Вместительный зал клуба был переполнен. Сидели даже на подоконниках. Предстояла встреча с ветеранами Великой Отечественной войны. Сотни внимательных глаз прикованы к столу президиума. На лицах написаны восхищение и признательность. Среди нескольких десятков мужчин, расположившихся в президиуме, одна женщина, на груди которой четыре правительственных награды.

— Смотри-ка!.. Узнаешь?.. Сильвикина мама! —удивленно обратилась какая-то школьница к подружке.— Не думала я, что она тоже героиня!

Да и откуда знать об этом девочке? Ведь герои, мужественные и бесстрашные на войне, в мирные дни стали простыми и скромными людьми. Например, Юлия Степановна, женщина, сидящая в президиуме, никогда не говорила односельчанам о своих подвигах, и молодежь знала только о ее сегодняшнем трудолюбии, о доброте и человечности.

Но люди должны узнать о подвигах, которые совершила эта женщина в годы Великой Отечественной войны. Тогда, еще семнадцатилетней девчонкой, она не раз повторяла страшные слова: «Вызываю огонь на себя!»

* * *

Юлия достала с вешалки военную фуражку мужа, примерила ее перед зеркалом и поправила вьющуюся прядь. Радостно улыбнулась, представив себе, как удивятся и будут завидовать подруги, когда она появится на улицах родного села под руку с офицером. О том, что она вышла замуж, знали пока лишь родственники. Вышла замуж и переселилась в город, в Черновцы. И вот завтра исполнится неделя с тех пор, как она вместе с другими женами офицеров живет в военном городке.

Стояла перед зеркалом и задумчиво теребила косы. К утру должен был вернуться после наряда муж, и они решили, что в этот день, в воскресенье, непременно поедут в Мындык (ныне Ливэдень), ее родное село, расположенное близ Тырново, на севере Молдавии. Запаковали чемоданы и заблаговременно запаслись билетами на поезд. Юлия с нетерпением ждала наступления утра.

Но нежный и сладкий предутренний сон был нарушен странным нарастающим шумом. Бередящий душу вой самолетов и оглушающий грохот взрывов раскололи трепетную тишину. Юлия метнулась к окну. На товарной станции пылали цистерны с горючим, и вся комната осветилась ярким светом. В казармах трубачи играли тревогу. Раздавались короткие, отрывистые приказы.

Дверь широко распахнулась, и на пороге появился Иван. Муж был бледен, с глазами, уставшими от бессонницы, но ворвался стремительно, сорвал с вешалки шинель и сказал на одном придыхании:

— Началась война! При обычном пограничном конфликте не стали бы бомбить город...

Юлия прижалась к груди мужа.

- Не могу поверить! — Молвила еле слышно.— может быть, учения? Или провокация...

Но капитан, казалось, не расслышал слов жены.

— Наш дивизион отправляется на границу. Ты пока останешься здесь. При бомбежках спускайся в убежище. Ясно?

— Нет! Я тебя не пущу! — рыдала Юлия.-— Я пойду за тобой. Куда угодно... Мне страшно!

Офицер нежно вытер заплаканное лицо жены, поцеловал ее и сказал ласково, но твердо:

— Если ты, жена командира, не в состоянии овладеть собой, то что говорить о других?

И Юлия, самая юная из жен офицеров, немного успокоилась. Вышла во двор проводить Ивана. Там уже собрались заплаканные женщины, гомонящие дети. Машины, орудия, орудийная прислуга — все направлялось через темнеющий зев железных ворот к границе. В непривычно пустые казармы заглянули первые лучи восходящего солнца.

Для населения города начались беспокойные дни. Не успевал ветер развеять тучи дыма и пыли, как над горизонтом появлялись новые и новые стаи фашистских стер-вятников. На месте казарм уже вздымались прокопченные руины. Жены офицеров и дети эвакуировались в глубь страны. Но Юлия решила не спешить. Переселилась в убежище и чем могла помогала раненым.

