Советские женщины, сражавшиеся в отрядах народных мстителей, не уступали бойцам-мужчинам ни в храбрости на поле боя, ни в выносливости на марше, ни в стойкости и выдержке при чрезвычайных обстоятельствах. Но были в наших лесных лагерях такие дела, с которыми женские руки справлялись определенно лучше мужских: приготовление пищи, починка и стирка одежды, уход за больными и ранеными. Тут женщины хозяйничали у нас почти безраздельно. Нечего и говорить, как были мы благодарны этим неутомимым труженицам.

Хочу рассказать здесь о двух из них — скромных героинях наших партизанских будней.



"Возьмите меня в отряд"

В один из жарких дней конца июля 1941 года группа партизан из отряда «За Родину» (позже он вошел во 2-ю Ленинградскую партизанскую бригаду) устроила короткий привал близ деревни Речки. Деревня эта стоит на пригорке. А у его подножия протекает небольшая речушка, каких-нибудь полтора метра шириной,—один из притоков реки Уды. На берегу речки и расположились партизаны. Деревенские жители собрали для них продовольствие. Наталья Тихомирова забежала к соседке, увидела ее дочь, крикнула:

— Аня, помоги партизанам продукты отнести!

И они вдвоем потащили наполненные доверху корзины к речному берегу.

Отряд «За Родину» состоял в основном из местных жителей. Секретарь Ашевского райкома партии Михаил Александрович Куприянов был комиссаром отряда. Ему-то и «отрапортовали», опустив свою ношу на землю, запыхавшиеся речкинские хозяйки. Комиссар поднялся с камня, на котором сидел, поблагодарил их и тут заметил, что Наталья смотрит куда-то мимо, поверх его плеча. Куприянов обернулся. Все было ясно. К деревне приближались гитлеровцы. Они уже переезжали через мост на мотоциклах.

— Быстро по домам!—крикнул Куприянов Наталье и Ане. В ту же секунду автоматные очереди смешались с винтовочными выстрелами. Партизаны, отстреливаясь, стали отходить к лесу, а Наталья и Аня спрятались неподалеку от берега в высокой траве. Перестрелка прекратилась так же внезапно, как и началась. Гитлеровцы подобрали своих раненых и убитых, промчались по деревне, стреляя из автоматов по окнам домов, и уехали.

Партизаны в этом бою тоже понесли потери. Автоматная очередь насмерть сразила Киркорова. Не добежали до леса. Фирсов и Саша Александров: оба были тяжело ранены. Наталья и Аня кинулись к ним, стали обмывать пострадавшим раны, перевязывать их. К месту недавнего боя с фашистами собрались жители деревни. Вернулись из леса партизаны. Они выкопали могилу, похоронили Киркорова. Молча постояли над свежим холмиком. Фирсов и Александрова осторожно доложили на повозку. Купрянов, посмотрев в сторону женщин, утиравших концам своих платков слезы, сказал:

— Анна, отвези раненых в Плотки. Сдашь их там нашим медикам.

Аня на подводе отправилась в партизанский медпункт. Это было, по сути дела, ее первое партизанское поручение. И оно определило ее дальнейшую судьбу. Несколько дней спустя после боя в Речках Анна пришла в Плотки, где стоял тогда отряд «За Родину», и сказал Куприянову:

— Возьмите меня в отряд.

Ане тогда не было и шестнадцати лет. Поначалу ее хотели было «завернуть домой». Но потом все же командир отряда И. О. Тесаков и комиссар М. А. Куприянов, посовещавшись, решили:

— Пусть остается.

Новенькая первым делом стала проситься в разведку:

— Я хорошо знаю все деревни. Везде сумею пробраться, никто меня и не заметит.

Девчонке дали на первый случай задание — побывать у льнозавода и железнодорожного моста близ Чихачева. Аня пробродила там весь день, а о том, что видела, доложила так:

— На пригорке около моста — миномет, а за мостом, в сторону Разложки,— бомбомет!

