До войны Богоявленская работала с Иваном Илларионовичем Скалауховым, познакомилась с его женой Людмилой Семеновной. Во время оккупации они сблизились, помогали друг другу. Соседкой у Скалауховых по Одиннадцатой линии была библиотекарь Мария Иоси-фовна Королькова, женщина средних лет, с внимательными добрыми глазами. В городе ее знал каждый второй мальчишка.
Ивана Илларионовича, уже старого человека, оккупанты, угрожая арестом, заставили работать. После того как он ушел из «сельхозкоманды» и несколько месяцев не появлялся на бирже труда, устроиться по специаль-ности не мог и пошел на строительство плотины в «Кирша». Возводили дамбу так называемые вольнонаемные — выловленные и под конвоем солдат пригнанные горожане. Были здесь и пленные. Скалаухов раздавал рабочим кирки и лопаты.
На водокачке познакомился с дедом Осадчим, который и до войны заведовал ею. Иван Илларионович приходил домой раз в неделю, по воскресеньям. В будние дни жил и ночевал в кладовой. По вечерам подолгу беседовал с Осадчим. Выяснилось, что он член партии и на плотине не случайно.
— Дамбу высоко уже подняли,— сказал однажды дед.— Воду-то для завода будут собирать.
— Скоро польют дожди.
— А если помочь водичке того — не задерживаться здесь?
Скалаухов прикусил губу. Старик словно угадал его мысли. Немного помолчав, спросил:
— А что — начальник стройки на водокачке не живет?
— Нет... Стол с бумагами держит.
— А нельзя ли на них взглянуть?
— Почему нельзя? Все можно, если для дела.
В ящике стола лежали бланки отпускных удостоверений. Они нужны были Скалаухову. В его квартире прятались две девушки, которых привела Королькова. Девчата бежали из Запорожья, там повесили их братьев. Мария Иосифовна приносила беженкам скудную еду. Но не одни девчата нуждались в документах. На восстановлении плотины Скалаухов познакомился с пленным, который просил достать хоть какую-нибудь немецкую бумажку, тогда он и его друзья бежали бы.
Иван Илларионович, чтобы не вызвать подозрений, взял четыре бланка. На следующий день передал пленному, и тот больше не появлялся на дамбе. Девушки, получив документы, направились к фронту.
Работа на плотине подходила к концу. Дамбу, двигаясь к середине, обкладывали булыжником. В августе ударила гроза, хлынул дождь, и потоки мутной воды помчались в котлованы будущего пруда. Ночью ливень припустил с новой силой. В кладовую к Скалаухову пришел Осадчий.
— Ты, Илларионыч, был на плотине? — спросил он.
— Нет.
— А ну дай мне кирку и ломик.
— Я тоже с тобой.
Под густым дождем добрались до середины дамбы. Уложенные камни не были еще закреплены цементом. Осадчий и Скалаухов принялись выковыривать их, пробили канаву, и вода под радостный говор ливня рину-лась в нее. Размывая землю, выворачивая камни, стремительно расширяла себе путь. Старики залюбовались ее буйством и опомнились, когда под их ногами стал оседать грунт.
К утру плотины не стало. Насыпали ее полгода, а вода унесла за несколько часов. Эксперты так и посчитали: причина аварии — ночной ливень.
Мария Иосифовна одобряла действия Скалаухова и помогала ему как могла.
В конце минувшего года она прослышала об открытии библиотеки. Директором ее горуправа назначила Гусева, бывшего работника книгокультторга, инвалида. Королькова пошла к нему. Возле здания библиотеки встретила девушек, которые откуда-то несли книги. Выяснилось, что Георгий Алексеевич Гусев со своими помощниками по всему городу ищет книги для будущей библиотеки.
— А какие вы собираете? — спросила Мария Иосифовна.
— Всякие, считайте, что все,— ответил Гусев.
— И классиков марксизма-ленинизма?
— И классиков.
— А меня на работу возьмете?
— О чем вы спрашиваете? Вы же опытный библиотекарь.