А с начала войны прошла уже целая неделя. С границы шли тревожные вести. Увеличивалось число раненых. Увидев среди них кого-либо из знакомых, Юлия, замирая, спрашивала:

— Скажи-ка, товарищ, капитана Селиверстова не видел?

Но люди только печально пожимали плечами. Тяжкое предчувствие закрадывалось в сердце молодой женщины. Поздно ночью, покончив с делами, Юлия забивалась в угол убежища и впадала в полудрему. Разбитая усталостью, она никак не могла заснуть. «Бог весть, где сейчас Иван,— эта мысль не оставляла ее.— Может быть, установил свои пушки где-то на перекрестке дорог и встречает вражеские танки. А может быть, лежит окровавленный и ждет помощи... Господи, хотя бы в плен не попал...»

Тревожные мысли сменялись воспоминаниями. В памяти всплывали полузабытые события, картины минувшего... 1940 год. Отец — низкорослый, жизнерадостный. Вот он идет в поле, ведь вместе с остальными мындыкскими бедняками получил и он надел из барской земли. А мама, зажав под мышкой документы, спешит в сельсовет. Она депутат и заместитель председателя. Брат и сестренка в лесу, экскурсия у них. Она, Юлия, секретарь комсомольской ячейки. Вместе с остальными комсомольцами хлопочет на бывшей помещичьей усадьбе, где сейчас сельский клуб. До чего же прекрасной стала жизнь! И какое несчастье обрушилось вдруг на страну...

Под утро задремала. Проснулась от гремящих по соседству выстрелов. Раненые были срочно эвакуированы еще ночью. Одинокий ветер гулял по лежащему в руинах городу, по опустевшим квартирам, сердито забрасывал горелые обрывки бумаги в разбитые окна, метался и стонал, словно и ему становилось страшно оставаться одному среди пустоты и разрухи.

Обуянные страхом люди — женщины, старики и дети — покидали убежища, сбивались в группы — им предстоял нелегкий путь скитаний. И Юлия, с котомкой за плечами, вышла из ворот разрушенной казармы. Что делать? В какую сторону идти? И как раз в эту минуту появился солдат с перевязанной головой.

— Связной товарища капитана,— представился.— Идем... Фашисты прорвали линию обороны и появились на окраине города.

Бегом добрались до моста, сели в грузовик и остановились только под стенами Хотина, где артиллеристам капитана Селиверстова предстояло прикрывать отступление наших частей через Днестр. Воины в пропитанных пылью и потом гимнастерках копали укрытия, сгружали снаряды, устанавливали пушки на боевые позиции.

— Сержант Поликарпов! — приказал капитан.— Зачислить комсомолку Юлию Квитковскую во взвод связи. Приучить к «делу»!

— Есть! — вытянулся по стойке «смирно» сержант. Так для Юлии началась новая жизнь, полная опасностей.

Несколько дней артиллеристы отбивали атаки противника в районе днестровской переправы. Каждую минуту рискуя жизнью, Юлия четко выполняла полученные задания. Ползала по-пластунски, пробиралась сквозь град осколков и пуль между воронками от взорвавшихся снарядов, находила обрывки поврежденных проводов, связывала их и обеспечивала связь между «КП» и огневыми позициями. Вражеская авиация бомбила не переставая. Приднестровье превратилось в сплошной огненный котел. Стонала земля, вскипали речные волны. Воины мужественно продолжали держаться. А фашисты шли нескончаемой лавиной. Шли холеные, самоуверенные, опьяненные легкими победами в Западной Европе.

Однажды вечером, когда окружение стало неминуемым, подразделение получило приказ отступать. Начались бескрайние украинские степи. Нескончаемые, развороченные бомбами дороги, кишели людьми, подводами, перегоняемым скотом, машинами. Солдаты молча отсчитывали километры. Шагали опустив головы, а в сердцах клокотала ненависть. Один лишь вопрос сверлил всех: «До каких же пор? Сколько будем отступать?»

