Борис Орлов, приходя в контору, старался не замечать опустевшего места за Валиным столом. Его спрашивали о девушке, удивлялись, куда она пропала.
— Пустое, — говорил Борис, глядя на собеседника наивными голубыми глазами. А мысль лихорадочно работала: только бы не растеряться, не выдать себя. Самым мучительным было то, что он не знал, за что девушка арестована. И как она себя ведет? Мучило его и это странное совпадение: Степан исчез вслед за Валей.
Выяснилось все через несколько дней самым неожиданным образом. Возвращаясь из конторы домой, Борис увидел Валю. Они столкнулись лицом к лицу на углу улицы.
На ней был тот же, как всегда, светлый берет, черные кудри падали на плечи, яркие губы выделялись на белом напудренном лице.
Девушка взглянула на Бориса, ее губы дрогнули, и она поспешно, сбивчиво заговорила:
— Ах, что только я пережила. Это ужасно, ужасно. Счастье, что папа меня выкупил. За сорок пять тысяч! Они такие изверги, такие изверги.
— За что они вас? — спросил Борис, стараясь не смотреть ей в лицо: накрашенные губы и слезы — это как-то не вязалось и вызывало неловкость.
Девушка кусала кончик белого чистого платочка.
- На столе у Вайнерта лежал наган... Ну, я взяла его и спрятала.
— Но ведь это глупо! — вырвалось у Бориса.
- Ах, нет нет... Не говорите так, Борис. Немец ничего бы не заметил: он был уверен, что оставил наган в другом месте. Это соседка, она узнала, что у меня наган, и донесла.
— Странно, как она могла узнать?
— Просто случайность. Шеф вызвал меня и потребовал, чтобы я вернула наган. Я сначала говорила, что у меня его нет, а он позвонил в полицию...
— И вы сдрейфили?
— Не сердитесь на меня!
Борис нервно рылся в карманах кожаной куртки. Он злился и на девушку, и еще больше на самого себя: не хватает еще, чтобы Валю увидели с ним, да еще в слезах.
Девушка просунула под локоть ему руку.
— Не сердитесь, Боря.
Он покосился на ее руку и увидел, что на ней была та же синяя вязаная перчатка, какую Валя надевала до ареста. Это показалось ему невероятно странным. Он отстранился, вынул из кармана платок и начал вытирать руку.
-— Я не виновата, — жалобно тянула девушка. — Я хотела... Евгений сказал мне, что вы собираете оружие, и я...
— Бросьте выдумывать, — перебил Борис раздраженно,—никто никакого оружия не собирает. Все это фантазии Женьки и ваши. Вот вы и влипли.
Валя посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Мои фантазии? — проговорила она, растягивая слова.
— Вас допрашивали?—спросил Борис скороговоркой, понизив голос.
— Нет... Да. Я не знаю. Папа меня выкупил.
— Кто допрашивал? Да говорите толком, И не вздумайте реветь!
— Следователь,—пролепетала девушка, с мольбой глядя на Бориса.
— О Степане спрашивали?
— Нет... Да. Я сказала, что мы бывали в кино. Но ведь это не запрещено?
Валя уткнулась носиком в платочек и всхлипнула.
— Про вас я ничего не сказала. Поверьте, Борис, ничего.
Из-за дома вышла женщина с ведром. Борис передернул плечами, громко засвистел и быстро зашагал в сторону. Валя осталась одна.
Склонив набок кудрявую голову, она медленно шла по дороге. Глядя на нее издали, можно было подумать, что девушка прогуливается. Но перед глазами у нее все двоилось. Ей надо бы рассказать Борису откровенно: и как следователь рассыпался в комплиментах, убеждал ее не губить молодость и красоту, как навязывал ей свое покровительство. Но она ведь ничего ему не обещала, отец выкупил ее за сорок пять тысяч. «Я ни в чем не виновата»,— мысленно убеждала себя Валя. А надо было рассказать ему все откровенно и немедленно скрыться: уйти в село, попробовать перейти фронт, но не быть на глазах у полиции. Тот, кто побывал в руках врага и получил свободу из его рук, никогда не будет свободен по-настоящему — Борис понимал это и в тот же день послал к девушке Сашу Скоблеву с приказом: «Уходи в село». Но Валя обиделась, из какого-то дикого упрямства пошла в кино, демонстрируя свою безбоязненность. Когда Борис узнал об этом, у него возникло такое чувство, как будто на ноги ему навесили тяжелые гири.
Но внезапно все изменилось.
Дня через три он снова столкнулся с Валей на улице.
— Вы не в конторе? — удивилась девушка.
— А вы читали сводку германского командования?— ответил он вопросом.
— Опять «положение без перемен»?
— Нет, именно есть перемены. На Волге по приказу фюрера началось «стратегическое отступление и перегруппировка войск».
— Да-а? — Валя схватила Бориса за руку. — У вас есть газета? Дайте.
Впервые за полтора года они читали сводку германского командования с веселым чувством. Правда, немцы выражались очень туманно, и трудно было понять, каково истинное положение под Сталинградом. Но недаром Борис прожил эти полтора года — он научился понимать язык Геббельса. В сводках говорилось «о выпрямлении линии фронта» и о «перегруппировке войск». Нетрудно догадаться, почему Гитлер «выпрямляет» фронт.
