Фронт борьбы с оккупантами расширялся с каждым днем. Активнее стал работать Сиротинский подпольный райком комсомола. Его секретари, Наташа Герман и Юрий Цереня, создали сильную комсомольскую организацию в бригаде. Было несколько комсомольских организаций в подполье. Энергично действовали 10 комсомольцев-подпольщиков в районном центре Шумилино, организация из 12 человек боролась в Ловже. Связные-комсомольцы поддерживали связь с подпольщиками, инфомировали их о жизни комсомольской организации бригады, получали сведения для партизан. Много честных и мужественных молодых патриотов стали комсомольцами в ту трудную годину испытаний.
За лето сорок второго года выросла и обольская организация. В нее вошел Аркадий Барбашов — ловкий и смелый хлопец, Маша и Митя Хребтенко — брат и сестра, свои, надежные люди. Работавшие на торфозаводе подружки Нина Антоник и Тамара Рогожкина установили связь со вторым партизанским отрядом бригады имени В. И. Ленина. Связной отряда дед Васеха частенько наведывался в поселок завода и уносил на свой хуторок у болота последние сведения о гарнизоне, о передвижении врага по железной дороге, передавал девушкам новые задания отряда. Нина и Тамара распространяли среди населения партизанские листовки, помогали партизанам доставать продукты, оружие.
Мария Лузгииа, член комитета обольской
подпольной комсомольской организации. Расстреляна в 1942 году.
|
Почти каждый день доставлял оккупантам новые неприятности: то сожжен мост, то нарушена связь, то появились листовки и газеты из-за фронта. А сегодня новый сюрприз: из подразделения «добровольцев», расквартированного в Оболи, исчезли три человека — местные жители.
— Не может быть, чтоб у партизан тут не было своих людей! — Обольский комендант Крейтмайер распекал подчиненных, тряс подбородком и нервно вертел в руках карандаш. Он требовал принять срочные меры для борьбы с партизанами и их агентами.
— Разрешите доложить, господин комендант, — поднялся лысый офицер в золоченых очках. — Вчера в расположении добровольцев была задержана какая-то девчонка, которая назвала себя Марией Лузгиной из Мостищ. Есть подозрение...
— Чего же вы раньше молчали? — рявкнул комендант. — Вы ждете, пока эти... Лузгины взорвут вас вместе с комендатурой? Арестовать эту девчонку немедленно!
А Мария ничего не подозревала. Как ни в чем не бывало в своей простенькой вязаной кофточке и платке, повязанном через плечо (это была ее любимая манера носить платок), отправилась она утром на торфозавод. Она не знала, что примерно через полчаса после разговора в комендатуре грузовик с жандармами уже подкатил к ее дому. Гитлеровцы сделали обыск и нашли под матрацем три мундира «добровольцев». Кроме старшей сестры Тони, дома никого не было. Ее арестовали и увезли в Оболь. А еще через полчаса солдаты уже ехали на торфозавод, чтобы схватить Марию.
Антонина Лузгина, член обольской комсомольской
организании.
Расстреляна в 1942 году.
|
Эх, Мария, Мария, отчаянная, бесшабашная!.. Сколько раз предупреждали тебя: «Будь осторожней, не рискуй, обдумывай каждый шаг!» А ты смеялась и твердила: «Я их не боюсь!» И вот что получилось...
Ты отлично выполняла все задания отряда. Твои стихи были вызовом оккупантам, ты издевалась над ними, предсказывала им близкий позорный конец. Ты хорошо выполнила последнее задание— сагитировала и увела к партизанам трех «добровольцев». Но нельзя было действовать так неосторожно. Разве ты не могла спрятать «добровольческую» форму в другом месте?!
Мы знаем, что ты будешь мужественна и фашистам не поставить тебя на колени, ты скорее умрешь, чем попросишь пощады. Но пойми, что ты нужна здесь, в организации, на свободе, нужна в строю, в новых горячих делах! Если бы ты знала, как хочется тебя выручить и как трудно это сделать!..
Борис Кириллович Маркиянов сидел в землянке, подперев голову кулаком, и все думал, думал о Марии... Из Оболи сообщили, что сегодня вечером Марию и Тоню собираются расстрелять. Что же делать, что придумать для их спасения? Бросить партизан в открытый бой? Бесполезно. Слишком велик гарнизон в Оболи. Может погибнуть весь отряд. А что еще? Маркиянов советовался с комиссаром бригады Сипко, с начальником штаба Петром Дмитриевичем Пузиковым, но придумать ничего не удалось.