А позади уже остались Днестр, Буг, Днепр.

На околице какого-то села навстречу артиллеристам выехал всадник.

— Товарищ капитан,— предупредил он,— немцы перерезали путь!

Командир оценил обстановку и сделал необходимые распоряжения. Через несколько минут артиллерия крушила перекресток, занятый врагом. Юлия наблюдала в бинокль, как рушатся вражеские позиции и горит техника. Между тем бойцы поймали гитлеровского офицера. Фашист был принаряженным, словно на парад. Сапоги, пуговицы и бляха сияли. Вел себя надменно, вызывающе:

— Руссия — капут! — кивнул он переводчику.— Если жалаит виживат — сдавайц!

— Гляди, сволочь, как мы сдаемся! Огонь! — скомандовал капитан Селиверстов. Полтора часа длился бой. В конце концов враги оставили перекресток. Путь был открыт.

Наши войска двинулись дальше. Трудные дороги, раны, болезни и бессонные ночи истощали силы людей. Километры казались бесконечными, часы тянулись годами.

Запорожье. Наконец-то установилась линия обороны. Приказ — ни шагу назад.

Лавина за лавиной накатывались на наши позиции передовые штурмовые силы противника. Юлия, командовавшая теперь взводом связи, притаилась в зарослях и умело корректировала огонь артиллерии. Безмерна была радость, когда снаряды попадали в цель и под ураганным огнем рассыпались фашистские батальоны, ломались наступающие цепи, взлетали в воздух огневые точки противника.

И вдруг!.. Прямо перед ней из-за высоты выползли фашистские стальные чудовища.

— Танки! —прокричали в трубку. — Сколько? Десять... Пятнадцать... Двадцать пять! Обходят с левого фланга. Наступают на огневые позиции артиллеристов. Да стреляйте же!.. Огонь!!!

— Уходи! — слышится в трубке голос Ивана.— Отступай!

— Поздно... Вызываю огонь на себя!

— Отступай, Юлия!

— Огонь! Что же они медлят?

Наконец Юлия слышит свист приближающихся снарядов. Инстинктивно прижимается к земле. Дыхание прерывисто. Каждый нерв, натянутый словно струна, готов лопнуть одновременно с первым взрывом.

Поблизости вздымаются фонтаны земли и дыма. Путь танкам перерезан. Языки пламени окутали первую крепость на гусеницах: танк, будто контуженный, закружился на месте, теряя свою стальную обувь. Рядом запылало еще несколько машин.

Юлия хочет приподняться. Протягивает руку к трубке, но вдруг перед глазами все темнеет, и она проваливается в небытие.

Сознание вернулось только в госпитале, в Тамбове. На три месяца раны приковали ее к постели. Скучала по мужу, по боевым товарищам. Скучала по родному, истерзанному оккупантами краю. Фронтовые треугольники, которые посылал Иван в краткие перерывы между боями, стали самым дорогим ее сокровищем. Она читала их и перечитывала, пока не заучивала наизусть.

«Дорогая Юлия, милая моя жена!

Настала и поздняя осень, а конца войне еще и не видать. В августе и сентябре мой дивизион прошел через тяжкие испытания. В настоящее время находимся в Саратове. Но разве до отдыха нам, когда решается судьба страны и жизнь нашего народа поставлена на карту? Сейчас дивизион снова укомплектован боевой техникой и людьми. Скоро направляемся на фронт. Куда, еще неизвестно. Наверное, под Москву, чтобы защитить сердце нашей Родины от наступающих вражеских орд.

Как ты себя чувствуешь? Скучаем мы без тебя. Артиллеристы все спрашивают: «Товарищ командир, что пишет Юлия Степановна? Когда вернется в дивизион?» Некому больше петь прекрасные молдавские песни, которыми ты согревала наши сердца.

