8. И снова офицер. Лицо его мокро от напряжения. Он глядит вниз, в угол, потом поднимает голову:
— Фельдфебель Кваст! Ком маль хиер, майн юнге! *
* Подойди сюда, мой мальчик!
К столу подходит белокурый, вытягивается.
— Ди кляйне хат айнен гартен шедел... — офицер обтирает мокрый лоб. — Бринк ду зи мальцур фернумфт! *
* У малютки крепкий череп. Приведи-ка ее в сознание!
— приказывает он белокурому. Белокурый козыряет. Офицер говорит, глядя вниз:
— Ты не хочешь отвечать, тем хуже. Я даю тебя ему... — кивает он головой на белокурого: — Он добьется!
Край скамейки. Угрюмый солдат над скамейкой. Молчание.
9. Другая изба. Тяжелый деревянный столб. Высунув морду из-под стола, пес грызет кость. Чадит керосиновая лампа без стекла. За столом -солдаты. Они ужинают. Один из них пишет письмо и беззвучно, про себя, шепчет слова письма В темной глубине — неясной тенью — хозяйка, Хлопает там, во тьме, дверь. Поднимаются головы от тарелок. В глазах появляется некоторое любопытство. Впрочем, оно тотчас же гаснет. Все слишком заняты едой и, кроме того, девушку, которую ввел сейчас белокурый в избу, уже все видели. Только метнулась в угол хозяйка и там застыла...
С самого входа белокурый не перестает болтать, обращаясь к солдатам:
— Алло, юнге, аллее ин орднунг? Маль вас цу фреесен хер? *
* Алло, мальчики, у вас все в порядке? Что вы дадите мне пожрать?
Он подталкивает девушку, она с трудом ступает. Босая, тоненькая и прямая, как мальчик. Белокурый толкает ее на скамейку.
— Биттэ плац цу немей! * — вежливо обращается он к ней.
* Прошу, вас, займите место!
Солдаты смеются его шутке. Она опускается и только сейчас впервые издает легкий стон. За ее плечами — стена, оклеенная старыми газетами.
— Герр оберстлейтенант хат дизез дамен мир юбергебен,— болтает белокурый,— унд ир кент беруигт зайн—их верде ир шон маас немен!*
* Господин обер-лейтенант передал эту даму мне, и вы можете быть совершенно спокойны - выколочу из нее все, что нам нужно!
Белокурый уже снял каску, одной рукой он распутывает шарф, другой тянется к тарелке.
— Гебт мир маль вас цу зауфен! *
** Дайте мне чего-нибудь глотнуть!
Солдаты за столом дают ему место.
— Дас вирд рихтиге швер арбайт. *
* Это будет в самом деле нелегкая работа
А она сидит на скамейке, откинув измученную голову. Чуть приоткрыв глаза, еле, слышно вздохнув, она проводит языком по сухим потрескавшимся губам. Но хозяйка поняла. Она бросается к кадке с водой.
Стол. Солдаты. Вытянув перед собой руки, с ковшом, полным воды, идет хозяйка. Какой-то солдат лениво выбивает ковшик из ее рук, и она, отпрянув, застывает. А он берет со стола горящую лампу без стекла, встает, идет к девушке, подносит лампу к ее рту.
- Тринк! Пей! — смеется он своей шутке. Равнодушно поглядывают солдаты. Жадно ест белокурый. С ужасом глядит хозяйка, прижав руки к груди.
Две головы. Пылающие языки огня. Девушка медленно отклоняет голову. Горящие мукой и ненавистью глаза впиваются в солдата.
И вдруг жалобный детский плач.
СТОИТ В темноте ребенок и жалобно плачет, не отрывая округлившихся глаз от того, что суждено ему запомнить на всю жизнь. Метнулась хозяйка, схватила ребенка на руки.
— Не гляди туда... Не гляди, родненький!.. - приговаривает она, прикрывая ребенку глаза ладонью. Уткнув, его голову в свое плечо, она оборачивается и замирает.
Девушка смотрит на нее внимательным и печальным взглядом. Ворча что-то себе под нос, топает к столу солдат. Скользит по лицу девушки, удаляясь, свет.
Вдруг ласковая улыбка, как мимолетный привет родному человеку, трогает губы девушки.
Опустив ребенка, женщина беззвучно заплакала, а ребенок стоит в ногах женщины глядит на девушку и теперь не плачет.
