Через парк поселка Рутченково шел, прихрамывая, человек в полушубке, в низко надвинутой на глаза шапке. В парке было безлюдно. Вдруг из-за деревьев донесся хохот. Невдалеке на поляне мелькали зеленовато-серые плащи немцев. Солдаты забавлялись: надрезали на стволе дерева кору, обнажали древесину и по очереди стреляли из карабинов, целясь в обнаженную часть ствола. Каждый меткий выстрел вызывал бурный восторг всей компании.
— Варвары, — подумал Павел с отвращением. Он вспомнил, как молодежь когда-то сажала эти деревья. Он был тогда пионером. Каждый отряд взялся засадить свою аллею. Клены на поляне были посажены его отрядом. Ему стало душно, тяжко. Он поспешил свернуть в боковую аллею и скоро вышел из парка.
В переулке за палисадами стояли одноэтажные кирпичные домики. Пройдя в конец переулка, Павел открыл калитку и вошел во двор. Поднявшись на крыльцо, он постучал в дверь.
Дверь тотчас открыли. В полутемных сенях стояла женщина, рукой придерживая на груди платок.
— Здравствуйте, Татьяна Петровна, — сказал вошедший негромко.
Рука на груди женщины дрогнула.
— Кто вы? Что вам надо?
Он всматривался в ее лицо, едва различимое в темноте, и неуверенно произнес:
— Я к Татьяне Петровне,
— Войдите, — женщина посторонилась.
В кухне было почти так же темно, как в сенях: окно, выходившее во двор, было закрыто темным одеялом. Хозяйка зажгла каганец и поставила его на стол.
— Вы к Тане? — спросила она очень тихо и пошатнулась. — Таня умерла.
— Умерла? Татьяна Петровна?
— Да. Пошла на менку... Простыла... — женщина прижала к глазам ладонь, но сразу же отняла руку от лица, выпрямилась и устремила на гостя горящие глаза.
— Раздевайтесь. Чаем напою. Раздевайтесь,—пригласила она.
Он оглянулся на дверь. Она тоже тревожно посмотрела на окно.
— Вас никто не видел?
— Как-будто нет.
— Отлично. Да вы не бойтесь меня. Я сестра Тани — Ольга Петрэвна. — Она понизила голос до шепота. — Я знаю, вы пришли оттуда. Мы не успели сообщить о смерти Тани. Вот уже несколько дней радистка не может связаться с Большой Землей: ее выследили. Нужны новые позывные.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга: сгорбившаяся, высохшая до черноты старушка и кареглазый, разрумянившийся от холода молодой человек. Медленным движением руки он снял ушанку; прядь рыжеватых волос упала ему на лоб. Ольга Петровна взяла из его рук шапку.
— Не бойтесь меня. Я ждала вас, — сказала она и за-возилась у плиты. — Я заменила Таню.
— Пароль... вы знаете?—спросил Павел, всматриваясь в лицо учительницы. Она выпрямилась.
— «Максим». — Ольга Петровна улыбнулась.—Вы — Павел Колодин? Я знаю, вы когда-то учились у Тани.
— Да. Я окончил среднюю школу здесь, в Рутчен-ково.
— А потом ушли в армию?
— Нет. Поступил в сельхозинститут, в Зернограде, — в Ростовской области есть такой город, новый город.
— Война все поломала. Ну ничего. Вы еще молоды, у вас все еще впереди.
В плите весело заплясали огоньки. Они осветили худое лицо учительницы. Павел смотрел на него, и ему казалось, что он видит Татьяну Петровну — сестры были очень похожи.
Он сказал:
— Вам очень тяжело... — он чуть было не сказал: «без Татьяны Петровны», но спохватился и докончил: — Жить?
— Тяжело? Ах, родной, временами мне кажется, что я сплю и вижу кошмарный сон. Бывало, я не могла пройти мимо плачущего ребенка. А теперь! На моих глазах фашисты стреляют в детей, и я молчу! — Она подняла голову, и Павел увидел ее глаза, горевшие сухим страшным огнем.
— Фашисты загубили Таню. Фашисти убили моих лучших друзей. Вы знали Савву Григорьевича Матекина? Его убили-
— Знаю.
Жгучей болью, гневом пылали глубоко запавшие глаза учительницы.