Недавно мне присвоили звание майора, так что можешь поздравить!

Желаем скорейшего выздоровления!

Крепко обнимаю и целую,

Ваня».

После выздоровления Юлия догнала свой дивизион под Калинином. Наступила зима. Белая пелена снега окутала леса до самого горизонта. Жестокий мороз сковал всю природу. Линия фронта застыла среди замерзших лесов. Наступательные силы фашистов иссякли. Зато в наших частях разворачивалась подготовка к грандиозному контрнаступлению той памятной зимы.

Навсегда запомнился первый освобожденный населенный пункт. Колесо войны закрутилось в обратную сторону. Дивизия, в состав которой входило и подразделение майора Селиверстова, покрыла себя неувядаемой славой в боях за освобождение Орла. О ее беспримерном героизме говорили в те дни повсюду.

Иные настроения царили теперь среди солдат. И песни требовали другого ритма:



Непобедимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед,
Тебе любимая, родная армия,
Шлет наша Родина песню-привет!

Часто Юлия запевала, и весь дивизион подхватывал слова, которые низвергались мощным водопадом торжествующего солдатского хора:

Даешь отпор, даешь отпор!..

Когда-то Юлия боялась пойти вечером до колодца воды набрать. Сейчас уже ничто ее не пугало. Бесконечные тяжелые марши, яростные схватки с врагом превратили хрупкую, нежную девчушку в настоящего солдата-фронтовика.

Позиции часто менялись. Юлии надлежало оперативно обспечивать связь между «КП» и огневыми точками. Возвращалась на базу уставшей, еле волоча натруженные ноги. Прислонившись к какому-нибудь пеньку, подкладывала руки под голову, однако едва успевала прикрыть глаза, слышалось тревожное:

— Квитковская! Повреждение кабеля!

Юлия вскакивала, протирала ладонью глаза, хватала автомат, набор инструментов и углублялась в лес восстанавливать связь. Зачастую действовала под градом вражеских пуль и осколков.

Проходили недели, месяцы.

Однажды вечером Юлия получила приказ доставить письмо в соседнюю часть. в сторону березовой рощи. Петляющая зигзагами траншея, этот «солдатский проспект», привела ее к дымному блиндажу. В убежище за колченогим столиком сидел офицер в накинутой на плечи шинели и читал при свете коптилки газету. Квитковская отдала честь и протянула пакет. Офицер взял его, вскрыл и пробежал глазами текст и схемы. «Где я его видела?— не могла припомнить Юлия.— Неужели это товарищ Дариенку, инструктор Тырновского райкома партии? До чего же похож...»

— Вы свободны!— сказал офицер усталым голосом. Но Юлия не сдвинулась с места. Решившись, спросила:

— Извините, товарищ лейтенант, вы случайно не из Молдавии?

Офицер подошел, внимательно разглядывая ее, и лицо его озарилось радостной улыбкой.

— Юлия? Откуда ты взялась?!

— Сражаюсь, как видите, против коричневой чумы.

— Садись. Расскажи, как живешь, как дошла до этих мест? Муж где?

Юлия коротко рассказала обо всем, что довелось пережить. Дариенку внимательно выслушал ее и сказал печально:

— Я занимался эвакуацией гражданского населения. Находился в Тырново до последнего дня. Чуть не попал в лапы оккупантов. Семья выехала раньше, и я потерял ее след. Порой думаю: увижу ль когда-нибудь своих близких?

— Кончилась бы поскорее война,— успокоительно ответила Юлия,— и все станет на свои места.

На прощание лейтенант крепко пожал ей руку.

— Очень рад, что довелось встретиться. При случае позвони. И с мужем хотел бы познакомиться.

Но случая позвонить так и не представилось. На втоой день наши войска развили наступление, захватчики яростно сопротивлялись, а отступая, превращали все в «выжженные зоны». Стрелки всех указателей были направлены только н/а запад. На восток шагали лишь колонны военнопленных.

