На этот раз староста и его помощники усердствовали особенно рьяно. На сходку сгоняли всех жителей села. Ожидалось какое-то важное сообщение. «Неужели из-за пропавшего оружия?» — тревожился Александр Немков, шагая рядом с Мишей.
Но тревога его была напрасной. Людей собирали по другому поводу. Получив инструктаж от Мановского, Егоров сразу же по приезде из Волота поспешил обнародовать фашистские директивы. Он вынул из кармана бумагу и, запинаясь, стал читать о «славных победах» немецкой армии, части которой «вступили в Ленинград и стоят на подступах к Москве», о том, что Красная Армия разбита... Далее напоминалось, в какие сроки население должно было выплатить налоги и поставить «победителям» ту или иную продукцию.
Грабительскую систему налогов, поставок и всевозможных поборов фашисты установили во всех временно оккупированных ими районах Ленинградской области, в том числе и Волотовском. С каждого крестьянского двора взимался подворный налог по 240 рублей в год, с каждого трудоспособного мужчины — по 120 рублей, за рабочую лошадь — от 800 до 1200 рублей. Не забыты были даже собаки и кошки. За собаку нужно было платить 60 рублей в год, за кошку — 30. Были налоги и на содержание прислужников оккупантов — старшин, старост, полицейских.
Кроме того, взимались натуральные поставки: с гектара посева зерновых — 2 центнера зерна (при среднем урожае в 3—4 центнера), 8 пудов сена и до тонны картофеля с хозяйства, 360 литров молока с коровы, 30 —
50 яиц с курицы и.т. д..
Затем староста зачитал приказ коменданта Гепарта, в котором каждый пункт начинался словами «жителям воспрещается», а заканчивался словами «расстрел» или «карается смертной казнью через повешение». Егоров особо выделил пункт, категорически запрещавший общение с партизанами: «За связь с ними селение подвергается полному уничтожению. Приказ приводится в исполнение при малейшем подозрении».
Прочитав бумагу, староста от себя угрожающе добавил:
— А ведь есть у нас такие сердобольные. Придет партизан, а ему и хлеб, и картошку, и за солью к соседям сбегают. Всё готовы отдать. Так вот, запомните: кто попадется теперь — головы не сносить.
Все молчали. Немков, еле сдерживая себя, сверлил старосту ненавидящим взглядом.
Люди расходились, тихо переговариваясь:
— Слыхал, недалеко от станции Морино эшелон с немцами под откос пустили...
— В Поддорье партизаны ихний гарнизон разгромили...
— А в Больших Гривах вчера нашли в лесу мертвого завмага. На груди записка: казнен именем Советской власти за предательство партизана и службу в немецкой комендатуре.
— Гуськов? Так этой сволочи и надо: он же магазин сам ограбил, а на других сваливал.
— Да, об этом все знали. Партизаны к его дому на подводах приехали, а, расстреляв гада, все товары увезли в лес - Егоров шел домой один, мрачный и недоумевающий.
Видя, как люди сторонились его, он с раздражением вспоминал, как суровели и загорались недобрыми огоньками глаза многих сельчан, когда он так рьяно «объяснял» им приказ коменданта. «И чем недовольны, ведь от них же отвожу беду»,— попробовал он успокоить сам себя.
С ним поравнялся Александр Немков и, едва владея собой, заговорил на правах «друга»:
— Так куда же ты, Вася, гнешь, чего добиваешься? Своих пугаешь, стращаешь, а перед господином Гепар-том — на задних лапках...
— Не пугаю — предупреждаю. Из-за партизан все можем пострадать. А ты тоже больно льнешь к ним...
— Смотрю я на тебя: свой ли ты? Кто за тебя слово замолвит, когда наши вернутся? — С этими словами Немков покинул старосту, присоединившись к шедшим впереди.
Подходя к дому, Егоров увидел человека невысокого роста, кого-то поджидавшего у крыльца.
— Василий Егоров? — Незнакомец приблизился вплотную.
— Да. А ты кто? Документы!
