Однажды, войдя в квартиру Эмми Хандке, я с недоумением увидала какие-то провода, лежавшие на полу в прихожей. Эмми лишь лукаво улыбалась. Потом я услышала возглас: «Антонина!» Мне протягивала руки Роза Тельман. Я бросилась к ней, досадуя на вспышки света и щелканье фотоаппаратов. Видимо, наша встреча представляла интерес для фотокор-респондентов, но в тот момент их присутствие вызывало у меня лишь досаду. Теперь-то я с благодарностью вспоминаю о них. Они оставили мне на память много фотографий, где мы сняты с Розой и Эмми.
Мы долго разговаривали с фрау Розой, — так я ее называла. Как всегда бывает, когда люди встречаются через много лет, говорили обо всем: об общих знакомых и друзьях, о здоровье, о семье, о концлагере...
— Почему ты раньше не приезжала? — все допытывалась у меня Роза.
Я смотрела на нее. Как она изменилась за эти двенадцать лет! Стала не только полнее, но и крупнее, как будто выше ростом. Мне вспомнились наши встречи в лагере. Вспомнилось, как Розу Тельман перевели от нас на половину «тяжелополитических», а нам запретили подходить к. ней. Потом я навестила ее в бараке. Ей нездоровилось, она простудилась, ее мучил кашель, не позволявший спать по ночам. Роза терзалась, сдерживая его, — боялась помешать соседям.
Я знала, как в ревире дают лекарства больным: они стоят в очереди, получают по одной таблетке или по ложке микстуры. Это называлось лечением. За одной ложкой не стоит посылать Розу в ревир, надо идти самой и попытаться что-нибудь достать, решила я. Иногда мне везло в жизни. Только я пришла в ревир, как вижу одну из заключенных — немку Виль-му, приготовляющую лекарства для раздачи. Вильма знала меня, и я попросила:
— Вильма, дай мне лекарство от кашля. Вильма схватила со стола какую-то бутылку, встряхнула, взяла ложку и скомандовала: «Открывай рот!» Я отрицательно покачала головой:
— Вильма, это не мне, а другой женщине.
— Пусть она придет сюда с тобой, и я ей дам.
— Вильма, одна ложка ее не спасет, она кашляет по ночам, ей нужна небольшая бутылка, — и я показала Вильме спрятанную в рукаве приготовленную заранее бутылочку.
— Ого! — воскликнула Вильма. — А стоит эта женщина того, чтобы из-за нее рисковать?
— Стоит!
— Кто она?
Мы молча смотрели друг на друга, смотрели прямо в глаза, пытаясь угадать одна в другой, насколько она честна и заслуживает доверия.
В лагере научаешься по каким-то непонятным признакам узнавать врага или друга. «Вильма не выдаст»,— пронеслась в мозгу мысль, и я решилась назвать имя Розы Тельман- Эффекта, который оно произвело, я не ожидала. Вильма схватила мою бутылку, налила ее до краев, горячо обняла меня.
— Спасибо, что ты заботишься о ней, сообщай нам, если ей что-либо нужно.
Я сразу же поняла, что Вильма коммунистка, и облегченно вздохнула.
Нередко потом мы ходили с фрау Розой по лагерю во время обеденного перерыва и беседовали. Она рассказывала, как навещала своего мужа в тюрьме. Она не могла поверить, что Эрнста Тельмана уже нет в жи-вых, несмотря на сообщения, появившиеся в газетах.
Все это я вспомнила через двенадцать лет и спросила:
— А вы помните, фрау Роза? Она серьезно посмотрела на меня:
— Я все помню, я ничего не забыла!
Мы встречались с ней еще не раз: на заседании по организации музея, на торжественном митинге в Бухенвальде, посвященном памяти жертв фашистского террора...