Шла зима третьего года войны. Часть, в которой сражалась Юлия, вела бои под Смоленском. Однажды ее срочно вызвали в штаб дивизии.

— Товарищ Квитковская, на участке перед нашей дивизией враг начал передислокацию войск,— сказал генерал.— Что-то немцы затевают. Вам предстоит узнать: это маневр или подготовка контрнаступления.

Юлия и еще двое разведчиков, надев маскхалаты, пробрались к передовой линии вражеской обороны. Двенадцать часов пролежали они, притаившись в сугробах, изучая позиции противника. Ветер хлестал по щекам, мороз пробирал до мозга костей, но они не смели даже пошевелиться, чтобы не демаскировать себя.

По узкой долине двигались вражеские колонны. Около одинокого колодца фашисты сворачивали направо и, пройдя через мост, скрывались за холмом. Разведчики пытались вникнуть в планы врага. «Если части прибывают и прибывают, а назад не уходит ни один солдат,— решила Квитковская,— значит, готовится настоящее наступление».

— Товарищ генерал!— сообщила по телефону.— Фашисты концентрируют свои силы у высоты 210. Видимо...

Но не успела доложить до конца. В ста метрах от разведчиков раздался взрыв. А через несколько секунд снаряды стали падать совсем рядом.

— Враг готовит серьезное контрнаступление,— доложила Юлия командиру.— Нас обнаружили. Фашисты ведут массированный огонь.

- Все будет в порядке!— прозвучало в ответ.— Прекрасно, что враг рассекретил свою батарею. Мы заткнем им пасть. А вы продолжайте наблюдать за высотой.

Мощный артиллерийский удар заставил фашистскую батарею замолчать. Затем огонь перекинулся на высоту 210. Фашисты были охвачены паникой. Ряды пехотинцев дрогнули и отступили ко второй линии обороны. Но испепеляющий огонь советской артиллерии настиг их и там.

После окончания боя комсомолка Юлия Квитковская была вызвана перед строем. Поздравить ее пришел сам командир дивизии генерал Сергей Иванович Афанасий. Поблагодарил за находчивость и мужество, сообщил, что разведчица представлена к награде.

С тех пор, встречая Юлию, генерал улыбался ей как родной дочери.

— Ничего,— шутил он.— Недолго уж и до конца. Разобьем врага — ив Молдавию. Небось, найдешь, дочка, кувшин вина для старого вояки?

21 марта 1944 года, когда их подразделение сражалось уже на территории Польши, останется навсегда в памяти Юлии. В тот день Сергей Иванович повстречал ее с особенной радостью:

— Поздравляю, Квитковская! Этой ночью войска Второго Украинского фронта форсировали Днестр и освободили город Сороки!

— Сороки?— переспросила Юлия, и голос задрожал от волнения. — Ведь от Сорок рукой подать до моего села!

И в глазах молдаванки засверкали слезы.

— Вот-те, здрасте!— воскликнул генерал.— Ей бы радоваться, а она плачет!

В тот же день Квитковская отправила домой, в Мындык, открытку. Не очень-то надеялись, что дойдет, но очень уж хотелось получить хоть какую-нибудь весточку из родного села.

И вот однажды вечером подруга, военврач Нина Севастьянова, вышла ей навстречу с конвертом в руке.

— Отгадай откуда?

— Ума не приложу, Ниночка! Ну, давай же его быстрее!

Одним взглядом охватила содержание:

«Юлия, с приветом к тебе Лисандру, твой сосед. Открытка твоя прибыла в наше село одновременно с армией-освободительницей. Спешу сообщить, что отец твой Штефан и мама Дария, а также сестренки твои и брат живы-здоровы. Вскоре напишут и они, бо я отнес твою открытку, и они страсть как обрадовались. Хочу сообщить, что односельчане давно уже считают, что переселилась ты в мир иной. Говорили, что погибла ты в 1941 году у Днестра...»