Хуже всего сознавать свое бессилие. Скрипи зубами, ломай руки, плачь, а сделать ничего нельзя. Может быть, какая-нибудь счастливая случайность поможет Лузгиным вырваться?
Но случайность не помогла.
Августовским вечером на бывшую церковную площадь фашисты согнали жителей Оболи. Предчувствуя что-то неладное, люди шли неохотно, робко. Все поняли, что будет, когда увидели сестер Лузгиных. Избитые, истерзанные, в рваной одежде, шли они, связанные, под сильным конвоем полицаев. Видно, очень трудными были для них эти три дня, проведенные в фашистском застенке. Но на лицах девушек не было признаков страха, покорности, малодушия.
Николай Алексеев, активный участник
подпольной борьбы, член обольской подпольной комсомольской
организации. Расстрелян 5 ноября 1943 года.
|
На площади их остановили. Гитлеровский офицер через переводчика хриплым голосом объявил, что сейчас будут расстреляны две партизанки.
— Впредь такая же участь ожидает каждого, кто посмеет поднять руку на армию фюрера. Скоро всем партизанам капут! — орал покрасневший от натуги офицер.
— Врешь, подлец! — крикнула Мария, высоко вскинув голову, и обвела взглядом площадь.
Толпа глухо заволновалась, кто-то запричитал, послышались рыдания. Мария вздрогнула, подалась немного вперед и с силой выдохнула:
— Нам смерть не страшна, мы отдаем жизнь за Родину, за свой народ! Нас не забудут, на нашей могиле поставят памятник, а ваши зарастут бурья-ном...
Сестра стояла за ней, спокойно глядя вперед, то ли внимательно вслушивалась в то, что говорит Мария, то ли хотела кого-то разглядеть в толпе.
Фашист, срывая голос, отдал команду, грянул нестройный залп. Мария в последний раз что-то крикнула, но голос ее потонул в звуках выстрелов, и последних слов никто не услышал.
Мария шагнула вперед, прикрывая грудь рукой, а затем тихо опустилась на землю. А Тоня все еще стояла, слегка раскачиваясь.
Кто-то громко, навзрыд заплакал в замершей толпе. Тогда Тоня, собирая последние силы, с трудом, но отчетливо произнесла:
— Да здравствует Красная Армия!
...Расстрел сестер Лузгиных потряс подпольщиков. Ведь никто из них до сих пор не ощущал еще так близко подстерегающую опасность, не относился всерьез к тому, что враги могут схватить их, пытать и убить, хотя, разумеется, все знали, что такая опасность грозит и что действовать надо осторожно. И комиссар отряда и Фруза с тревогой думали: выдержат ли ком-сомольцы столь неожиданный и страшный удар?
Но подпольщики мужественно перенесли горькую утрату, искренне восхищались отвагой погибших сестер. Девушки поплакали тайком. А когда собрались все вместе, решение было одно: мстить, мстить, мстить! Каждому запали в душу слова Марии: смерть не страшна, когда ты отдаешь жизнь за Родину, за народ. И как обстрелянные бойцы, побывав в смертель^ ной атаке, отделываются от панического чувства страxа, так и подпольщики поняли теперь, что человек в силах презирать опасность и даже смерть.
Строже стала дисциплина в организации. Подпольщики не спускали глаз с врага: зорко подмечала все, что творилось в немецкой комендатуре, Нина Азолина; много ценного узнавали о планах и намерениях фашистов работавшие в офицерской столовой Зина Портнова и Нина Давыдова; важные сведения приносили иногда и ребята, работавшие на торфяном, кирпичном и льняном заводах. Комсомольцы установили постоянное наблюдение за передвижениями врага.
Командование партизанского отряда поставило задачу — установить контроль за железной дорогой. В организацию было принято несколько новых членов, в их числе и муж старшей сестры Володи Езовитова — Николай Алексеев, работавший стрелочником на станции Оболь. Теперь командование регулярно получало сведения о том, что делалось на железной дороге.