Гусев написал Корольковой справку и сказал, что теперь полиция не тронет ее. Мария Иосифовна познакомилась с разбитной девушкой Мусей, бывшей студенткой индустриального института, прекрасно владевшей немецким языком. Муся озабоченно рылась в кучах книг, отбирая целые и чуть попорченные экземпляры.
С болью, словно на детей, смотрела Королькова на валявшиеся под дождем и мокрым снегом бесценные тома. Их выбросили из педагогического института за угол здания. Мария Иосифовна и девушки выбирали художественную, социально-экономическую, историческую литературу, клали в мешки и таскали в недостроенное здание библиотеки на четвертый этаж. Гусев расставлял книги по полкам.
— Молодцы,— подбадривал он.— Только старайтесь подбирать все тома. Нужны полные собрания сочинений.
— А кому они нужны? — спросила Королькова.
Он повернулся к ней, взглянул исподлобья и негромко сказал:
— Нашим людям. Благодарны будут.
Солдаты спрашивали книги на родном языке. В куче книг, выброшенных из педагогического института, оказалось несколько экземпляров истории Коммунистической партии. Муся протянула одну из книг немцу. Тот унес ее с собой. На следующий день привел двух това-рищей и признался:
— Мы совсем не знаем вашу страну.
Мария Иосифовна догадалась, о чем идет речь, и дала еще два экземпляра истории партии на немецком языке.
В феврале сорок второго года Королькова заболела. К ней пришла Муся.
— Больше книги мы не собираем,— сказала она с горечью.— Запретили. Георгий Алексеевич выдал всем удостоверения до августа. Полиция не тронет.
Мария Иосифовна не задумывалась, откуда у Гусева удостоверения. Важно, что человек сделал добро в условиях, когда жизнь висит на волоске. Она поверила ему. Однажды привела двух девушек, и Георгий Алексеевич перепрятывал их некоторое время. Когда потребовалось заверить бланки, пошла к нему за советом, и он помог ей.
Первые листовки Королькова взяла у бывшей сотрудницы по детской библиотеке Кармановой. Потом она прочла призыв, который принесла Скалаухову Богоявленская. А вскоре после того, как Мария Иосифовна и Августа Гавриловна познакомились, в доме Скалау-ховых появился Юнисов. Ему нужно было укрыться от облавы. Королькова отвела подпольщика на Тринадцатую линию к своей подруге Анне Алферовой. Ей же она принесла несколько листовок о битве под Сталинградом, которые дал Гусев. Читали вслух и не сдерживали слез.
— Хотя бы скорее... Хотя бы скорее,— шептали женщины.
Газета «Донецкий вестник» и местное радиовещание были единственными источниками информации для населения. Но они будто не замечали настроения оккупантов, их отступления к Донбассу, окружения армии Паулюса. В новогоднем номере газеты появилось бодренькое обращение бургомистра Эйхмана к населению.
Александр Антонович сидел в кругу друзей на квартире Борисова и читал вслух статейку председателя управы.
«Дорогие горожане, рабочие и трудящаяся интеллигенция,— прочел Шведов и добавил: — А про нас забыл господин бургомистр. Хотя мы — нетрудящиеся, вот и упустил... Поздравляю вас с Новым годом и от всего сердца желаю счастья, здоровья, успехов в личной жизни и в нашем общем деле — победе над коммунизмом».
Командир сделал паузу и обвел улыбчивым взглядом товарищей. Остановился на Вербоноле.
— Ты слышишь, Андрей, твой тезка замахивается на весь коммунизм. Стерва, понятия о нем не имеет, а туда же,— сказал он и продолжил чтение: — «Второй год мы встречаем свободными от ненавистного режима. За каждым из нас уже больше не следят, нас не терзают драконовские законы. Жизнь построена на новый лад...» Но тут не сдержался Чибисов, встал и заглянул в газету.
— Неужели так и написано? — спросил он.
— То ли еще будет впереди. Слушай. «Свободный труд восторжествовал, и он приносит свои плоды, от которых сердце наполняется радостью...» Нет, я больше не могу! — воскликнул Шведов.— Эйхман просто комик.
— Такой пропаганды против немцев и мы не придумали бы,— проговорил Чибисов.— Я предлагаю перепечатать обращение с нашими коментариями. С небольшими, в одно-два слова, но хлесткими.