Надо было видеть лицо Розы Тельман, несшей венок к крематорию — месту убийства Эрнста Тельмана. Ее лицо выражало не только скорбь о близком человеке. Ее губы плотно сжаты, в глазах решимость. Она будет бороться! Она продолжит дело, за которое погиб ее Тельман.
А дома, когда я приехала к ней, у Розы было приветливое лицо доброй, гостеприимной хозяйки. Она водила меня по комнатам, показывая подарки различных организаций и друзей. Остановилась у письменного стола перед портретом внучки, познакомила с зятем, пришедшим с работы, а затем и с внучкой Моникой. Я сказала, что девочка очень похожа на отца.
— У нее глаза Тельмана! — быстро возразила Роза . — Когда выпускали почтовую марку с портретом Тельмана, художник приходил и срисовывал глаза Моники, чтобы придать портрету жизненность.
Потом мы ходили по ее саду, и Роза показывала выращенные ею кусты и цветы.
— Ты знаешь, я так люблю возиться в саду! Наверно, сказывается моя крестьянская кровь. Я приучаю и Монику, вот это ее грядки.
Розы, выращенные ею, были в самом деле чудесны.
После кофе мы долго сидели на балконе. Фрау Роза рассказывала мне о своем уходе из Равенсбрюка, об освобождении и встрече с Советской Армией.
Когда их угнали из концлагеря и вели через близлежащий городок Фюрстенберг, она во время сумятицы вышла из рядов и прислонилась спиной к забору, скрывая этим большой белый крест, нарисованный на пальто. Ее можно было принять за жительницу Фюрстенберга, с удивлением смотрящую на заключенных. Ни эсманы, ни ауфзерки не обратили на нее внимания. Роза Тельман пробралась в указанный ей заранее товарищами-коммунистами дом и стала ждать. Она назвала себя первым русским военным, пришедшим дня через два в Фюрстенберг. Они обнимали ее, жали ей руки. Один офицер вырвал из записной книжки листок, что-то написал на нем и отдал фрау Розе.
Когда работники советской комендатуры узнали, что в городе Роза Тельман, они окружили ее самым теплым вниманием. Фрау Розу волновала судьба дочери Ирмы. Через некоторое время ей сообщили, что Ирма освобождена советскими войсками. Правда, она не совсем здорова, но ведь теперь она не у врагов, а у друзей!
— Я никогда не забуду, как меня увозили поздно вечером из Фюрстенберга. Темно, всюду в лесах горят костры... Это было как волшебный праздник, как иллюминация в знак победы! Много лет продолжалось затемнение, много лет я знала лишь черную ночь, а тут масса костров, и люди совсем не боятся ни самолетов, ни врагов. Я поверила в окончание войны, поверила в конец фашизма!
7 сентября 1957 года нас, советских представителей, пригласили на вечер в воинскую часть. Было радостной неожиданностью узнать, что это та самая часть, которая освободила Равенсбрюк от фашистов. Был День танкиста. Несмотря на то что состав военнослужащих в части за двенадцать лет почти полностью переменился, мы все же смогли передать лично от себя и от всех бывших заключенных благодарность, которая жила в нас эти годы. Мы сказали танкистам, что тысячи заключенных, освобожденных ими, вернулись на свою родину, работают и борются за мир, так как не могут допустить мысли, чтобы фашизм снова получил возможность творить свои грязные жестокие дела. Мы сказали, что память об освободителях никогда не меркнет в наших сердцах.
На другой день я сказала об этом вечере фрау Розе.
— Что же ты меня не позвала с собой? Помнишь, ведь я рассказывала тебе об этих танкистах?
— Я боялась, что вы устанете, фрау Роза, это очень утомительно... Ведь утром и днем вы были на митинге.
— Ну вот, устану! — воскликнула она. — Ты не знаешь, какая я крепкая и выносливая.
Когда мы расставались, Роза подарила мне свой портрет и написала на нем: «Всю свою жизнь Эрнст Тельман боролся за мир и дружбу народов».