Всю зиму с запада на восток шли воинские эшелоны: везли к Волге свежие пополнения войск, оружие. С востока ехали раненые. Их везли в классных вагонах, за окнами мелькали высокие наколки сестер. Эшелоны с вооружением шли на восток и в феврале, но навстречу им с востока вдруг двинулись товарные поезда, переполненные ранеными солдатами. Немецкие солдаты брели и по дорогам, и без дорог.
— Прочтите передовицу,—посоветовал Борис.
«Больше внимания немецкому солдату,—Валя пробегала глазами статью. — Они часто теперь приходят. Стучат в дверь и спрашивают, нельзя ли им поместиться в квартире... Между тем далеко не все жители проявляют сочувствие. Бывают случаи, когда особенно изнервничавшиеся вследствии длительного напряжения на фронте немецкие солдаты, требуя ночлега, повышают тон и вообще держат себя не так, как обыкновенно ведут себя культурные люди... Необходимо создать для них хотя бы минимум удобств и уюта и дать возможность отдохнуть от ужасов передовой линии...»
— Фашисты взывают о милосердии, — Борис расхо-хотался.
«Для паники нет оснований, — читала Валя дальше.— Усиленное передвижение германских войск и даже их от-ступление в некоторых районах для выпрямления линии фронта породили среди населения различные толки... О решительной победе германской армией не может быть и речи. Линия фронта, правда, приблизилась, но нигде не доходит до линии прошлой зимы и находится примерно не менее чем в 150 километрах от города. Однако слухи, вызывающие беспокойство населения, растут. Эти слухи, очевидно, распускаются с целью посеять панику...»
— Сегодня шеф не явился в контору! — заявил Борис.
— Ну? — Валя оторвала глаза от газеты. — Значит драпают?
* * *
Над городом стали появляться самолеты с красной звездой на крыльях. Нарушат призывал население маскировать окна, но люди нарочно ставили на подоконники зажженные лампы. Грохот бомбы, сброшенной с советского самолета на фашистские казармы, на склады оружия,, был слаще музыки.
Партизаны все смелее нападали на бредущих по дорогам солдат, громили обозы и отнятое оружие раздавали населению. Народ ждал свою армию.
Борис проверял явки, налаживал связи с поселками и хуторами, с часу на час ожидая сигнала о выступлении под-польщиков в тылу у немцев.
Наступил наконец день, когда у подъезда службы «СД» остановился зеленый «оппель». Тотчас же в дверях показалась рыхлая фигура Графа. Тяжело пыхтя и отдуваясь, он тащил к машине объемистые желтые чемоданы.
Дверца открылась, из машины высунулась голова Нарушата в съехавшей набок помятой шляпе.
— Скорее, скорее, черт бы вас побрал, — прохрипел он, — бросьте эту дрянь. Тут дело идет о жизни и смерти, а вы...
Но Граф сначала поставил в машину чемоданы, а затем уже втиснулся сам. Он повалился на сиденье весь мокрый от напряжения. Прохрипел:
— Поехали!
Машина дернулась, подпрыгнула, и Нарушат больно ударился головой.
— Черт! Дьявол! — выругался он. — Вот он ваш во-сточный Рур!
Старик повернул злое желтое лицо к Графу.
— Что, много прибыли получили вы с его предприятий?
Граф уставился в лицо советника оловянно застывшими глазами:
— На мой век хватит, — и он придавил грязным ботинком желтую крышку чемодана.
— Золотые зубы отправленных вами на тот свет людей? — мрачно заявил Нарушат, взглянув на чемодан. — Для этого не надо было ехать в Донбасс. В Освенциме или Дахау гораздо больше жертв, с которых можно содрать золотую корку.
Граф сунул в рот сигару и невозмутимо попросил:
— Дайте-ка огня.
Нарушат раздраженно щелкнул крышкой зажигалки.
— Фюрер — гениальный стратег. У нас нет оснований для паники, — сказал Граф.
— Нет оснований для паники! — вскричал старик. Толстяк невозмутимо пускал голубые колечки дыма.
— Фон Паулюса прищемили на Волге — фюрер даст реванш на Днепре.
— На Днепре! — советник окончательно вышел из себя. — Вы с ума сошли.
— Вольно же вам было вкладывать свои капиталы в акции Геринга, — Граф нагло усмехнулся в лицо старику. —Мои акции надежнее, — он постучал каблуком по крышке чемодана.
— От вашего золота пахнет кровью, — вскипел Нарушат.
— А от вашего? Фиалками?
Машина, подпрыгивая на камнях мостовой, рвалась вперед. По горизонту проплывали суровые терриконы, и Нарушат, взглядывая на них, сжимал челюсти: злоба душила его.
Машина пролетала по улицам затаившихся безлюдных поселков, и вслед ей летела песенка, неизвестно откуда принесенная ветром:
Вас ист дас?
Фрицы драпают от нас.
Прибыли на таночках,
Драпают на саночках.
В Донбассе открыто заговорили о разгроме гитлеровских войск под Сталинградом.