— Живы!—радостно воскликнула Юлия. Побежала к своему Ивану и перевела ему содержание письма. „ . nmnma

— Не мешало бы обрадовать родителей фотографией,—предложил муж.—Давай завтра же и сфотографируемся.

Вскоре прибыло второе письмо:

«Здравствуй, сестричка!

В первых строках моего письма хочу сообщить, что все мы здоровы, чего желаем и вам с мужем. Стало быть «мертвые» воскресают? Ну и чудо! Ведь мама давно уже и поминки справила...

В годы оккупации много довелось пережить. Как-то заявились к нам жандармы и перерыли весь дом. Даже подушки распороли штыками. Но не найдя ничего, как псы набросились на маму. Избили прикладами:

— Отвечай, ты, большевичка,— как бешеный орал старший из них,— куда спрятала бумаги советской при-марии?

Так он называл сельский Совет.

— Все документы эвакуированы,— твердила мама.

На самом деле они были спрятаны в надежном месте, которое знали только мама и я. Оккупанты хотели во что бы то ни стало заполучить списки коммунистов, комсомольцев, всех сельских активистов.

Маму бросили в подземелье жандармского поста, где томились и другие подозреваемые в «советской пропаганде». Изредка ее водили на допросы, вновь и вновь жестоко избивали и опять закрывали в темный и сырой подвал. В конце концов были вынуждены отпустить ее домой. Еще долго после этого бедная мама не могла прийти в себя.

И отец пострадал. Сначала сорвали козырек. А это означало, что он «человек не наш», и каждый имел право над ним издеваться и избивать его. Могли ударить, а то и вообще растоптать без всякой причины. Побои были для них развлечением.

Помещик забрал обратно всю землю и обязал крестьян выплачивать «отступные» за то, что в течение года владели его землей.

Начиная лист другой, Желаю сестре родной Здоровья, да покрепче, Чтобы прожить было легче.

И значит, как я тебе уже писала, и нас, меньших, тоже ой как обижали. В школе вообще по имени и не называли. Батюшка, например, говорил: «А ну, большевистское отродье, что было задано по закону божьему?»

Ой, сестричка, многое нужно тебе рассказать. Только и жили, что надеялись на лучшие времена.

Несколько дней назад оккупанты бежали. Отступая, не успели много навредить: советские танки наступали им на пятки. Только мельницу спалили. И отец, а он же механик то что надо, собрал народ и чинит ее. Мама работает, как и раньше, в сельском Совете.

Дорогая сестричка, еще многое написала бы я тебе, да оставлю и для других писем.

Передай наш глубокий поклон и наилучшие пожелания Ивану Александровичу. То, что вы вместе, делает нашу радость еще больше.

Пиши. Ждем!

Твоя сестра Тамара».

В начале июля 1944 года генерал позвонил Юлии Квитковской:

— Вот что, молдаваночка, сдай дела и езжай навестить родителей.

От неожиданности Юлия потеряла дар речи. На по-путной машине добралась до Львова. Как раз товарный состав готовился отправиться в Бельцы. Но был так забит военными, что негде было примоститься. Оставался только один выход. И Юлия подошла к паровозной бригаде:

— Товарищи, три года не видела родных... Поняли ее с полуслова.

— Садись!

Из Тырново до Мындыка добиралась пешком, проселочная дорога с редкими деревьями извивались на дне долины у покрытых зеленью склонов. Вокруг стояла глубокая тишина. Нигде ни одной живой души. Страшный солнцепек, ни дуновения ветра. Казалось, природа изнывает от безделья. «Мир во время воины,— подумала про себя Юлия.— Даже не верится, что где-то падают бомбы, горят города и села, гибнут люди...» Отошла от дороги, чтобы нарвать на опаленных войной полях букет алых, как кровь, пролитая за Родину, маков.

