К ночи метель усилилась. Свирепый ветер стучал в грудь, стегал по лицу. Сильный мороз мешал дышать. Но люди, держась цепочкой, решительно шли сквозь пургу.
Впереди шагал человек в белом полушубке. Дороги не видать — все покрыто снегом. Даже тем, кто бывал здесь, не диво заблудиться. Время от времени человек останавливался, прислушивался; вместе с ним, точно по команде, замирали и его товарищи. Было страшновато ночью брести по Шашанскому лесу, зная, что где-то, быть может рядом, фашисты.
— Далеко еще, Борис Кириллович? — спросил кто-то приглушенным голосом у человека, шагавшего первым.
— Теперь уже близко.
Он, должно быть, знал местность.
Вскоре уставшие люди вошли в мелколесье и стали продираться сквозь заросли кустарника. Метель утихла, из-за разорванных облаков выглянула луна, и на белом фоне заснеженной поляны обозначился силуэт избы. Борис Кириллович приблизился к ней и постучал в заиндевевшее окошко. Никто не отвечал. Он снова постучал. Ни звука! «Неужели ошибся?» Его тревога передалась и другим.
Но вот в сенях послышался шорох, сухо, будто затвор винтовки, щелкнул дверной засов. На пороге показался пожилой мужчина в нижнем белье, в валенках. Он молча вгляделся в сгрудившихся у входа людей.
Борис Кириллович назвал условный пароль.
— Заходите. Обогрейтесь.
— Спасибо!
Борис Кириллович отряхнул с полушубка снег и первым вошел в сени.
Гости разделись, свернули цигарки. Хозяин поднес офицеру огонь, полюбопытствовал:
- Москва-то держится?
— Стоит, как всегда...
— А Ленинград?
— Тоже наш,— отвечал Борис Кириллович, давая своим товарищам прикурить.
— То-то немец приутих. А то все шумел: «Нах Мос-кау!..»
— И к вам, стало быть, заглядывают?
— Не часто. Живем в лесу, а фрицы не очень-то любят лес...
Только начали обогреваться, как снова постучали в окошко: дважды по три раза с небольшим интервалом. Хозяин проворно вскочил и поспешил в сени.
Вслед за ним в облаке пара в хату вошел рослый человек в коротком ватнике, суконных брюках, заправленных в сапоги. Он не спеша снял ватник, повесил его в углу, рядом с ветхим, заношенным кожушком хозяина хаты, по-здоровался.
— Ну и ну! Вылитая мать,— весело заметил он, пожимая руку Борису Кирилловичу.
Они были знакомы давно. Бывший председатель райисполкома, снискавший у населения большое уважение, Антон Владимирович Сипко лично знал многих земляков.
Хорошо знал он и родителей Бориса Кирилловича — отца, председателя лучшего в районе колхоза, и мать — колхозницу.
— Честно говоря, я боялся, что вы задержитесь,— сказал Сипко, устраиваясь на табурете.— Погодка-то какова!..
— Связной предупредил, что мы вам очень нужны. Мы и поспешили...— Передохнув, добавил: — А погодка действительно злая...
Сипко вынул из кармана часы и положил их на стол. Потом вытащил из планшетки блокнот, величиной со спичечный коробок.
— Ну что ж, докладывай, товарищ Маркиянов, как идут дела в Леоново, Клётчино.
Антон Владимирович пододвинулся ближе к лампе. Приподняв лохматые брови и барабаня пальцами по столу, он сосредоточенно слушал краткое сообщение Бориса Кирилловича о том, как собираются силы на борьбу с врагом в деревнях, расположенных неподалеку от Шашанского леса, где базировался партизанский отряд.
Добродушное лицо его посветлело, утомленные глаза заискрились, когда Маркиянов заговорил о стихийно возникающих патриотических группах.
Сипко встал, прошелся по избе и, словно вспоминая что-то, сказал:
— Это как раз вовремя. Удачи немецкой армии, сравнительно быстро подкатившейся к Москве и Ленинграду, породили у некоторой части населения уныние. А после разгрома фашистов под Москвой даже самые закоренелые маловеры увидели, что гитлеровскую армию можно бить, и бить крепко. В борьбу с врагом вступают сейчас все новые и новые группы советских патриотов. Но борьба эта ведется пока врозь, если можно так выразиться, растопыренными пальцами, то здесь, то там.
Сипко окинул присутствующих быстрым взглядом, как бы проверяя, понимают ли они его, потом развернул перед ними аккуратно сложенную карту и сказал:
— Хотя врага и крепко побили под Москвой, но он еще очень силен. Посмотрите, как фашисты укрепились в нашем районе,— И он показал на карте две тонкие нити,, тянущиеся с запада на восток,
— Это очень важная для врага жизненная артерия, я бы сказал, даже две: железная дорога и автострада, связывающие фашистов через Восточную Пруссию, Прибалтику и Белоруссию с армейскими группами «Центр» и «Север». Проходят они через Оболь. Надо еще иметь в виду, что в Оболи находятся кирпичный, лесопильный, льноперерабатываюший и другие заводы, которые гитлеровцы восстановили и пустили в ход. Есть электростанция, водокачка.
Сипко медленно сложил карту и убрал ее в планшетку.
— Стало быть, задача ваша,— сказал он,— проникнуть в поселок Оболь, в деревни Ушалы, Мостище, Зуи. Установить там связь с рабочими, колхозниками, с молодежью. Молодежь это наш главный резерв.— Антон Владимирович назвал несколько имен надежных подпольщиков, живущих близ Оболи, рассказал, как встретиться с ними.
— Кстати,— сказал он,— в деревнях вокруг Оболи молодежь собирается на вечеринки. Не для веселья, понятно. Тянет побыть вместе. Наш связной был на одной вечеринке. Говорит, что ребята все больше вспоминали прежнюю жизнь, танцевали — не без этого. Особенно охотно собираются в Ушалах. Деревня окружена лесом, фашисты редко сюда заглядывают — боятся партизан... Действуйте, товарищи, осторожно, чтобы не вызвать подозрений и не поставить никого под удар.
Дальше разговор принял характер непринужденной, задушевной беседы. А вскоре Сипко снял с гвоздя ватник, надел его и, попрощавшись, вышел.
