С фронта шли тревожные вести. Гитлеровская армия стояла у Волги, газеты напечатали снимок нацистского флага на какой-то горной вершине Кавказа. «Донецкий вестник» сообщал об успехах Германии. Он заявлял от имени горожан, что они, мол, приветствовали крах Coветов и теперь вместе с немецкой администрацией успешно налаживают новую жизнь. Но тут же газета помешала объявление: «Партизаны появляются в самых разнообразных видах. Это саботажники, это распространители ложной секретной пропаганды, это шпионы, имеющие помощников в городах и деревнях. Они разузнают о вокзалах, опорных пунктах и административных помещениях. Каждый помогающий партизанам, дающий им информацию или укрывающий их сам является партизаном. Все равно, рано или поздно, будут открыты последние их убежища. Тяжкие наказания падут на партизан и их помощников — это будет, главным образом, смертная казнь».
Но население города продолжало трудную тайную борьбу с оккупантами. Люди не регистрировались на бирже труда, а если получали направление на работу, то исчезали с документами.
Планы немецкого командования об использовании могучих ресурсов «Восточного Рура» в войне рушились. В Сталино шахты в строй не вступали, металлургический завод не работал, лишь местная промышленность изготавливала щетки, кайла, глиняную посуду. Пустить удалось одну турбину для освещения части домов, воды почти не было. Зато оккупанты расхваливали жизнь в Германии, звали туда специалистов, особенно молодежь. «Вы получите хорошую зарплату, культурные навыки труда. Мы спасаем вас от голода, заботимся о том, чтобы среди вас не было безработных».
Горожане оказались в безвыходном положении. Безработица и голод стали неотвратимы, как сама смерть.
— Сейчас люди молчат,— сказал на совещании Шведов.— Но они еще больше ненавидят оккупантов. Их настроение, как порох, которому нужна спичка. Немцы торжествуют, а мы должны зажечь свои костры, В самых неожиданных местах. Это поддержит наших людей.
Через день Шведов пришел к Борисову и сказал, что разведал склад на Второй линии, устроенный в бывшем здании пассажа. Ночную вылазку поручил возглавить Вербонолю. Андрей Андреевич переоделся в немецкую форму. Вместе с Борисовым и Гринько добрались вдоль заводской стены до сожженного здания ремесленного училища.
Собирался дождь, косматые тучи медленно надвигались на яркие летние звезды. Со стороны завода доносился рев мотора. Вербоноль оставил товарищей и уверенно зашагал к бывшему пассажу. У тыльной стены остановился, прислушался к ночным звукам. Раздались приглушенные шаги часового и снова удалились. С торца здания немцы соорудили деревянный помост, по которому вкатывали в помещение бочки с горючим. Охрана сюда не заглядывала. Вербоноль на корточках подобрался к двери. Обшарил ее и подергал за ручку — изнутри был засов. Андрей Андреевич легонько свистнул. Из темноты к нему подошли Борисов и Гринько. Стали Дергать дверь и почувствовали, как засов согнулся. Вдруг почудились чьи-то шаги. Андрей Андреевич выхватил пистолет, стали ждать, но никто не появился. Они снова принялись за дверь и после небольшого усилия открыли ее...
В первом отделении оказалось несколько бочек с бензином. Втроем подхватили одну из них и на руках отнесли к заводской стороне. Борисов и Вербоноль прикатили бочку в пустующий двор на Седьмой линии. Воз-вратились к складу, где их поджидал Гринько. Снова зашли в помещение и нащупали небольшую дырку в деревянной перегородке. С трудом вытащили через нее два комплекта обмундирования и винтовку.
Дальше оставаться в складе было опасно. Летняя ночь кончалась. Борисов посмотрел на сереющие под потолком окна и толкнул Вербоноля локтем, показывая глазами вверх.
— Уходите,— приказал Андрей Андреевич.
Достал из кармана бутылку с бензином и выплеснул его на перегородку. Привязал к доске короткий бикфордов шнур, высек из бензинки огонь и поднес к шнуру...
Утром к Алексею Ивановичу пришел улыбающийся Шведов.
— Знаю, земля слухами полнится,— сказал он.— Спасибо, товарищи. Так держать.
С ним был Новиков, командир познакомил его с Борисовым, Вербонолем и Гринько.
