1
До рассвета еще оставалось два часа. Смолячков поправил вещевой мешок, служивший ему подушкой, поту-шил карманный фонарик и, повернувшись на другой бок, стал вслушиваться в порывистые всплески ветра.
«Спи, спи, Федя!» —уговаривал он себя, как маленького.
Вот так, бывало, укачивала мать его младшего братишку, Леньку:
Спи, сынок маленький,
Сокол мой удаленький!
Нашто, ветер, ты гудешь,
Снать Лешошке не даешь?
Феодосии вполголоса продолжал эту песенку:
Нашто, ветер, ты гудешь, Спать Федюше не даешь?..
В напеве этой задушевной, полной материнской ласки песни почти ощутимо звучал в ушах Феодосия бесконечно дорогой, родной голос матери. Он вызвал из прошлого картины детства, ранние забавы и шалости. Феодосии увидел себя в Подгорьевском лесу в окружении ребят-сверстников. Они бросают друг в друга еловые шишки, ведут «бой» за лесную «крепость».
«Опять про бои...» — поймал он себя на этой мысли и вздохнул. Феодосию хотелось отогнать прочь думы о войне, а они ни за что не отставали. Солдатские думы! Как бы ты их ни отгонял в бессонные ночи, они все равно кружатся у одной и той же точки, как мотылек вокруг огонька. Все мысли солдата на фронте связаны с войной и с родной сторонкой. Одни думают о жене и детях, другие — о любимой девушке.
Смолячков пытался заглянуть в близкое будущее в представить себе жизнь после победы над врагом.
«Фашистов мы разобьем — это факт! А что будет дальше? Хорошо бы пойти учиться в техникум, а затем в институт».
Постепенно мысли перешли к Светлане. Каждый раз, когда Феодосии думал о ней, ему становилось легко. Свет-лана незаметно вошла в его жизнь и стала неотъемлемой частью его существа. Где бы он ни бывал — в разведке ли, в наступлении, в снайперской засаде,— всегда помнил о ней, близкой, любимой. «Как хорошо, когда любишь,- подумал он вдруг.— Какое это большое счастье...»
Его легонько тронули за руку:
— Не пора ли?
Даже спросонья Феодосии узнал голос Столярова.
Смолячков привстал, высвободил ноги из-под шинели и, протирая глаза, уселся на нарах.
— Сейчас, Миша!
Он быстро навернул портянки, сунул ноги в валенки, надел полушубок и, сняв с гвоздя винтовку, пошел к выходу.
2
Шли они к переднему краю не спеша. Легко дышалось чистым морозным воздухом; он вливал в кровь бодрость делал упругими мускулы. Под ногами весело похрустывал сухой снег. Сзади, в небольшом отдалении, шагали напарники.
На этот раз снайперы устроились у амбразуры в траншее боевого охранения, в двухстах пятидесяти метрах от вражеской обороны. Справа от Смолячкова наблюдал за противником его напарник Аркадий Волков; левее, неподалеку, находился Михаил Столяров со своим напарником.
Рассвело. В оптике прицела отчетливо видно, что делается в стане врага. Из землянки вышел, не оглядываясь, гитлеровец. Он несколько раз потянулся, налил из ведра в кружку воды и повернул голову в сторону землянки, видимо, окликнул приятеля. Через некоторое время выбежал солдат, взял кружку и стал поливать воду.
Фашисты, очевидно, были уверены, что никто не помешает их туалету: не станут же русские снайперы подниматься так рано?
Смолячков прицелился и выстрелил в того, который поливал. Гитлеровец выронил кружку и тут же растянулся на снегу. Пока Феодосии перезаряжал винтовку, второй успел отскочить к землянке, у самого входа его настигла пуля Столярова.
- Миша, один есть! — крикнул Смолячков.
- И у меня тоже.
— С добрым началом! — отозвался Феодосии.
Вскоре Столяров уложил немецкого наблюдателя, неосторожно блеснувшего стеклами бинокля из блиндажа.
Прошло с четверть часа, но Смолячков продолжал наблюдать за блиндажом. Из вражеской траншеи выполз фашист и стал пробираться к блиндажу. «Смена ползет...» — догадался Феодосии и посадил цель на пенек прицела; гитлеровец повалился в снег.
Только Смолячков успел перезарядить винтовку, как по ходу сообщения в направлении блиндажа пробежал во весь дух телефонист с катушкой в руке. Меткая пуля сразила и его наповал.
Действия русских снайперов вызвали во вражеском стане переполох. Послышались выстрелы. Смолячкову и Столярову пришлось сменить позиции. Вражеские наблюдатели долго их выслеживали, пока им не удалось нако-нец установить, откуда русские снайперы ведут огонь.