Однажды на станции остановился длинный эшелон. На первый взгляд особого интереса он не представлял: на открытых платформах были уложены тюки прессованного сена. Но странной показалась Николаю Алексееву кладка тюков. Он обошел состав, внимательно осмотрел все и точно установил, что враги везут на фронт не сено, а ловко замаскированные от воздушной разведки танки. Эшелон должен был уйти в сторону фронта только ночью. Николай, сдав смену, немедленно связался с партизанским командованием, которое тут же по радио передало эти сведения на Большую землю.
Нина Давыдова, член комитета обольской
подпольной комсомольской организации.
Погибла в боях с фашистами в 1944 году.
|
Ночью над Оболью появились краснозвездные бомбардировщики, они повесили над станцией осветительную ракету и принялись «обрабатывать» эшелон. Тайки до фронта не дошли.
Но не всегда представлялась возможность срочно вызвать авиацию. Вот тут-то и возникла задача бороться в таких случаях своими средствами. Вопрос этот неоднократно обсуждался партизанским командованием. И вскоре Фруза Зенькова регулярно стала получать магнитные мины замедленного действия. Комсомольцы быстро выучились обращению с ними. Часто теперь рвались на шоссе немецкие автомашины. Много было разбито и вражеекихжелезнодорожных эшелонов. Тут дело неожиданно оказалось даже проще: Николай Алексеев выбирал эшелон со «стоящим» грузом, вставлял запал в мину, и магнит намертво притягивал ее к любой металлической части. Поезд трогался, и состав часа через два рвался где-нибудь в пути. Но однажды произошел совершенно непредвиденный случай.
Рано утром на станции остановился для заправки эшелон с авиабомбами. Николай никак не мог пропустить такую добычу. Сбегал за миной, узнал, когда состав тронется в путь, и заминировал платформу в самой середине эшелона. Но время шло, а состав все не трогался. Пришло еще два эшелона с боеприпасами, но и они, после того как паровозы заправились водой, продолжали стоять. Паровозы лениво попыхивали дымком, фашисты бегали вдоль составов, делились Друг с другом новостями, шутили, перекрикивались.
Время шло, двухчасовой срок работы запального механизма уже истекал. Николаю пора было сдавать смену. Вот и сменщик пришел. Николай вытер ветошью руки, поздоровался, потом с тревогой глянул на стрелки станционных часов и направился к дому.
Дома Николай первым делом глянул на часы. Осталось минут семь-восемь. У парня все еще теплилась надежда: а может быть, эшелон успеет еще уйтн го станции. Но стрелки ползли к роковому сроку. И вот уже загремел страшный взрыв, потрясший окрестность. Разом вылетели все стекла. В разбитое окно Николаю видно, как бушует над станцией пламя. Там сейчас настоящий ад: рвутся бомбы, снаряды, патроны, над головами проносятся вывороченные рельсы, кирпичи окрестных зданий, все взлетает на воздух. Видно, как бестолково суетятся фашисты. К эшелонам, разумеется, не подступиться.
Канонаду слышат, наверно, и партизаны. Она длится час, другой, третий... Разбито все пристанционное оборудование, снесены все постройки. Проходит четвертый час, пятый, а на путях все еще гремит, что-то еще рвется. Скрученные рельсы силой взрывов забрасывает в Зуи и даже в Мостищи.
Только к обеду все утихло. Три эшелона были уничтожены, станция полностью выведена из строя.
Позднее выяснилось, что эшелоны не могли уйти со станции потому, что впереди были разрушены пути. Враги арестовали десятки людей, долго их мучили и допрашивали, но о причинах взрыва так ничего и не узнали. Тихий, задумчивый парень был вне подозрений.
Удары, которые наносили партизаны и подпольщики, приводили оккупантов в ярость. Гитлеровцы беспощадно расправлялись со всеми, кого подозревали в связях с партизанами. Осенью сорок второго года они расстреляли партизанок Анну Абраменко и Ирину Езовитову, а затем расправились с подпольщицей Ниной Давыдовой. Расправа грозила Нине Антонин и Тамаре Рогожкиной, и они вынуждены были уйти в партизанский отряд.
Работать стало труднее, опаснее, но обольские подпольщики продолжали активно бороться. Выполнив одно задание, они сразу же просили у командования другое. Действовали бесстрашно, а порой и безумно дерзко.
