы б еще и сейчас возились. Подайте, я возьму аккумулятор на плечи.
   Ему помогли. Леонид взял у Сережки пулемет, осмотрел его в темноте, и они все вместе двинулись к Белому гаю.