— Вот. — Человек насмешливо показал из кармана рукоятку пистолета. — Запомни: будешь у фашистов выслуживаться да, не дай бог, кого из сельчан выдашь — разговор наш будет короче.
— Да разве на мне креста нет! — залепетал Егоров. — Да как все... Меня же силой заставили...
После этой встречи Егоров еще более притих. Из дома выходил реже, жалуясь на здоровье. К обязанностям старосты заметно охладел.В доме Немкова сидели дождливым сентябрьским вечером Васькин, руководитель группы Иванов и Татьяна Ефремова. Таня, только что вернувшаяся из Дновского района, рассказывала:
— Побывала в ближайших к нам сельсоветах. К сожалению, ни одной подруги не застала: школы не работают, а учителя разъехались по родным местам. В Дно удалось встретиться с Тоней Зайцевой. Учительница, настоящая комсомолка. Если надо, еще поможет нам. Мы с ней, гуляя, обошли весь город, на станции побывали. Вот тут все сведения. — И Таня протянула Васькину исписанный листок из ученической тетради. Он внимательно его прочел, поблагодарил девушку.
— Ну а настроение у жителей?
— Подавленное. Фашисты там газету на русском выпускают. «За Родину» называется. Я сама читала.
Пишут, что Советское правительство из Москвы выехало в Иран, все наши войска разбиты, а немцы уже вступили в Ленинград...
Таня не преувеличивала, рассказывая об изощренных уловках гитлеровских брехунов. Дело дошло до того, что агитаторы одной немецкой дивизии, выведенной из-под Ленинграда, в ряде соседних с Ленинградской областью деревень Сережинского и Плоскошин-ского районов Калининской области в конце сентября 1941 года проводили собрания, на которых предлагали лицам, имевшим родственников в Ленинграде, поехать туда и забрать их трупы, ибо город «уже пал».
Так с помощью угроз, лжи и обмана, внушая мысль о непобедимости немецкой армии, гитлеровцы пытались деморализовать наших людей, ослабить их волю к борьбе.
Обстановка требовала от подпольщиков и партизан полнее информировать население оккупированных районов о положении на фронтах, разоблачать фашистские «утки», поддерживать веру советских людей в скорое освобождение, поднимать их на борьбу с захватчиками. В этом подполью и партизанам большую помощь оказывали Ленинградский обком партии и штаб Северо-Западного фронта. Только в полосе этого фронта с 1 сентября по 10 октября 1941 года для советских людей в тыл врага было направлено более 10 миллионов листовок, 99 800 экземпляров «Правды», 5700—«Известий», 1400 — «Комсомольской правды».
Прослушав рассказ Тани, Васькин в сердцах воскликнул:
— Брешут фашисты! Вчера сам слушал Москву.
Положение, верно, тяжелое, бои идут под Ленинградом и Калинином, но армия наша проявляет героическую стойкость. Мы, друзья, тоже не в стороне. Это по нашим разведывательным данным советские летчики раз-бомбили штаб и казармы фашистов в Волоте, склад боеприпасов... А вы знаете, как действуют наши соседи-партизаны? От Старой Руссы до Дедовичей люди взялись за оружие. Рано или поздно гитлеровцам везде будет каюк. Давайте же крепить веру наших людей в победу, разоблачать гитлеровских брехунов. Наши газеты и листовки ждут во всех сельсоветах.
— Побольше бы печатных листовок,— заметила Татьяна. — От руки много не напишешь.
— Верно. Я принес их немало. — Васькин достал из внутреннего кармана пиджака пачку листовок. — Думаю, теперь будем получать их больше.
Немков взял пахнувший свежей краской листок, пробежал несколько строк глазами, потом стал читать вслух:
— «Не верьте фашистской брехне! Дорогие товарищи!
Изолгавшиеся гитлеровские брехуны сочиняют небылицы, что Красная Армия якобы разбита, советская авиация уничтожена, советский флот потоплен. В своих липовых сообщениях фашисты уже много раз брали Ленинград.
Не верьте ни одному слову фашистских брехунов. Не поддавайтесь на удочку коварного и хитрого врага. Немцы из кожи лезут вон, чтобы обмануть и запугать вас.