Куприянов внимательно посмотрел на «разведчицу», переспросил:

— Так, значит, бомбомет, говоришь? А еще что ты видела?

Аня подумала и рассказала комиссару о том, что в больнице хозяйничают фашисты, вокзал сильно охраняется, а в доме, где была милиция, теперь гитлеровский штаб. И, еще немного подумав, добавила:

- Фалим Петров собирается идти в полицаи...

Куприянов похвалил Аню за проведенную ею разведку. Разумеется, девушка не знала, что Ф. Петров шел работать в полицию по заданию партизанского командования.

Однажды Аню отправили на шоссейную дорогу Локня — Холм. Нужно было подсчитать, сколько машин пройдет по шоссе в ту и другую сторону, заметить, с каким они будут грузом, с какой охраной. Девушка постаралась сделать все в точности так, как ей наказывали. Больше того, она обнаружила телефонную линию, протянутую из Локни в Холм. Использовав данные, которые сообщила Аня, партизаны 27 сентября провели боевую операцию: уничтожили два вражеских грузовика и автобус да еще перерезали телефонный провод.

Аня выполняла одно задание за другим, набиралась опыта, и постепенно ее стали все охотнее посылать на различные боевые операции. В ночь с 4 на 5 февраля 1942 года, когда партизаны громили гитлеровский гарнизон в Яссках, Анна Андреева была ранена в ногу. Рана Долго не заживала, и девушка ходила прихрамывая. В те Дни я с пей и познакомился.

Летом Аню перевели в наш полк, и в августе она получила от меня первое боевое задание. Я хорошо помню его до сих пор. Думаю, что и Анна Григорьевна его не забыла. В тот раз мы создали группу из шести партизан и поставили перед ними такую задачу: не ввязываясь в бой, взорвать мост или спустить под откос вражеский Эшелон в районе Чихачево — Плотовец — Судома.

Сперва троих из этой группы — Алексея Садовникова, Александра Черемисова и Анну Андрееву — я послал в деревню Лебяжье за взрывчаткой. Они вернулись быстро. Группа в тот же день приступила к выполнению задания. Вечером партизаны пришли в деревню Плотки. Там они переночевали и рано утром двинулись дальше. Шли где лесом, где полянами по высокой траве, мокрой от росы.

— Вон какая вымахала!—сказал Толя Воронин, когда группа переходила какой-то лужок.— Эх, так и осталась некошеная! — И он сорвал на ходу пучок сочной травы. Неподалеку от деревни Речки, сожженной карателями во время первых экспедиций против Партизанского края, Садовников (он был старшим) разделил группу пополам. Толя Воронин, Ваня Семенов и Ким Привалов пошли чуть впереди остальных партизан.

Может быть, гитлеровцы догадались, что в этих местах проходит партизанская тропа. А может быть, они как обычно прочесывали лес. Только наша шестерка столкнулась с ними почти вплотную. Это случилось неожиданно. И хотя Аня, шедшая сторонкой, заметила гитлеровцев, предупредить своих товарищей она не успела. Затрещали автоматные очереди, и Толя Воронин упал. Семенов и Привалов подхватили раненого товарища и оттащили его в сторону, пользуясь тем, что трое партизан, шедших сзади, выстрелами отвлекли на себя внимание карателей. Затем партизанам удалось рассредоточиться и укрыться в чаще леса так, что гитлеровцы потеряли их из виду. В лесу воцарилась тишина.

Партизаны решили разделиться на две группы и встретиться на хуторе Егорова. Привалов и Семенов; пошли в одну сторону, остальные — в другую. Толя Воронин, спрятанный в кустах, остался ждать их возвращения.

Группе Садовникова пришлось немало попетлять по лесу, прежде чем удалось оторваться от карателей. Только к вечеру она вернулась к хутору Егорова. Семенова с Приваловым там не было. Садовников послал Черемисова за Толей. Наконец появились Семенов и Привалов, а затем и Черемисов. Все кинулись к нему:

— Ну, что? А где Толя?