— Империалисты искажают природу человека, превра-щают его в зверя. Спросите немецкого солдата: за что он убивает наших людей? Он вам скажет: «Хайль Гитлер». Настанет час, обманутый немецкий солдат опомнится и обратит оружие против своих настоящих врагов. Но сколько горя, сколько зла он причиняет людям, которые никогда ничего дурного не желали ему и не делали.
Голос ее окреп, поднялся.
— Нас убивают за то, что мы не хотим, не можем быть рабами. Мы хотим жить, трудиться, строить. Мы никому не мешаем. Посмотрите на меня. Дружочек мой, я уже старая женщина, и сил у меня мало. И прожила я свою жизнь тихо, мирно. — Она усмехнулась.—Знаете поговорку: «Этот человек мухи не обидит»—это о таких, как я, сказано. Я ужасно всегда боялась крови; бывало, Таня смеется: «Нашей Оле палец булавкой уколи — она в обморок грохнется». Так оно и было. А теперь мне хочется взять автомат и наказать убийц. Разговаривать с фаши-стами, спрашивать — за что они убивают мирных, хороших людей? Только пулей можно прошибить эти медные лбы.
Ольга Петровна подошла к Павлу, взяла его голову в свои руки, слегка отстранила от себя, заглянула в глаза:
— Говори, зачем пришел? Прямо говори, не бойся.
— Вы знаете, зачем я пришел, — тихо произнес Павел, отстраняясь.
— Говори, говори все. Что там, у наших? Бьем фашистов? Что на Волге? Фон Паулюс сдался? Здорово их потрепали?
Павел улыбнулся.
— Да вы и без меня все отлично знаете. Засмеялась и Ольга Петровна.
— Информация из первых рук. А как же! Да, дружочек, мы только и живем победами Красной Армии, надеждой на скорое освобождение. — Она пытливо посмотрела ему в лицо и. тихо спросила: —Тебя прислали заменить Степана?
Павел вздрогнул.
Ольга Петровна не отрывала глаз от его лица, казавшегося невозмутимо-спокойным.
— Я свяжу тебя с нашими, — говорила она, все болъ-ше волнуясь. «Он боится довериться мне», — думала она с болью и не знала, что сказать, что сделать, чтобы он поверил ей.
Она поправила волосы.
— Я — учительница. Вы к нам вот этакими приходите, — она показала, какими маленькими приходят в школу дети. — Вы вырастаете на наших глазах. Становитесь пионерами, в комсомол вступаете... Таня и женила бы тебя сама. Я правду говорю, — ее строгое лицо смягчилось. — Говори, что делать?
Павел поднял на окне угол темной шторки и выглянул во двор. За окном ветер раскачивал голую ветку дерева.
Павла смущала и беспокоила словоохотливость учитель-ницы, ее повышенная нервозность. И он напряженно обдумывал: вправе ли он ей довериться? Она знает пароль, она знает и его самого, очевидно, со слов сестры. Это успокаивало его. И все же он медлил открыть ей цель своего прихода.
Ольга Петровна ласково смотрела на юношу.
— Говори всю правду, не бойся, со мной надо только правду, вот как я тебе. От души.
Но он молчал. Ольга Петровна отвернулась и со слезами в голосе пригласила:
— Пей чай. Вот... Я налила...
Павел сел. Ольга Петровна облокотилась на стол и, глядя на него потемневшими мокрыми глазами, заговорила тихо, проникновенно:
— Мы выучили вас, воспитали... Верьте нам.
— Я верю.
— Спасибо, за Таню спасибо. Их глаза встретились.
— Радистке надо уйти, — заговорил Павел медленно, не отводя взгляда от внимательного лица учительницы.
Она молча кивнула головой.
— Ее заменят... — Он помолчал немного, посмотрел на темное окно и негромко, но решительно добавил:—Придет опытная радистка. Зовут Надеждой.
Как только Павел заговорил о деле, ради которого он пришел в Донбасс, Ольга Петровна успокоилась и притихла. Только спросила: «Она придет ко мне?»—и замолчала опять.
Сидя за чаем, Павел рассказывал:
— Под Сталинградом фашисты разгромлены. Красная Армия наступает. Уже недолго ждать. Как только Красная Армия вступит на территорию Донбасса, партизаны поднимут в тылу у немцев восстание. Нам нужны сведения о немецких частях в Донбассе...
— Хорошо, — прошептала Ольга Петровна.