Ленинград был, есть и всегда будет великим советским городом.
Обовшивевшие банды голодных фашистских псов истекают кровью под Ленинградом. Под непрерывными ударами Красной Армии, авиации и флота гитлеровские убийцы несут тяжелые потери, поля сражений усеяны десятками тысяч трупов фашистских грабителей и мародеров...
На ряде участков фронта подлый враг дрогнул и катится назад...
Смерть фашистским собакам!
Наша победа близка!
Ленинградский областной комитет ВКП(б)».
Положив листовку на стол, Немков горячо сказал:
— Нам надо пособить ленинградцам. Эх, если б дали оружие да послали туда...
— Придет время, и мы возьмемся за оружие,— твердо заверил Васькин. — А сейчас мы прежде всего разведчики в тылу врага. И пропагандисты. Осторожность в нашем деле нужна, а не только размах. Тебе бы, Александр, это надо очень хорошо помнить. Да, мы обязаны помогать нашим людям, попавшим в беду. Но не выдавая себя, не выделяясь. А ты как вел себя после сходки? А если староста донесет?
— Не донесет! Это уж последней сволочью надо стать, чтоб на соседа...
— Доверчив ты очень, это дорого нам может обойтись,— резко оборвал его Васькин. — Фашисты хитрые и опытные враги. Слышал, в Учно расстреляли директора школы Михаила Иванова с сыном Рафаилом и Якова Константинова? Они тоже пренебрегли опасностью: считали, что в их деревне не может быть предателя, и почти открыто расклеивали листовки, призывали саботировать все фашистские распоряжения. А ведь нашлась шкура и донесла... Гибель этих товарищей — всем нам урок! Фашисты стараются сейчас иметь шпиона в каждой деревне. Будьте во сто крат осторожнее... Ну а Егорова наш человек припугнул. Может, подействует...
После паузы взял слово Иванов:
— Есть предложение принять в нашу группу Марию Михайловну Волкову. Я, Нина Павловна да и все сидящие здесь — «за». А как вы, Павел Афанасьевич?
— Кто она?
— Наша учительница. Последние годы заведовала Дубовицкой начальной школой в Старорусском районе. Сейчас с двумя детьми вернулась обратно. Нина Павловна дружит с ней, вместе размножали листовки. Вол-кова по своей инициативе укрывает, снабжает продуктами и направляет в белебелковские леса к партизанам красноармейцев-окруженцев. Мы верим — она надежный и преданный Родине человек.
— Раз вы за нее ручаетесь, я согласен. Только предупреждаю: обо мне да и о других подпольщиках вашей группы ей знать не нужно. Пусть держит связь с Ниной Павловной и с вами.
Татьяна пошла домой. Немков вышел проводить ее.
Оставшись один с Ивановым, Васькин спросил:
— Как с Егоровым?
— По-моему, о подпольщиках он ничего не знает, сейчас никаких распоряжений фашистских не выполняет: прикидывается больным. Нам пока не опасен.
— Гуськова мы убрали,— тихо вымолвил Васькин. — Теперь фашисты попытаются вновь заиметь своего человека в Должине или Гривах. Приглядывайтесь, кого они начнут обрабатывать.
— Это мы делаем.
— А у тебя нет ли возможности устроиться на работу в волотовскую управу?
— Кажется, есть. Мановский приглашал меня в гости. Обещал покровительствовать.
— Вот и хорошо. Сходи к нему, поддакивай и соглашайся со всем, о чем он будет говорить, старайся войти в доверие.
— Понял. Сделаю.
На другой день Немкова вызвали в Волот, в комендатуру.
— Немецкому командованию хорошо известно, что вы пострадали от Советской власти,— начал на ломаном русском языке помощник коменданта. — Мы ценим таких людей. Кроме того, вы — связист. Предлагаем работу на линии связи Волот — Должино — Морино. Платить будем хорошо. Ну а за отказ или вредительство — сами понимаете...
Немков, выразив удовлетворение, тут же согласился.