О пожаре в пассаже заговорили в городе. Узнал о нем и Бобырев. Он уже работал на шахте № 4 «Ливенка». Там поставили деревянную эстакаду, с перебоями откачивали воду из ствола. Ивана Иосифовича, как слесаря, заставили счаливать трубы, ремонтировать насос.
Под эстакадой стояли бочки с маслом, их по ночам охранял дряхлый старик, а на воскресенье он уходил домой. В один из выходных, под вечер, Бобырев пришел на шахтный двор. Синие сумерки висели над землей, и тишина уходила вниз, к пруду. «Посидеть бы с удочкой»,— подумал Иван Иосифович, направляясь к кузне. Возился в ней, вроде бы искал кусок проволоки, пока не стемнело. Пригибаясь к земле, пробрался к эстакаде. Сдвинул с бочки крышку, набрал в жестяную банку масла и облил сухие доски. Опрокинул одну бочку набок. Намочил прихваченный с собой тряпочный жгут в масле, поджег его и бросил возле досок. Спокойно зашел за террикон и скрылся в кукурузе... Пока добежал домой, пламя охватило всю эстакаду. Наблюдал со двора, как черный дым валил из-за террикона.
На шахту прикатили гестаповцы. Как ни в чем не бывало, пришел на работу и Бобырев. На месте эстакады стояли обгоревшие столбы. Немцы приказали построить рабочих. «Э, нет,— решил Иван Иосифович,— Меня это не касается». Он вошел в разбитую баню, вылез через окно, низиной спустился к пруду и ушел в город к родственнице... Вскоре устроился слесарем в гараже на Второй линии.
В эти дни Вербоноль часто улыбался в усы. У него опять началась, как он говорил, операция по массовой вывозке пленных.
— По целевому назначению забираем,— басил Андрей Андреевич.— Успевай обслуживать.
Фриц Энгель уже не стоял со своей машиной во дворе Борисова. Битва у Волги подмела все части, квартировавшие в Сталине Но теперь машина была у Вани Покусая, работавшего шофером в организации «Тодт».
Гринько приносил от Быльченко списки пленных, приготовленные Волоховым. Они вместе с Тамарой освобождали бойцов по одиночке. Вербоноль решил вывозить их машиной. Давние три случая забылись, в СД поменялись начальники отделов, а Мужик работал в другой организации.
Ранним утром крытый брезентом грузовик подъехал к поликлинике и остановился невдалеке от входа во двор лазарета, обнесенного колючей проволокой. Из кабины выскочил высокий усатый офицер. У входа его встретил Саблин и повел к вестибюлю. Навстречу вышел начальник отделения внутренней охраны лазарета Воло-хов. Офицер подал ему бумажку.
— Будет исполнено,— доложил Волохов и скрылся в здании.
Офицер и Саблин остались вдвоем. Полицейский зашептал;
— Если будут шум поднимать, я сообщу. Пущу слух, что хотели бежать и всех перестреляли.
— Добро... Уходи.
Саблин скрылся в лазарете, а офицер направился к машине, В двери вестибюля показались пленные. Волохов кричал на них:
— Ну, работнички, залежались! Давай, давай!
Проходивший мимо него раненый резко повернулся и плюнул в лицо.
— Стерва! Я еще с тобой рассчитаюсь. Илларион Васильевич горько улыбнулся... Еще два раза приезжал за пленными Вербоноль, переодетый в офицерскую форму. Но назначенный вскоре вместо Ковалева главный врач Дикусар, садист и палач, запретил брать пленных на работу непосредственно из лазарета. Снова пришлось выводить их по одиночке...
Шведов долго не задерживался на одном месте. Его искала полиция, и он запутывал следы. Неожиданно появлялся на конспиративных квартирах, у знакомых, и так же быстро исчезал. Казалось, что ему нужно скрыться, исчезнуть на время, но он продолжал привлекать новых людей к работе. Не все, кто ненавидел оккупантов, могли стать членами подпольных групп. И это прекрасно понимал Александр Антонович. -Он советовал своим друзьям поддерживать у таких патриотические настроения.
— Они — наш резерв,— говорил командир.— Используйте их квартиры, место работы, профессию для борьбы с врагом.
Такими были супруги Савостенок — родственники Марии Анатольевны. Они часто давали приют Шведову и его товарищам, делились с ними последним куском хлеба.