Неожиданно пуля фашистского снайпера прошла в амбразуру между Смолячковым и наблюдателем. Просвистев над самым ухом, она врезалась в заднюю стенку траншеи.
Смолячков зло выругался:
- Взбесились гады.
Феодосии ушел от своего места, встал на вахту у ам
бразуры Волкова и продолжал наблюдать за блиндажом. Волков еще никогда не видел его таким возбужденным и вместе с тем настороженным. Нацелившись на вражескую траншею и не снимая пальца со спускового крючка, Смолячков терпеливо ждал.
Прошло больше часа. К блиндажу полз гитлеровец. Феодосии плавно нажал на спусковой крючок. Фашист остался лежать.
Медленно тянулось время. Установилось подозрительное и ненадежное затишье.
Феодосия окликнул Столяров:
— Федя, у тебя мои папиросы?
— А почему они у меня? — Смолячков не курил и потому удивился вопросу.
— Я, кажется, сунул их по ошибке в твой карман. Феодосии, действительно, нащупал в кармане пачку папирос.
— Иди сюда! Здесь...
Столяров по ходу сообщения перебрался к Феодосию, взял папиросы и заодно уточнил время: было 10 часов 58 минут. На сегодняшнем счету Смолячкова имелось уже четыре фашиста.
— Федька! Поздравляю! — протянул ему Столяров руку.
— С чем?
— Как с чем? У тебя уже сто двадцать пять. Так и запишем: на пятнадцатое января 1942 года — сто двадцать пять!
— Столяров вынул из кармана ученическую тетрадь и карандаш.
— Я и не считал... Что ж, вечером отметим,— не без удовольствия сказал Смолячков.
Столяров только что возвратился к своей амбразуре, как фашисты открыли по боевому охранению сильный огонь. Кругом разрывались снаряды, мины. Пахло едким дымом взрывчатки.
Напарник посоветовал Смолячкову:
— Давай выбираться, пока не ухлопали.
— Что ты, Аркаша! Самый раз волков бить...
- Они ж совсем очумели.
— Ничего! Перебесятся,— заметил Смолячков, поправляя съезжавшую с головы каску.— Двинулись! Вперед!
И, взяв снайперскую винтовку, он направился к амбразуре артиллерийского корректировщика Любимова. Аркадий пошел за Смолячковым. Но они не сделали и десятка шагов,— снова возобновился обстрел, еще более лютый, чем прежде. Рядом, за бруствером, разорвалась мина. С треском расползлась деревянная обшивка, посыпалась мерзлая земля, перемешанная с черным снегом. Осколки и пули со свистом врывались в ход сообщения.
Смолячков уже совсем приблизился к артиллерийской амбразуре, как вдруг схватился рукой за голову и медленно стал оседать на снег. Лицо его побледнело, покрылось испариной, голова начала клониться вниз.
— Федя, что с тобой? — бросился к нему Волков.
— Аркаша, друг...— Слабеющий голос Феодосия переходил на шепот.— Ранили...
Изо рта у него сочилась розовая пена. Он тяжело дышал.
Волков увидел на снегу расплывающееся алое пятно. Он растерянно и беспомощно огляделся и осипшим голосом надрывно закричал:
— Товарищи! Сюда, сюда!..
Обстрел продолжался, но снаряды и мины уже разрывались далеко от траншеи. Огонь затихал.
Смолячков медленно поднял голову и позвал Столярова, прибежавшего на крик наблюдателя.
— Миша, помоги мне встать.— Он уперся руками в снег, пытаясь подняться, но не было сил.
Столяров наклонился, придерживая его.
— Миша?.. Неужели все?..— прошептал Смолячков посиневшими губами.— Нет! Жить хочу... Слышишь? Хочу еще...
Феодосии сделал судорожное движение и упал на снег. Глаза плотно сомкнулись, как у спящего.
— Аркаша! Постой тут. Я сбегаю... за носилками...— Сдерживая слезы, Столяров побежал по ходу сообщения к траншее.
Глубокую скорбь переживала вся дивизия. В частях и подразделениях, оборонявших Пулковские высоты, состоялись митинги. Горечь тяжелой утраты разделили вместе с воинами дивизии все бойцы и командиры Ленинградского фронта.
Провожали Смолячкова в последний путь в пасмурный день. Вихрем крутил ветер сыпучий снег. Густые облака плыли над необъятным полем у подножия северных скатов высоты. А на южных склонах не стихали в этот день снайперские выстрелы. Ученики Феодосия Смолячкова несли почетную — смолячковскую — вахту. Они уничтожили за день двадцать пять фашистов.