Девушка устало закрывает глаза. Над ней вырастает фигура белокурого. Он уже снова одет для того, чтобы выйти на улицу. Толкнув девушку, он кладет рядом с ней на скамейку лист чистой бумаги, карандаш.
— Шрайб! * — тычет он пальцам в бумагу.
* Пиши!
Она открывает глаза. В них снова зажигается огонек. Это опять глаза бойца.
— Вер бист ду? — тычет пальцем белокурый: — KTO ТИ? Зо шрайб дох!** Кто ти.. кто?
* Кто ты? Однако пиши же!
Камера движется на крупный план девушки. Девушка отрицательно качает головой. Нахмурив брови, она снова откидывает голову к стене, оклеенной старыми газетами.
Сразу возникает торжественная, величественная музыка.
Газетный шрифт за плечами девушки укрупняется. Гордое название «Правда» как бы пылает на стене. Дата: 1924 год, январь. Картина с подзаголовками. Вот она во весь экран. Красная площадь, похороны Ленина, Выцветшая от времени фотография.
Вдруг фотография наполняется каким-то неясным движением. Все оживает. Густое белое облако встает над площадью, колеблется, развивается клубами. Пламя костров, дрогнув, вытягивается почти неподвижными языками.
10. Хроника. Страна хоронит Ленина. В звуки музыки вплетается тихий, спокойный голос:
МЫ — КОММУНИСТЫ — ЛЮДИ ОСОБОГО СКЛАДА, МЫ СКРОЕНЫ ИЗ ОСОБОГО МАТЕРИАЛА, МЫ ТЕ, КТО СОСТАВЛЯЕТ АРМИЮ ВЕЛИКОГО ПРОЛЕТАРСКОГО СТРАТЕГА, АРМИЮ ТОВАРИЩА ЛЕНИНА!..
Грохот орудийных салютов. Сквозь общий план площади, вытесняя его на мгновение, появляется лицо Сталина. КЛЯНЕМСЯ ТЕБЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН... Снова грохот орудий.
Линия зубцов - кремлевской стены. Спасская башня. Дымки салютов над стенами. Бьют часы на башне.
Медленный
Наплыв.
11. Стол. Весы.
Отдаленный и сразу стихающий гул салютов. Еще в наплыве протягиваются руки. В руках - чуть попискивающее, только-что явившееся на эту землю создание. Руки опускают ребенка в чашку весов. Дрогнула стрелка весов. Скрипит перо. Пока рука вписывает в бланк вес ребенка, можно прочесть ранее заполненные графы, из которых следует, что ребенок — женского пола и носит фамилию — Космодемьянская.
Как бы подтверждая свое торжество, девочка в чашке весов сморщив нос, громко чихает.
Наплыв.
12. Еще в наплыве женский голос:
— Стой, Зоинька... Стой прямо!
Утро. Солнце. В лучах его хоровод пылинок. Солнечные зайчики весело скачут по стенам скромной комнатки. Мужчина, женщина и крошечная девочка. Мужчина без пиджака, в подтяжках. Недоплетенная коса небрежно спадает с плеча женщины.
У женщины, у мужчины и даже у девочки, очень серьезные лица. Женщина придерживает девочку у дверного косяка. Ножки у девочки расползаются.
Мужчина, присев на корточки, старательно проводит карандашом в уровень ее головки черту на косяке.
— А все-таки интересно, что ждет ее впереди? — задумчиво говорит он, в то время как рука его выводит над головкой девочки: «ЗОЕ ОДИН ГОД».
Девочка таращит глаза наверх, на руку отца.
— Не знаю,— тихо откликается мать,— но только мне очень хочется, чтобы она была счастлива!
Мать берет девочку на руки, отец тоже поднимается с пола, стряхивая пыль с брюк.
Девочка тянется к отцу. Отец берет ее ручку в свою руку.
— Ну, что ж,— говорит он,— надо сделать все, что в наших силах, для того чтобы было так!
Музыка.
Семейный портрет. Отец, мать и дочь.
Косяк двери с пометкой: «ЗОЕ ОДИН ГОД»
Наплыв.
Тот же косяк. Черта выше. Пометка: «ЗОЕ ДВА ГОДА».
Наплыв.
Тот же косяк. Пометка еще выше: «ЗОЕ ТРИ ГОДА».