Евгений Андреевич Савостенок весною на городском рынке попал в облаву. Пойманных привезли на биржу труда и стали распределять: молодых в Германию, тех, кто постарше, —в Мариуполь на восстановление завода. Евгения Андреевича увидел знакомый сотрудник биржи и освободил, но посоветовал немедленно устраиваться на работу. Пришлось поступать в слесарную мастерскую, открытую немцами на уцелевшем этаже сгоревшего здания заводского фабзауча.
Однажды во дворе мастерской оказался огромный автобус: у него поломались рессоры. Рабочие узнали, что он набит обмундированием и галетами.
— Давайте раскулачим ночью,— предложил Савостенок двум слесарям.
Те согласились. Спрятались в кочегарке и просидели до полуночи. Евгений Андреевич подготовленным ключом легко открыл дверцу...
Когда Шведов увидел в его доме немецкую шинель, спросил:
— А обмундирования у тебя нет?
— Сколько нужно?
— Сколько не жалко.
И тот отдал ему три френча и три пары брюк. В них переодевались подпольщики, когда ходили на операции. По просьбе командира Евгений Андреевич отремонтировал ручной пулемет и наган.
Александр Антонович навестил Кихтенко, тот уже включился в работу и вовлек в нее своего напарника Михаила Погомия.
Александр Данилович носил на рукаве красную повязку с надписью «цугфюрер» — главный кондуктор пассажирского поезда. Не снимал повязку и после работы. Недавно во время облавы на базаре увидел парнишку, который заскочил за будку и что-то подсунул под нее. Кихтенко узнал в нем соседа, подошел и сказал:
— Иди рядом, выручу.
Дорогу им преградил полицай.
— А ну, поворачивай,— загремел он.
Кихтенко смерил его с ног до головы презрительным взглядом и сурово спросил:
— Ослеп, что ли? Читай!
Он поднес к лицу полицая руку с повязкой. Тот по слогам прочел:
— Цуг-фю-рер.
— Понял? От фюрера. Вот документ,— сказал сердито Александр Данилович, вытащил удостоверение и повертел перед носом опешившего полицая.— А это мой человек.
Во время поездок на Ясиноватую Кихтенко и Пого-мий присматривались к вражеским солдатам, особенно к итальянцам и румынам. Удрученные и угрюмые ехали они на фронт. А тут немцы запретили пускать их в помещение вокзала. Союзники возмущались, кричали, ругались.
— Ну и дурни,— сказал Александр Данилович, толкая локтем Погомия.— Повернули бы назад.
Он подошел к пожилому итальянцу, взял у него котелок и принес воды. Тот обрадовался, похлопал русского по плечу.
— Камрад, шпашиб,— сказал, схватил за руку Ких-тенко и потащил к молодому парню, говорившему по-русски.
— Мой товарищ просит передать вам благодарность,— сказал солдат.— Также просит поговорить с ним один на один с помощью меня.
Они отошли в сторонку. Пожилой положил на землю ранец, вытащил пистолет, быстро заговорил.
— Анжей может продать пистолет,— перевел молодой.— Немного — буханка хлеба.
Кихтенко растерялся. Конечно, пистолет нужен, но где взять хлеб? Показал сто рублей и спросил:
— Может, продашь?
Солдат махнул рукой и отдал пистолет.
С тех пор Кихтенко стал носить в своем сундучке хлеб. В поездке подсаживался к итальянцу или румыну, заводил разговор. Расставались довольные: кондуктор с винтовкой или пистолетом, а солдат с хлебом или деньгами.
В боях под Сталинградом немецких союзников охватил страх. Сначала дезертировали одиночки, а в июле-августе уже целые группы солдат.
Кихтенко и Погомий сопровождали очередной состав из Ясиноватой на Бальфуровку. Остановились на станции Сталино-вест. На перроне появилась группа итальянцев и румын с винтовками. Их сопровождали два немецких конвоира и офицер. Лейтенант подошел к кондуктору и, показывая на солдат, сказал:
— Их нужно посадить в вагон. Дизинтирен.
— На что они мне? — ответил Александр Данилович.— Насобирали больных — ведите в больницу.
Но офицер настаивал на своем. Оказалось, что это дезертиры, а не дизентерийные, как понял Кихтенко. Их всех выловили в Ясиноватой. Состав прибыл на станцию Сталино-штадт, находившуюся у оперного театра. Дезертиров высадили и погнали в гестапо. Кихтенко зашел в вагон и увидел винтовки.