Но и враги принимали свои меры. Все диверсии, совершавшиеся подпольщиками, они считали делом рук партизан. Осенью 1942 года гитлеровцы твердо решили покончить с партизанами в районе Оболи. Они подтянули к Шашанским лесам регулярные части, артиллерию, танки. Началась блокада партизанскохю лагеря. Гитлеровские части, «добровольцы», полицаи цепями прочесывали леса. Партизаны с боем отходили. Когда кольцо сжалось, оставалось одно — прорываться мелкими группами сквозь вражеские цепи и уходить. С большими потерями значительной части отряда все-таки удалось вырваться из окружения. Партизаны ушли за Двину, а оттуда в глухие Казьянские леса.
Обольские подпольщики потеряли связь с отрядом. Для них это явилось, пожалуй, самым тяжелым испытанием. Длинными осенними вечерами обсуждали ребята свои дела. Вдруг отряд перестал существовать вообще? Что тогда? С кем держать связь? Без руководства, без помощи и советов опытных людей невероятно трудно было вести борьбу, совсем плохо стало с боеприпасами.
В деревнях начали появляться дезертиры из отряда. Они распускали панические слухи: погиб отряд до единого человека, только и спаслись те, кому удалось бежать. Твердили еще, что бороться с фашистами теперь бесполезно. Во что бы то ни стало необходимо было установить связь с партизанами. Фруз-а собрала кое-какие вещички и будто для того, чтобы менять на продукты, пошла за Двину. Старалась не выходить на большие дороги. Дошла до какой-то деревни, там паника. Враги выгоняют жителей из домов и гонят впереди себя в сторону леса, где держит оборону какой-то партизанский отряд. Попробовала Фруза проскочить в лес, но чуть не погибла, наткнувшись на засаду карателей. Так и не удалось ей связаться с партизанами.
Как ни тяжело было разговаривать с ребятами, все-таки нашла в себе силы, пошутила: партизаны привет передали, велели до весны держаться.
И подпольщики держались. Организация не распалась. Всю зиму, хотя и понемножку, работали: распространяли листовки, вели агитацию среди населения. Володя Езовитов где-то, словно из-под земли, выкопал радиоприемник, установил у себя на чердаке и регулярно стал принимать сводки Советского Информбюро. Население теперь быстро узнавало о том, что действительно происходило на фронтах.
Все воспрянули духом, когда узнали о разгроме фашистских войск под Сталинградом. Ребята ходили по избам, читали сводки Информбюро, рассказывали, почему оккупанты носят траур, убеждали людей, что скоро вернется Советская Армия.
На одной из вечеринок в Ушалах Володя неожиданно поразил всех своим костюмом. Пришел он вместе с другими ребятами в пальто и валенках, на голове шапка-ушанка — все как обычно. Но вот Володя распахнул пальто, и все увидели на нем военную форму. На Володе ладно сидела гимнастерка с заметными следами споротых петлиц, талию перехватывал широкий командирский ремень с большой латунной пряжкой, на которой выделялась старательно начищенная пятиконечная звезда. Немного великоваты были галифе. Но вся форма так хорошо облегала стройную фигуру юноши, что ребята и девушки с неподдельным восхищением поглядывали на Володю. Выйдя на середину, Володя тряхнул золотистым чубом, достал из кармана пилотку со звездочкой и надел ее, чуть сбив щеголевато на висок.
Все начали расспрашивать, где он раздобыл форму. Володя рассказал, что еще осенью 1941 года помог переодеться одному командиру, пробиравшемуся к линии фронта.
Многие стали уговаривать юношу не появляться1 в форме при немцах, но Володя с этим не согласился.
— Что хочу, то и ношу, — упрямо твердил он. После длительных уговоров Володя согласился снять лишь звездочку с пилотки. Летом он появлялся во всем командирском одеянии и на заводе, и на поле, и на улицах. Полицаи косились на Володю, грозили ему, а немцы делали вид, что не замечают одеяния дерзкого юноши.
В марте партизанский отряд, восполнивший потери, закалившийся в смертельных боях, вернулся в Шашанские леса. Снова наладилась связь с подпольным райкомом и командованием.
— Летом 1943 года наша организация совершила самые крупные диверсии. Готовили их очень тщательно. План разрабатывал штаб партизанского отряда, а боевые средства обычно готовил сам начальник штаба Петр Дмитриевич Пузиков, который теперь является научным сотрудником республиканской Академии наук в Минске. Хорошо бы вам встретиться с ним, — посоветовал, заканчивая свой рассказ, Цереня.