— Верно, Леня,— отозвался Вербоноль.
— Давайте послушаем до конца,— предложил Оленчук.
— «Прошло всего четырнадцать с половиной месяцев, как мы стали свободными гражданами. Вспомним же сегодня, что оставили нам после себя большевики — развалины, пустые продовольственные склады, разру-шенные индустриальные и пищевые предприятия, взорванные электростанции и водопроводы».
— Ишь, решил разжалобить,— вставил Борисов.— Защитник народа объявился.
— «А что мы имеем сейчас? Что мы, благодаря повседневной помощи и непосредственному руководству немецкого командования, сделали в условиях прифронтовой полосы?» — продолжал Александр Антонович.
— Уничтожили тысячи и тысячи невинных людей,— заговорил Чибисов.— Организовали лагеря смерти для пленных и коммунистов, отослали, как скотину, сотни молодых людей на каторгу в Германию.— Он закашлялся. Немного успокоился и сказал тихо: — Вот что я написал бы в ответ на его вопрос.
— А мы так и напишем,— подхватил командир, снова стал читать: — «Мы восстановили жизненно необходимые отрасли городского хозяйства — водопровод, электросвет, пищевые предприятия, частная инициатива возродила местную промышленность...»
— По-моему, бургомистр полоумный,— сказал Олен-чук.— Каждый в городе видит, что ничего подобного нет. Вот спекулянтов развели, хоть пруд пруди.
Тимофей, не отвлекай... «В городе и его районах налажено регулярное снабжение населения продовольствием. В этом заслуга каждого из нас. Но зазнаваться не следует. Впереди еще много работы...» Точно, ездили с одной тачкой в село, теперь давай двумя. Ходил один, теперь — всей семьей. Но и в селе голод... Однако я тоже отвлекся. Читаю: «Наступивший, 1943 год должен стать годом дальнейшего неуклонного...»
— Драпа,— вдруг сказал Вербоноль.— Неуклонного драпа с нашей земли.
— А твой тезка провозглашает другое... «Неуклонного восстановления хозяйства города, улучшения благосостояния народа...»
— Но это уже когда паршивца не будет здесь или когда мы его вздернем на суку,— опять вставил Андрей Андреевич и тут же смущенно проговорил: — Прости, не могу спокойно слушать эту чепуху.
— Писавший эту белиберду стоял на голове,— прошептал Чибисов.
— «К решению этих задач я призываю всех граждан, ибо участие в этом приблизит к победе над врагом — мы укрепим тыл, следовательно, поможем армии-освободительнице добить заклятого врага»,— прочел Александр Антонович и задумался. Озорно взглянул на Чибисова и, обращаясь к нему, сказал: — Товарищи, а ведь из этого «поможем армии-освободительнице добить заклятого врага» можно сделать такое, что в благородном семействе Эйхмана и его вдохновителей разразится скандал.
— Как именно? — спросил Борисов.
— А вот как. Расскажем в листовке о Сталинграде, о приближении фронта к Донбассу. Призовем народ к борьбе в тылу: проводить саботаж, срывать мероприятия местных властей и оккупантов, а потом... Потом такое: со всем этим солидарен, мол, бургомистр города достопочтенный Эйхман. В новогоднем послании, смотри «Донецкий вестник» от первого января сорок третьего года, он пишет: «К разрешению этих задач я призы-ваю всех граждан, ибо участие в этом приблизит к победе над врагом». А здесь сделаем маленькую опечатку. Исправлений все равно не предвидится. Вместо «мы укрепим тыл», напишем: «Мы расшатаем тыл, следовательно поможем армии-освободительнице добить заклятого врага».
— Здорово! — выкрикнул Чибисов.— Нет, правда здорово. Я ее сам откатаю тысячи три.
— Не будем откладывать,— предложил Вербоноль. Текст написали за полчаса. Леонид спрятал листок во внутренний карман пиджака и возбужденный пошел домой. Он представил вытянутые от злости лица гестаповцев и господина Эйхмана. В редакции наверняка перешерстят сотрудников, а жители города получат настоящий новогодний подарок.
