К дому Скобловых подошла сгорбленная женщина. Она опиралась на палку и, видимо, передвигалась с трудом. Екатерина Ивановна увидела ее через окно и вышла во двор.
— Здравствуйте, — сказала женщина, подходя к крыльцу. Она сдвинула со лба платок, показались седые волосы. — Страшная стала? Не узнаете?—бескровные губы женщины сморщились.
— Ольга Петровна!
— Да, это я, — учительница пошатнулась. Екатерина Ивановна поддержала ее за локоть.
— Голубушка! Да что они с вами сделали? Проклятые! — говорила Скоблова. Она ввела учительницу в дом, усадила за стол, налила в тарелку лапши, положила на стол лепешку. — Ешьте, ешьте, горькая вы моя.
Учительница поднесла ко рту ложку с лапшой, но от запаха горячей пищи у нее закружилась голова. Она пролила лапшу на колени.
— Били они вас? — спросила Екатерина Ивановна шепотом, увидев на руке учительницы синяк.
Ольга Петровна молча приподняла юбку: ноги вздулись и посинели.
— И спина такая.
Она съела немного лапши. За окном стало сумеречно. Пошел дождь.
— Мне нельзя у вас засиживаться, — Ольга Петровна дотронулась худой черной рукой до руки Екатерины Ивановны, взглянула на окно, за которым шуршал дождь, придвинулась ближе к старухе и шепнула: — Пусть Степан на время уйдет. Савва советует.
Екатерина Ивановна задрожала. Учительница сжала ее руку. Пожатие было крепкое, чего никак нельзя было ожидать, глядя на измученную женщину.
— Вы не беспокойтесь, дорогая. Они ничего не знают. И не узнают. Но на всякий случай Степану лучше на время скрыться.
Глаза учительницы светились упрямым непреоборимым огнем жизни. В первые недели оккупации она жила со смертельным испугом в душе, не имея силы возмутиться, протестовать, не смея поднять голову и посмотреть на мир, в котором, как ей казалось, не осталось ничего светлого, человечного и красивого. Случай с портретом Гитлера разбудил в ней гневную силу протеста. Она стала помощницей Саввы в его борьбе с оккупантами.
Фашистский застенок еще больше укрепил ее волю, избитая, едва державшаяся на ногах, она говорила с огромной внутренней силой.
— Немцам у нас не жить. Вот припомните мое слово, Екатерина Ивановна. Не жить!
— За детей боюсь я очень.
— Переживем, дорогая, все переживем.
Ольга Петровна укутала голову и плечи платком, взяла палку.
— Прощайте, дорогая. Подойдя к двери, она оглянулась.
— Так Степану скажите, — и тихо, поспешно добавила:— Не провожайте, не провожайте меня. За мной следить будут, я так полагаю.
Она ушла. Екатерина Ивановна остановившимися глазами смотрела на темное окно, по которому стекали полосы дождя.