Немец был уверен, что местные жители к оружию не прикоснутся — за него расстреливали.
Пока ехали до Бальфуровки, Кихтенко сложил винтовки под сиденьем и прикрыл тряпкой.
— Что будем с ними делать? — спросил он Погомия.
— На кой дьявол они? Возьмешь — а тебя к стенке,— отозвался Погомий.
— А ты бери умно...
— Ну, если так.
Достали одеяло и завернули в него восемь винтовок... Старались идти по темным закоулкам. Неожиданно возле клуба «Металлург» из-за угла вышли два немца.
— Патруль,— едва успел прошептать Кихтенко. Бежать поздно. Быстро опустили груз на землю. Выручить могло только спокойствие.
— Папир! — потребовал немец.
Пока он, присветив фонариком, рассматривал удостоверение Погомия, Кихтенко достал свое.
— О, цугфюрер! — воскликнул патрульный.— Гут. Немцы пошли дальше. У Кихтенко на глаза стекали капельки пота. Он вытер лоб рукавом куртки. Молча наклонился к винтовкам.
Об оружии доложил Шведову, тот поблагодарил и спросил:
— А денег у тебя нет, Данилыч?
— Много?
— Тысяч пятьдесят нужно. Для листовок.
— Могу предложить только десять.
— И за это спасибо.
Вскоре Александр Антонович пригласил Кихтенко на совещание. Собралось человек десять. Вел совещание Шведов. Обсуждали, как добывать оружие и доставать деньги.
Кихтенко стал полноправным членом подпольной организации. Не беда, что он не знает имен своих товарищей. Главное — они действуют. Пожары, убийства немцев и полицаев, листовки — это их работа. Шведов несколько раз приносил ему листовки. В них — призывы сопротивляться оккупантам и сводки Совинформбюро. Гитлеровская армия продвигается лишь на юге, в донских степях. Но красные бойцы стоят насмерть за каждую пядь земли, в кровавых боях перемалывают фашистские силы.
По ночам на станции Бальфуровка немцы формируют санитарные поезда. Подгоняют вагоны, моют их, делают полки; цепляют товарный вагон с обмундированием, простынями, одеялами, вручают старшему кондуктору документацию и отправляют состав до Ясиноватой.
Кихтенко тщательно изучил весь путь: где поезд идет медленно, где берет разгон. Вместе с Погомием обсудили план действий. На Скоморощинском переезде состав из двенадцати вагонов идет тихо.
— Здесь нужно иметь человека,— сказал Александр Данилович.-— Какого-нибудь спекулянта.
— Есть у меня знакомый.
— Мы с тобой хотим заработать. Понял?
— Я давно уже все понял,— ответил Михаил.
Июльские ночи коротки, прозрачны. Перед отправкой поезда Кихтенко обошел состав. Пассажирские вагоны пусты, потому что идут на фронт за ранеными. Особенно внимательно осматривал товарные. По доку-ментам первый после пассажирского — с обмундированием, простынями, одеялами. Его немцы закрыли. «Здесь придется повозиться,— подумал кондуктор.— Пожалуй, ломиком открыть можно».
Тяжело отдуваясь, паровоз тащит состав вдоль Первого пруда. Поворачивает за бугор и еще больше пыхтит на подъеме возле Второго пруда. Кихтенко вышел из вагона и по боковой ступеньке перебрался на подножку товарного. Поворот здесь крутой, и машинист не видит многих вагонов.
Ломик вошел в ручку свободно. Кихтенко слегка нажал на него, и дверь отворилась.
Внутри вагона темень. Тусклый свет зажигалки выхватил из мрака кипу простыней. Каждая из них стоит на рынке тысячу рублей, или сто марок. Оптом перекупщикам можно отдать подешевле.
* Одна оккупационная марка приравнивалась к 10 рублям.
Александр Данилович открыл люк, выглянул в него — Погомий начеку. Поезд приближался к Скоморощинскому переезду. Кихтенко выбросил в люк связку простыней. Затем вторую, третью...
Захлопнул дверь и перебрался в свой вагон. Погомий спрыгнул на ходу и скрылся в сумерках0 летней ночи.
Через неделю кондуктор вручил Шведову пятьдесят тысяч рублей.
Ночные операции продолжались. Немцы, видимо, обнаружили пропажу белья и приставили к поезду охрану. Перед отправкой солдаты забрались в вагон, расположенный в середине состава. На подходе к Скоморощинскому переезду Кихтенко спросил Погомия:
— Проверим?
