Нина Гурова
ПО ЗАДАНИЮ ЦК

Нина Ивановна Гурова с сыном (послевоенный снимок). Во время войны она была связной ЦК партии Украины

  Я волнуюсь. Как-то оно все будет? Дядя Ваня, он же Федор Федорович Науменко, а на самом деле Феофан Федорович Наумов, еще недавно преподаватель железнодорожного училища, а теперь мои попутчик в тыл врага, во-первых, кажется мне очень старым, а во-вторых, он никогда в жизни не прыгал с самолета.
   Первой прыгать Лиде Руденко. Ее забрасывают в Запорожскую область. Она поднимается, машет рукой, и губы ее что-то шепчут. Мне кажется: "Прощайте, товарищи!" А вскоре мы снова встретились с ней. Только об этом потом...
   Феофан Федорович Наумов и я идем в Никополь. Там провалилось партийное подполье, и мы получили задание - создать новое. Моя обязанность: проследить, как товарищ Наумов "осядет", вернуться в ЦК и доложить об этом.
   В оккупированном городе у нас ни единой явки, ни одного своего человека. Правда, лет двадцать назад (это когда меня еще и на свете не было!) у Феофана Федоровича в Никополе были друзья. Жили они тогда в переулке под названием Глухой.
   Идет туда дядя Ваня, можно сказать, на всякий случай. Потому что трудно предположить, что за двадцать лет ничего не изменилось в этом действительно глухом уголке города. Да и кем стали за эти годы Аня и Петя Литвины?
   На наше счастье, дядя Ваня нашел Анну Николаевну Литвину. Она хоть и с трудом, но узнала в пожилом, утомленном человеке старого друга Феофана Наумова.
   Первый день нашего пребывания в Никополе отмечен еще одной удачей: муж Анны Николаевны взялся устроить Наумова на завод. Там необходим мастер для ремонта двенадцатисильного локомобиля. А Феофан Федорович в этом деле специалист, Назавтра дядя Ваня идет на базар и слышит такой разговор:
   - Нашли парашюты...
   - А парашютистов?
   - Нет пока... А шелк-то хороший! Жалость какая, порезали ножами, ироды!
   - Молодцы-то какие, герои! Хоть бы не попались. Знают же, что здесь вешают партизан, а идут, идут...
   - Тоже мне молодцы... Из-за них только невинные люди страдают.
   Значит, мне и Наумову больше встречаться не следует. Два парашюта и двое неизвестных в Никополе! Гестаповским ищейкам больших улик не надо.
   К тому же начальник полиции отказал Наумову в прописке, а без прописки о работе нельзя и думать. Оказалось, что товарищи на Большой земле, изготовляя паспорт жителя города Мариуполя, не учли, что оккупанты во всех паспортах проставляли штамп-регистрацию, а при выезде - штамп-выявку. Этих двух штампов в паспорте дяди Вани нет.
   Вместо прописки начальник полиции предложил дяде Ване ехать на работу в Германию. Будущий руководитель партийного подполья радостно заулыбался:
   - С удовольствием! Великогермания!.. О таком счастье я и мечтать не мог... Еду, еду!.. Через час вернусь сюда с вещами...
   То же постигает и меня. Вместо разрешения на прописку председатель городской управы Струковский вручает мне путевку до самого Берлина. Через два дня я должна явиться на медицинский осмотр.
   Мы уходим из Никополя.
   В селе Червоно-Григоровка, в восьми километрах от Никополя, живет старый колхозный кузнец Евмен Сергеевич Ткач. Когда-то Евмен Сергеевич был коммунистом, но в 1934 году его обвинили в хищении зерна и исключили из партии.
   Перед самой войной кузнеца в партии восстановили, но об этом, видно, мало кто знает в селе. Полиция, с усердием вылавливавшая коммунистов и комсомольцев, Евмена Сергеевича не тронула.
   Кузнец хорошо нас принял и даже упросил старосту Дениса Ручицу устроить "кума Науменко и его племянницу" на работу. Дядя Ваня без проволочки получил разрешение на постоянное жительство в Червоно-Григоровке и нанялся на мельницу мотористом. Я пошла работать на огороды.
   Вскоре никопольское подполье начало жить: дядя Ваня связался с товарищами, работавшими на предприятиях, которые гитлеровцам удалось восстановить. Выполняя указания подпольного руководства, они портили станки, инструмент, срывали заказы, вели среди рабочих большевистскую агитацию.
   ...В последний раз мы сидим с дядей Ваней, договариваемся об адресах явок, о пароле. Он говорит мне обо всем, что следует передать в ЦК партии, затем выводит на запорожскую дорогу. Мы крепко обнимаемся.
   - Передай там, что Наумов свой долг коммуниста выполнит, если придется - погибнет, не склонив головы.
   Фронт решено перейти в районе Барвенкова. Прокладывая по карте мой будущий маршрут, мы с дядей Ваней нашли в этом районе несколько Ивановок и придумали, что в одной из этих Ивановок живет моя бабушка, которая передала будто бы через людей, чтобы я шла к ней жить. Вот, мол, я и иду.
   Впереди сотни километров пути: Запорожье, Синельниково, Павлоград. Тяжело, когда тебя в пути нигде не ждут, когда людям, к которым стучишься, нет дела до того, ела ли ты, спала ли... Но хуже всего то, что документы у меня не очень надежные: староста Червоно-Григоровки проставил в моем паспорте штамп о выявке, вот и все.
   Я была хорошо одета, шла быстро, весело, старалась со всеми в пути заговаривать, искала попутчиков - в компании легче затеряться. Бывало, подбрасывали и на машинах.
   Однажды ехала в грузовой машине. Шофер был румын. Обгоняем подводу, на которой, свесив ноги, сидит девушка. Да это же Лида, Лида Руденко! Вот где мы встретились с тобой, дорогая подружка!
   - Ой, ой! - завопила я во весь голос.
   - Что такое? - посмотрел на меня румын.
   - Ой, ой, пан шофер, останови машину, живот заболел...
   Схватив свои вещицы, я выскочила из машины и побежала к канаве, а вслед мне донесся хохот шофера. Посидела в канаве, пока машина скрылась вдали, и пошла навстречу подводе.
   Лида! Лида! Ты не прочтешь этих строк, потому что погибла в бою с ненавистным врагом. А как бы мне хотелось сейчас, спустя много лет, сесть с тобой рядом и вспомнить былое. А вспомнить нам есть о чем.
   ...Когда я поднялась тебе навстречу из канавы, ты побелела от неожиданности, испуга и радости. Мы плакали и смеялись. И дед-возница утирал слезы, глядя на нас.
   Я поведала старику нашу историю. Лида слушала и поддакивала. Это была наспех придуманная "легенда". Мы двоюродные сестры. В селе Ивановке живет наша бабушка Мария Ивановна Иванова. Мы едем к ней, потому что на всем белом свете у нас больше никого нет. Но где эта Ивановка? Мария Ивановна переехала туда накануне войны. Знаем только, что живет старушка в хатенке под вишней.
   Внимательно слушал дедок, и его доброе лицо светилось лукавой улыбкой:
   - Богато тут разных Ивановок, дивчата. И пид Лозовою, и за Барвэнковом. Та чи добэрэтесь... Фронт же иде по Донцю до села Горожовки, глядить, щоб нимци вас не пострилялы...