13. Одновременно слышен ясный голос матери:
- Ну вот, пошел он дальше... идет и идет по русской земле...
Настольная лампа отбрасывает из-под абажура мягкий свет. В уголке дивана — мать. Рядом, прижавшись к матери,— Зоя. Затаив дыхание, широко открыв глаза, она глядит прямо в рот матери.
— Идет, счастья ищет... Да все никак оно ему навстречу не попадается... — тихонько рассказывает мать сказку. — Вот сел он среди чиста поля и заплакал. Вдруг откуда ни возьмись черед ним девица-красавица — Василиса-Премудрая. Разговаривать она не стала, вытащила из волос гребень, бросила его о землю,— и сразу лес поднялся, густой-прегустой! Покидала жемчуг в кусты.— сад зацвел, соловьи защелкали. «Дай-ка мне, царевич, твой пояс», — говорит. Царевич дал ей пояс, а она его расстелила — и потекла река, широкая-преширокая... По реке корабли плывут, корабли плывут с парусами белыми.
Глаза у Зои сияют.
— Еще! Еще! — теребит она мать.
— Ну, хлопнула она в ладоши, глянь — уж и дворец стоит, да не простой, а хрустальный. Так на солнце и переливается. Глядит царевич на всю эту красоту, рот разинул... Вот, вроде тебя!
Зоя испуганно закрывает широко раскрытый рот.
— А Василиса ему и говорит; «Далеко ты царевич, за счастьем ходил, а счастье-то то там где мы сами на нем стоим»! Тут она его за руку берет, во дворец ведет... Только узнала про все про это баба-яга...
Лицо у Зои сразу становится испуганным.
— Как закричит: «Я баба-яга, костяная нога, кто бы мимо ни пошел,— попадет ко мне в котел!»
Зоя крепко вцепилась в руку матери, шумно вздохнула.
А в дверях уже некоторое время — отец. Oн вошел неслышно. Его не заметили ни мать, ни дочь. Тихонько, на цыпочках, крадется он к дивану.
Мять продолжает сказку:
— Села она в ступу, пестом погоняет, помелом след заметает, по небу скачет, свистит, гудит!
— Ган, гав, гав!—вдруг раздается за спиной Зои.
Это подкрался отец. Зойка испуганно и восторженно визжит, спрятав лицо в колени матери.
— Кто пришел?! Кто пришел? — глухим басом спрашивает отец.
Очевидно, это привычная игра.
— Знаю, знаю! — пищит Зоя,— серый волк пришел! Отец, склонившись, щекочет ее. Она визжит и отбрыкивается, не поднимая головы.
— Уф, уф! — рычит отец,— серый волк устал и есть хочет! Вот он тебя съест, съест!
— Сейчас я согрею тебе обед, Толя,— совершенно прозаически говорит мать, поднимаясь с дивана.
Стол. Настольная лампа. Появляется отец. Зоя сидит у него на плече. Отец усаживает ее на стул. Из кармана толстовки он извлекает журналы, газеты и кладет перед Зоей.
— На, погляди картинки! Только, чур, не пачкать! А то и вправду придет волк и съест тебя!
Отец отходит.
Возникает тихая музыка.
Зоя лукаво косит глаза туда, куда ушел отец, потом переводит взгляд на другой край стола.
Там оставлены матерью клубок шерсти, ножницы. Маленькая рука тянется к ножницам, и ножницы исчезают. Музыка чуть громче.
И вот Зоя трудится, кромсая какой-то журнал. Во весь экран возникает полуизрезаиная картинка— плотина Днепростроя в лесах. Картинка вдруг оживает. Задвигались люди, поплыли краны, экскаваторы.
14. Из наплыва в наплыв — Магнитка, Кузбасс... Великие стройки первой пятилетки в движении, в хаосе работ. И все время просвечивает косяк двери. Меняющиеся пометки: «ЗОЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА», «ЗОЕ ПЯТЬ ЛЕТ», ЗОЕ ШЕСТЬ ЛЕТ».
Наплыв.
15. Край стола. Темная лампа. Календарь непрерывной недели за 1931 год наполовину закрыт запиской:
«Толя! Я должна выпустить к утру стенгазету. Рассчитываю на твой выходной. Побудь с Зоей. Люба».
А рядом другая записка:
«Зойка уснула, выходной отменили. Окончательно сверстываем встречный. Я ухожу. Когда же мы, наконец, увидимся?! Толя».