Михаил кивнул головой. Александр Данилович шагнул с тормозной площадки на ступеньку. Надавил на ручку дверь без труда открылась. Прошел в вагон и наткнулся на чемодан. А по углам - кипы простыней. Александр Данилович брал по одной пачке и подавал Погомию. Тот бросал их под насыпь. Перед уходом Кихтенко открыл чемодан в нем лежало солдатское обмундирование, две бутылки шнапса и пистолет. Ночь была теплая, немец с дружбами в одних трусах играл в карты в среднем вагоне. Koндуктор завернул вещи в простыню и взял с собою.
На станции Сталино полуголый часовой открыл чемодан и заорал во все горло, зовя на помощь. Солдаты, узнав в чем дело, подняли его на смех. Но пострадавший твердил:
- Партизанен! Партизанен!
Подошли жандармы, забрали немца и повели на вокзал. Допрашивали его минут тридцать. Погомий прошептал с тревогой:
- А если и нас потянут?
— Ну и что? — отвертил Кихтенко.— Они же охранники. Наше дело привести к неисправности состав.
И еще несколько десятков тысяч рублей получила организация на нужды подполья. А Кихтенко и его напарник продолжали рискованное дело. Попадись они - расстрела или виселицы не миновать. Но на карту была поставлена судьба страны жизнь миллионов людей, и патриоты использовали малейшую возможность, чтобы наносить вред врагу.
Школьный товарищ привел Григория Тихонова к своему соседу Николаю Боякову. Лейтенант артиллерии, он вышел из окружения, жил на заводском поселке Закоп. Чтобы не угодить в концлагерь, поступил работать в авторемонтную мастерскую организованную немцами в здании пожарной охранунедалеко от металлургического завода.
Бояков показал Тихонову заделанный в стене радиоприемник. Они послушали последние известия, разговорились. Николай рассказал о диверсии, которую он устраивает в мастерской.
В заряженные аккумуляторы насыпает железных опилок. В электролите опилки после непродолжительной работы попадают между пластинами и замыкают их, аккумулятор садится, но не вдруг, хотя и достаточно быстро.
— Машины идут от нас своим ходом, а возвращаются на длинном зажигании, то есть, их попросту тянут на буксире,— говорил Бояков.— Начальство считает, что шоферы не хотят честно работать, и наказывает их.
Тихонов познакомил лейтенанта с Александром Антоновичем. Они втроем слушали радио, и командир предложил Боякову вступить в отряд. Тот с готовностью согласился.
— Вы нащупали уязвимое место немцев,— сказал Шведов.— Продолжайте диверсию... Мы еще встретимся.
Григорий надеялся услышать разговор двух командиров о боевых действиях. Он, как и другие молодые подпольщики, жаждал сойтись с врагом лицом к лицу, уничтожать его. Однако руководители сдерживали их; более опытные, они знали, что убийство одного-двух немцев в густонаселенном городе из-за массовых репрессий принесет меньше пользы, чем борьба за умы и души людей.
Но молодые, хотя и слушали старших, все же порой шли на риск. Не смог смириться с ролью наблюдателя, как он говорил, присланный из-за фронта Сергей. Он появлялся на улице в офицерской форме, знал прекрасно язык врага. Сергей поклялся убрать Графа. Следил за ним. Тот ходил по Первой линии в сопровождении охраны, ездил в машинах. Сергей искал возможность прикончить оберштурмфюрера без выстрела. По утрам дежурил на развилке дорог в конце Соцгородка...
И в этот день Сергей стоял на развилке. Со стороны вокзала показалась открытая легковая машина Графа. Сергей поднял руку, но шофер не затормозил. Машина поравнялась с парнем, и он, словно пантера, прыгнул на подножку. Ударил офицера ножом и вдруг увидел, что перед ним не Граф. Перепуганный шофер резко повернул руль. Сергей не удержался и упал на мостовую. Он лежал без движения. Легковая на сумасшедшей скорости скрылась за поворотом на Девятую линию.
Свидетелями нападения оказались две женщины, тащившие по шоссе тачку. Полина Чернова — родная сестра Гринько,— стояла с ребенком у своего дома и видела, как женщины подобрали окровавленного человека в немецкой форме, положили на тачку и прикрыли мешком. Чернова подошла к ним и спросила:
— Кто он такой?