Бережно хранит коммунистка Гурова эту реликвию

   Мы добрались в Горожовку к вечеру следующего дня. Но сразу не повезло: нас задержал румынский патруль и привел в штаб.
   Офицер подозрительно оглядел меня и Лиду, расспросил, как мы очутились в прифронтовом селе, и велел старосте немедленно проверить, живет ли в соседней Ивановке Мария Ивановна Иванова. Таковой не оказалось, и нас бросили в подвал.
   Первая в жизни тюрьма. А мне не страшно. Боялась только обыска: в рубце сорочки зашита узенькая батистовая ленточка. Если ее найдут - мне и Лиде верная смерть. На ленточке было написано, что я являюсь связной ЦК партии Украины, и стояла подпись секретаря ЦК тов. Д. С. Коротченко. Эту ленточку я имела право предъявить, только когда перейду линию фронта, а в минуту смертельной опасности должна была ее уничтожить. Я выпорола ленточку и проглотила.
   Единственный документ! Мне показалось, что я съела себя. Чем же будем доказывать нашим, что мы не фашистские шпионы, а посланцы партии?
   Нас били, без конца допрашивали, мучили голодом, а мы твердили свою сказку про бабушку.
   - А ну шлепни этих идиоток, - приказал офицер палачу, который уже устал нас бить.
   Но в это время в комнату зашел другой офицер, званием старше нашего мучителя, накричал на него и отправил нас работать в соседнее село Дмитриевку.
   И снова дорога. Шли ночами. Днем отлеживались в поле, в канавах. К нам долетала уже артиллерийская канонада. Совсем близко были наши, родные, но... нас опять схватили. На этот раз итальянцы.
   Снова подвал, мокрый, с крысами. Снова допросы, побои. Ничего не добившись, итальянцы передали нас в руки немцев. Но и немцам не удалось раскрыть нам рты.
   Измученных, оборванных, истощенных до предела, выпустили нас из лагеря.
   Вскоре расстались с Лидой. Не везло нам вдвоем. Решили переходить фронт порознь.
   Много еще впереди было испытаний, бед и переживаний. Только в марте 1943 года, через восемь месяцев, удалось мне добраться в ЦК партии и доложить, что дядя Ваня действует - никопольское подполье живет.