Отдать воинские почести прославленному снайперу пришли представители всех подразделений и частей, друзья. Молча они прощались с боевым товарищем. Еще совсем недавно, читая газету, все радовались его победе над фашистским снайпером. И вдруг Смолячкова не стало. Не хотелось верить!
У гроба стоит Михаил Столяров. Он бледен. Миша прибежал прямо с огневой позиции отдать последний долг своему другу и учителю.
Рядом со Столяровым — командир отделения Вертемягин. Частое подергивание щеки выдавало его волнение. Отвернувшись, он глотал слезы...
Не отрываясь, смотрел Степан Шаповалов на опавшие щеки Феди, покрытые едва заметным пушком, на темную родинку у переносья, на коротко остриженную голову. Ему хотелось запечатлеть образ друга навеки.
— На веки вечные мы сохраним память о нашем Феде,— сказал в прощальном слове лейтенант Чеморда.— Федя был молод. Очень молод... Ему еще не исполнилось девятнадцати лет. Но разведчики видели в нем настоящего солдата. Они учились у него ненавидеть врага и верить в победу.
Он хотел еще что-то добавить, но мышцы его щек дернулись, и, опустив глаза, командир роты отошел в сторонку.
Обнажив головы, воины слушали взволнованную речь комиссара дивизии Белоусова:
— Мы потеряли богатыря, зачинателя снайперского движения. Но скажите, товарищи, разве умирают люди, отдающие жизнь за свободу Родины, за мир и счастье? Нет! Они бессмертны! Как бессмертен народ. Как бессмертны комсомол и партия, воспитавшие Смолячкова...
Троекратно прогремел ружейный залп.
Вырос могильный холмик из земли и снега.
Командир разведывательной роты передал винтовку Феодосия его другу и ученику Михаилу Столярову. И на могиле боевого товарища Столяров поклялся:
— Твоя винтовка, Федя, не сделает в бою ни одного промаха.
...Прошло некоторое время, и разведчики при тусклом свете мерцающей коптилки написали коллективное письмо. Вот оно:
«Дорогая Светлана!
Нелегко нам браться в эту минуту за перо, чтобы написать вам письмо, но, поверьте, так надо...
Светлана! Среди нас нет больше Феди.
Тяжело нам сообщать об этом. Мы знаем, с какой болью отзовется это в вашем сердце. Ведь вы, Светлана, были ему последние полтора-два года самым близким человеком, верным другом и товарищем.
Федя погиб на боевом посту. 15 января он записал на своем счету сто двадцать пятого истребленного фашиста. Наше правительство по достоинству оценило его подвиг. Феде присвоено звание Героя Советского Союза.
Пусть высокая оценка его подвига поможет вам легче перенести невозвратимую утрату.
Светлана! Федя при жизни говорил нам, что вы умеете хорошо стрелять. Мы не знаем, к сожалению, ваших планов и намерений. Но, если у вас появится желание приехать к нам, мы всей душой рады принять вас в свою семью.
Приезжайте, Светлана! Будем воевать вместе.
Крепко жмем вашу руку. Желаем бодрости и счастья.
Друзья и товарищи Феодосия».
4
На исходе вьюжной ночи по извилистой тропинке медленно взбирались на гребень Пулковской высоты двое в маскхалатах: узкоплечий красноармеец невысокого роста и пожилой, скуластый сержант. За плечами у них были снайперские винтовки.
— По этой дорожке часто ходил Федя,— глухо заметил сержант.
Молодой боец замедлил шаг.
У разрушенного здания обсерватории они остановились.
Боец стоял в глубоком раздумье, лицом на север. В предутренней дымке смутно виднелся город.
Справа от бойца, неподалеку от спуска к шоссе, одиноко высился дуб, расщепленный снарядом. Вершина у него засохла, но столетний ствол выглядел величаво. Старое, могучее, видавшее виды дерево крепко вросло в землю и вместо погибших ветвей выбросило, будто символ бессмертия, молодые побеги...
Прошло несколько минут, а красноармеец стоял не шевелясь. Лицо его было сосредоточено, темные брови
сдвинуты. И вдруг, словно встрепенувшись от сна, он расправил свои узкие плечи и грудным, задушевным голосом произнес раздельно и четко:
— Клянусь, мой город. Я отомщу! За отца!.. За Федю!.. За все!..— В его лучистых карих глазах вспыхнули жесткие огоньки.
Он постоял еще немного, точно надолго прощался с городом, затем резко повернулся и вместе с сержантом стал спускаться по южному склону, быстро и легко, словно подхваченный порывистым ветром.
Красноармеец-снайпер Светлана Дегтярева шла на передний край выбирать огневую позицию...