— Не знаем, вот посмотрите.
Полина Яковлевна приподняла мешок и, побледнев, отпрянула назад. Она узнала Сергея, который бывал у нее на квартире.
— Боже! Скорее ко мне,— попросила Чернова.
Его подняли. Сергей застонал и открыл глаза, что-то пробормотал и потерял сознание.
Полина Яковлевна побежала на Десятую линию к Гринько. Тот сообщил о Сергее Андрею Андреевичу. Вечером Вербоноль пришел в домик Черновой с врачом. Парень бредил, у него была разбита голова и помята нога...
Молодой организм поборол недуг, Сергей стал поправляться.
Еще до ранения Вербоноль представил его Шведову.
— Вот, прошу любить и жаловать. Нам в помощь,— сказал он.
Александр Антонович с беспокойным чувством смотрел на парня в немецкой форме и не мог припомнить, где его видел.
— Сергей... Через лисичанский коридор к нам пожаловал,— вновь заговорил Андрей Андреевич.
— Постой! — воскликнул командир и вскочил со стула.— Ты же Сапожник. Я тебя ищу по всем мастерским,— и он назвал пароль: — Привет тебе от Петра Ефимовича. Он беспокоился о желтых ботинках.
— Давно готовы,— ответил парень.
— Надо же,— проговорил Александр Антонович и обхватил Сергея за плечи.— Мне Петр Ефимович показывал твою фотокарточку...
Когда Сергей поправился, Шведов сердито сказал:
— Не можешь сдерживать себя, катись назад. Забыл, зачем здесь?
— Нет...
— Ну прикончил ты одного, наделал шуму. А в это время в наш тыл готовят подлецов, которые могут натворить такого, что не окупишь никаким офицером. Уразумей ты, горячая голова.
— Уразумел.
— Наш человек говорит, что какие-то гражданские типы наведывались в лагерь. Им предоставили право разговаривать с пленными. Догадываешься?
— Знаю.
— Знаю, знаю,— передразнил Шведов.— Тебя заменить некем.
Они говорили намеками, но понимали друг друга. Сергея послали в тыл со спецзаданием. Велели связаться с Вербонолем, а также с человеком, который появится позже, инструкции получить от него. Этим человеком оказался Шведов. Сергей должен был выявить шпионские организации. Фашисты их тщательно маскировали, готовя диверсантов для засылки в тыл Красной Армии. Людей выискивали среди пленных, продавшихся подлецов, работавших в карательных органах оккупантов и в местных управлениях.
Шведов просил подпольщиков быть внимательными, ловить каждое слово немцев, докладывать о расположении войск, учреждений, различных складов, пакгаузов, гаражей. Данные, собранные по крупицам, анализиро-вали. Мужик сообщил, что к переброске шпионов прикладывают руку горуправа и Эйхман. Саблин доложил о некоем Васильеве, который побывал в лагере пленных на Стандарте. Секретарь управы Вибе проверял визы пяти представителей националистического центра армян во главе с дашнаком генералом Дро, прибывших из Берлина по разрешению Эриха Коха.
По разрозненным данным подпольщики установили, кто возглавляет и направляет шпионскую работу в городе. Постепенно вырисовывались контуры двух пунктов, куда тянулись незримые нити по вербовке диверсантов и тайных агентов. В штандорткомендатуре, занявшей здание на Первой линии рядом с кинотеатром имени Шевченко, был седьмой отдел — милитеробтайлюнг. Здесь выдавали пропуска для проезда гужевым транс-портом, автомашинами и по железной дороге за пределы Донецкого округа — в прифронтовую полосу и на Правобережную Украину. Здесь же вербовали резидентов и агентов-осведомителей среди местного населения. Отдел комплектовал школы разведчиков-диверсантов, шпионов, парашютистов. Возглавлял его майор Мерзалис, прекрасно владеющий русским языком.
Другой пункт — СД, где засылкой шпионов в советский тыл руководил Граф. В начале апреля подтянутый, выбритый до синевы и пахнущий духами, он пришел к Эйхману.
— Господин бургомистр, мне необходима ваша помощь,— сказал оберштурмфюрер.— Срочно требуются четыре поношенных гражданских костюма, часы советского производства и прочая мелочь, которую обычно носит при себе мужчина. Но ничего немецкого.