Музыка стихает.
Стены, контуры предметов тонут в таинственной полутьме. За окном, на улице, горит фонарь, отбрасывая в комнату туманные пятна света, полосы. Из угла, где поблескивает в пятне света шишечка над детской кроватью, тревожный шопот:
— Мама... пап...
Это Зоя. Тоньше стал овал лица, тревожно блестят большие темные глаза. Приподнявшись над подушкой и опираясь на нее острым худеньким локотком, она вглядывается в темноту.
— Ну, конечно, все ушли и опять меня заперли,—- тихонько шепчет она, испуганно вглядываясь в темноту.
— Ну, это ничего.. Надо только крепко зажмуриться, и тогда заснешь.. — Зоя опускает голову на подушку, натягивает одеяло до подбородка, отчаянно жмурится.
Она лежит совершенно неподвижно, кажется, она даже не дышит. Комната постепенно наполняется звуками. Стучат часы на стене, что-то скрипнуло, что-то прошуршало, что-то пискнуло. Зоя открыла глаза, и они блестят в темноте.
— Все равно не боюсь! — тихонько успокаивает она сама себя,— это мыша!
От кровати к столу бесшумно мелькнула по полу какая-то тень... или, может, это почудилась?
- Ой, что это? — Зоя испуганно ныряет под одеяло. — Ой, как страшно!
По глухому звуку ее голоса можно понять, что она почти плачет там, под одеялом. Но вот она замирает. Тишина. И снова осторожно показывается из-под одеяла зоин нос и снова тихий голос:
— Нет, это мне показалось! Ничего страшного нет... И не очень темно!
Молчание и потом не очень уверенное заявление:
— Я даже могу встать и зажечь свет!
Зоя садится и, на всякий случай натянув одеяло до подбородка, прислушивается.
— Вот встану и пойду!
Зоя решительно опускает ноги на пол, вскакивает с кровати. Топ, топ, топ — стучат по полу ее босые ножки. Вдруг треск, что-то опрокидывается. — Это ничего... это я наткнулась на стул... — упавшим голосом сообщает Зоя. — А сейчас будет стол... — Топ, топ, топ.. — Вот! И лампа...
Зоя, очевидно, возится с лампой. Свет, и со светом все меняется.
На первом плане темные, тяжелые ножки стола. Свисающая сверху скатерть. А Зоя, отскочив от стола, стоит, глубже откинувшись к стенке. Длинная рубашонка прикрывает ноги почти до пят. Зоя щурит глаза на свет, тихонько смеется:
— Ну вот, я сказала, что зажгу свет, и не испугалась!
Подобрав рубашонку, Зоя, чуть приплясывая, пускается в путешествие по комнате.
Баба сеяла горох...
Прыг-скок, прыг-скок! —
напевает она и, приподняв скатерть, заглядывает под стол.
— Ой!! — лягушонком Зоя отскакивает от стола, но тотчас же сует голову под стол. — Так ведь это же киса... от верхних жильцов! — радостно кричит она и извлекает из-под стола за хвост кошку.
— Здравствуй, киса! Как ты сюда пришла?!
Но кошка не отвечает, и Зоя, прижав кошку к груди, пускается в дальнейшее путешествие.
Обвалился потолок!
Прыг-скок, прыг-скок!
Удаляясь, тонет в темноте маленькая фигурка в рубашке до пят.
Наплыв.
16, Тилин-бом, тилин-бом — отбивают часы четверти. Медленно наплывают на экран зубцы кремлевских стен. Спасская башня. Бом, бом, бом — бьют часы на башне.
Плывут темные облака.
Наплыв.
17. Щелкает ключ в замке. Мать, входя а дверь, по привычке сразу бросает эзгляд на зоину кровать и, встревоженная, останавливается на пороге: зоина кровать пуста.
Мать оглядывает комнату.
Темный угол, кресло. В кресле, свернувшись и поджав под рубашку ноги, спит Зоя. А на коленях у Зои спит кошка. Мать на цыпочках подходит к креслу, поднимает Зою на руки, целует ее и несет к кровати.
Кошка на полу. Она выгибает спину, потягивается.
Кровать. Мать осторожно укладывает Зою. Зоя не просыпается. Мать поправляет подушку и одеяло.
Зоина голова на подушке. Зоя улыбается чему-то во сне.
И сразу грохот оркестров. Хаос песен.
Наплыв.