Мать, когда увидала входящую в дом дочь, оцепенела и не смогла даже заплакать, как обычно поступают в таких случаях матери. Прижала дочь к груди и ни за что не хотела отпускать.

Две недели дом Штефана и Дарьи был переполнен гостями. Две недели любопытные детишки толпились вокруг женщины в военной форме с медалями на груди.

Юлия не дождалась конца отпуска. Вернулась в часть. Ведь война шла уже на территории Германии. Полковник Иван Селиверстов командовал бригадой тяжелой артиллерии.

Чувствовалось, что война подходит к концу. Накал событий нарастал с каждым днем, с каждым часом. Советские войска сокрушали укрепления врага и безудержно продвигались вперед. Юлия находилась в первых рядах, в самой гуще кровавых схваток. Во время форсирования Одера полковник Селиверстов был тяжело ранен. Из-за нехватки медицинского персонала Юлия перешла работать в госпиталь. Среди солдат и офицеров, за которыми она ухаживала, был и ее муж.

В конце апреля, когда раны Ивана несколько зажили, супруги получили месячный отпуск и выехали в Молдавию.

9 мая в Мындыке трезвонили во все колокола, сзывая жителей от мала до велика на площадь. Со всех концов села люди стекались к сельскому Совету на митинг. Предоставили слово полковнику Ивану Александровичу Селиверстову.

— Дождались мы, товарищи, желанного Дня Победы1— голос прерывался от волнения.— Выжившие вернутся к своим домам, снова вспашут поля, возведут на месте пепелищ новые города и села. Но многие матери, жены и дети не дождутся уже никогда своих сыновей, мужей и отцов. Они геройски пали на полях сражений. Поклонимся же их памяти! Вечная слава героям! Пусть будет мир на земле отныне и на веки веков!

По окончании отпуска Иван Селиверстов и Юлия Квитковская вернулись в свою часть, где прослужили еще почти два года. В это время Юлия родила своего первенца, которого назвала Сергеем в память о добром и мудром генерале Сергее Ивановиче Афанасий.

Комсомолка Юлия Квитковская окончила войну гвардии сержантом, удостоившись четырех боевых медалей и шести грамот.

После войны Юлия Степановна долгое время трудилась в родном селе. В последние годы она переехала в Кишинев, и в настоящее время бывшая фронтовичка ра-ботает инструктором по пулевой стрельбе в Республиканском стрелковом тире ДСО «Динамо». Сын Сергей окончил Политехнический институт — он технолог в Криковских винохранилищах. Сильвика, дочь, учится в Кишиневском госуниверситете, а младшая дочь Людмила после окончания средней школы работает на одном из промышленных предприятий Кишинева.

Порой, когда непогода стучится в окно, Юлия Степановна достает заветный «ларец воспоминаний», долго перелистывает пожелтевшие письма и газетные страницы, разглядывает фотографии, вспоминая военные годы. Неумолимое время обозначило на ее лице морщины. Но она осталась верной своей тяжелой, отмеченной битвами молодости, которая дышит героизмом и смелостью и неустанно манит вперед. В годы великих испытаний, выпавших на долю нашей страны и нашего народа, она от первого и до последнего дня находилась в гуще сражений. Только они, миллионы людей, подобных Юлии,были в состоянии повергнуть коварнейшего и сильнейшего врага.

Иногда Юлия Степановна принимает дорогих гостей. Боевая подруга Нина Севастьянова, проживающая с семьей в Волгограде, приезжает провести отпуск в Мол-давии. Бывает в городе-герое и Юлия Степановна.

Однажды, еще в студенческие годы, сын Сергей преподнес матери книгу Эм. Казакевича «Весна на Одере». На титульном листе он вывел слова Л. Леонова: «Если бы только и было суждено в жизни телом остановить пулю, летящую в сторону Родины, то и для этого стоило рождаться на свет».

Сын не случайно выбрал эти слова. Он наследник славного прошлого своих родителей.