— Я могу предложить свой костюм,— ответил бургомистр.
— Нет, с вашего плеча, пожалуй, не подойдет. Вы вполне сошли бы за русского медведя,— проговорил Граф и натянуто улыбнулся.— По комплекции мои люди больше походят на Шильникова и (Бабенко. Попросите у них. Германское командование учтет их участие в весьма важном деле.
После ухода гестаповцев Эйхман позвонил Шильни-кову и Бабенко, попросил немедленно прибыть в управу. Вызвал к себе Вибе.
— Абрам Яковлевич, нужен костюм, желательно поношенный,— попросил он.
— Какой костюм?
— Ваш.
— Не понимаю.
— Просил Граф.
— Ясно,— просияв, ответил Вибе.— Можно сбегать домой?
Графу понадобились костюмы для шпионов. Их забросили на советскую сторону. Но назад они не возвратились. Видимо, потому отправку бывшего бургомистра Петушкова в тыл Красной Армии обставили иначе. Га-зета объявила, что председатель управы тяжело заболел, его обязанности возложены на Эйхмана. Однако квартиру Петушкова охраняли солдаты, а он и его семья бесследно исчезли. Но через три месяца Петушков появился в городе.
После выздоровления Сергей по заданию Александра Антоновича должен был познакомиться с бывшим бургомистром, но того откомандировали в Одессу и там назначили председателем городской управы. На такие должности за красивые глаза фашисты не ставили.
Сергей внимательно присматривался к немецким учреждениям. Посещал кафе, закусочные, пытался поближе сойтись с их хозяевами. Часто бывал в кафе Фомина. Выпивал стакан вина и заводил речь о прекрасной и сильной Германии.
Как всегда, Сергей стоял у стойки, медленно потягивал вино и рисовал идиллическую картину из своего детства.
— Фомин! — вдруг раздался пьяный голос.
В дверях подсобного помещения показался начальник политического отдела пятого участка полиции Скородько. Увидев офицера, он икнул, подошел к нему и заплетающимся языком проговорил:
— Здра-здравия желаю.
Сергей брезгливо отстранился, процедив сквозь зубы:
— Швайн.
— А я понимаю... Да, понимаю,— забубнил Скородько.
Из подсобки вышел его собутыльник.
— Вот он сделает такое... Такое... Советы через два месяца вдрызг... Он завтра фи-и-тю и — там... Верно, Семен?
— Господин офицер не понимает по-нашему,— пробормотал Семен.
— И пусть не понимает. А я скажу,— ответил Ско-родько.— Мы для них стараемся...
— А как же ты — «фитю»? — спросил Фомин.— Ведь фронт.
— Молчи, дурак,— пригрозил Скородько.— Ты ничего не понимаешь, а господин офицер понимает.
Сергей насторожился, но улыбнулся и, кивая головой, ответил:
— Я, я.
— Вот, понимает... Фомин, закрой свою богадельню,— приказал Скородько и ткнул рукой в сторону входной двери. Снова обратился к Сергею: — Господин офицер видел карту Советов? Видел, да? Ты скажи ему, Семен... Все красное будет ихним и нашим... Скажи, скажи.— Вдруг он замолчал, отвернулся от Сергея и бессмысленно уставился на Семена. Потом шагнул к нему, схватил за борта пиджака и забормотал: — Ах ты моя зануда... Ты скоро будешь там... А у Фомина нету родственников в Советах... Ты только смотри там.
Наконец Скородько выпрямился, пьяный шок прошел, глаза посветлели.
— Ладно,— сказал.— Нам пора. А ты, Фомин, цыц.
Сергей допил вино. В голове упрямо стучало: «Ступай за ними». Он положил на стойку деньги, покинул кафе. Скородько и Семен, шатаясь, брели по Карьерной. Недалеко от угла завернули в дом, уже знакомый Сергею. Здесь работал бухгалтер рентгенстанции Федор Васильевич Васильев. Плотный, среднего роста мужчина, лет пятидесяти пяти. Бывший ротмистр царской армии, они до войны занимал скромную должность бухгалтера. Обходительный сосед, исполнительный служащий, вовремя приходил на работу, вовремя покидал привычный стул. Всегда сводил дебет с кредитом, и только в душе не получалось баланса. Советскую власть всерьез не принимал и ждал ее конца.
Когда пришли оккупанты, сожалел, что уже старик и ничем не сможет проявить себя. А голод не тетка, пришлось искать работу. Знакомый доктор устроил его в сануправление. Возможно, так бы и закончил свой жизненный путь бывший ротмистр, не появись в городе его племянник Александр Феофилактович Попов. Летом он приехал в Сталино из Полтавы, сопровождая офицера Шпитдекампфа. Оба поселились на Оранжерейной улице у давнего приятеля Попова. Пока Шпитдекампф ходил в военную комендатуру и устанавливал необходимые контакты, Попов наводил справки о тех, кто его интересовал. И — о! — удача, родной дядя, бывший ротмистр, пребывает в здравии.
На Оранжерейной готовили торжественный обед в честь именитых гостей. К Васильеву послали девчонку и пригласили его. Стол накрыли по голодным временам более чем обильный. Тосты и разговоры носили общий характер, желали здоровья хозяину дома и гостям. Говорили о погоде, что пора пойти дождю, а то пыль в городе — не продохнешь.
После обеда Шпитдекампф, которому представили Васильева, позвал его в сад. Жидкая тень от абрикосов и вишен лежала на чистых дорожках.
— Душный у вас город,— сказал офицер.— Я впервые так далеко забрался на восток.
— А нам не привыкать,— отозвался Васильев.— Знаете, когда тебя изнутри жжет, то внешней температуры не замечаешь.
— Верно подмечено... Если я правильно понял вашего племянника, то у вас были причины для душевных переживаний.
Васильев глубоко вздохнул, остановился и, притянув к себе ветку с листочками, побитыми гусеницами, сказал:
— Душа моя, пожалуй, вот так же подточена, как эти листья. Поздно подул освежающий ветер. Стар я, чтобы бороться.
— Не говорите,— возразил Шпитдекампф.— Я ищу человека, который сумел бы справиться с нашим заданием.
— Чем могу быть полезен я?
— Ваш племянник был прав, рекомендуя вас... Хочу поручить вам вербовку людей в полтавскую школу разведчиков. За услуги — военный паек и ежемесячный гонорар в тысячу рублей. А также денежное вознаграждение за каждую душу,— сказал, усмехнувшись, офицер.
На следующий день они встретились снова. Шпитдекампф познакомил Васильева с майором Мерзалисом.
— Васильев мой представитель в городе,— сказал он.— Прошу оказывать ему содействие.
Тут же оформили бумаги на выдачу пайка и денег. Документы Шпитдекампф обещал выслать незамедлительно, временное удостоверение выдал седьмой отдел комендатуры. Мерзалис представил Васильева началь-нику городской полиции.
Бывший ротмистр начал вербовку с лагеря пленных на Стандарте.
Шеф лагеря зондерфюрер Линенберг принял его в кабинете, похожем на вымытую камеру, из которой еще не выветрился запах крови и пота.
— О, прошу,— улыбчиво заговорил Линенберг и показал на грубо сколоченные скамейки.— Однако я не верю в успех. Эта безликая скотина ни на что не пригодна. Вот если из внутренней охраны. Тут есть один — комендант изолятора. Бывший, как это — уголовник.
— Криволапов?
— Да, да, Криволапов. Настоящий мужчина.
— Мои клиенты не должны быть моложе двадцати пяти и старше сорока,— уточнил Васильев.
Линенберг хорошо изучил советских пленных. Зная, что их ждет в лагере смерти, они держались до последнего. В душе зондерфюрер даже завидовал измученным, изможденным людям — гордым духом и верящим в скорое возмездие за их муки. Пленные высказывали свое презрение в лицо палачам на допросах и перед стволом шахты. Раньше Линенберг считал, что таких фанатиков единицы, но он уже более полугода имеет дело с этими людьми, и ему становится страшно..
Криволапов и два его напарника согласились пойти в полтавскую школу шпионов. Саблин доложил об этом Вербонолю, а тот передал Сергею. Цепочка замкнулась. Теперь под неусыпным надзором подпольщиков находились и Васильев, и его «клиенты». На советской стороне должны знать о них и о полтавской школе.
У Александра Антоновича накапливались разведывательные данные о противнике, пополнился список подлецов. Известны шпионские организации, засылающие тайных агентов в тыл Красной Армии, и факты вербовки в полтавскую разведывательную школу. И снова им овладела мысль о переходе линии фронта. Но передовая была за сотни километров, и там продолжались ожесточенные бои.