— Зря оставили,— мрачно отозвался Александр.— Кусты все примяты, а Толи нет.

— Может, хуторские унесли его к себе?

— Хорошо, если так...

Как позже выяснилось, случилось непоправимое. Толю нашли фашисты и, разъяренные тем, что упустили остальных партизан, стали его пытать. Изуродованное Толино тело подобрали и похоронили местные жители.

Обо всем этом рассказал потрясенным партизанам один из хуторян — Иван Марешонок. Поклявшись жестоко отомстить фашистам за смерть товарища, пятеро партизан двинулись к железной дороге. Но выполнить боевое задание в тот день им не удалось: дорога усиленно охранялась. Только в конце недели, обманув бдительность гитлеровских патрулей, партизаны ухитрились подложить под рельсы взрывчатку и сбросить под откос вражеский эшелон, битком набитый солдатами и офицерами.

К тому времени продукты у партизан кончились, и ребята решили раздобыть у местных жителей хоть немного хлеба. Неподалеку от деревни Волково они встретили двух женщин. Те, узнав о намерениях партизан, замахали на них руками:

— Что вы? И не вздумайте выходить к жилью. Кругом каратели. В Плотках партизан тоже нет, ушли они.

Женщины накормили ребят, дали им на дорогу хлеба. И те пошли по лесам искать свой полк. Только через месяц, крайне измотанные, изголодавшиеся, с одним патроном на пятерых, они набрели наконец на Ухошинский Лагерь. Там, в землянках, под охраной небольшого отряда во главе с бывшим работником милиции А. В. Николаевым жили раненые партизаны. Ухаживала за ними Анастасия Петровна Флотская. Пришедших накормили, и они, отдохнув и пополнив запас патронов, снова отправились искать нас. Но уже без Ани: у нее так разболелась нога, что девушку решили оставить в лагере. Она стала помогать Анастасии Петровне.

Раненые прибывали, и вскоре кормить их стало почти нечем. Карательные отряды так основательно блокировали Ухошинский лес, что пробиться в окрестные деревни за продуктами стало невозможно. Неподалеку от лагеря было небольшое поле с несжатой рожью. Партизаны решили убрать ее. Они работали по ночам. Жали ножами, молотили палками. На самодельных жерновах смололи муку. Анастасия Петровна стала печь из нее лепешки. Ими и кормили раненых. Но вот кончилась и эта мука. И тут кто-то вспомнил, что в шалашах, построенных в Шиповских лесах, остался запас сухарей. За этими сухарями в конце октября и направилась Аня Андреева с тремя партизанами.

К деревне Глазачево Аня и ее спутники подъехали как раз в тот момент, когда там шел бой между партизанами нашего полка и карателями. Мужчины велели Ане развернуть повозку и отогнать ее в безопасное место, а сами, соскочив с телеги, с ходу вступили в перестрелку с противником. Но отъехать Ане не удалось. Едва она развернулась, как из-за дерева выскочил вражеский солдат и занес над ее головой автомат. Аня успела спрыгнуть с телеги, направить свой карабин на фашиста и нажать на спусковой крючок. Грохнул выстрел, сразивший нападавшего. Но и Аня пострадала: фашист все же успел нанести ей прикладом удар в лицо. Она потеряла сознание!

Очнулась Аня поздно вечером. Она увидела над собой еловые лапы и сквозь них — темное небо, мерцающие звезды. Попытка приподняться не удалась: страшная боль пронзила голову. Аня стала осматриваться. Где же она? Уж не в плену ли? Не похоже: слышатся русская речь и смех. А вот вроде говорят и о ней. Кто-то воскликнул:

- Очнулась!..

Голос женский, радостный. Оказалось, раненую партизанку подобрали и отнесли в свой лесной лагерь жители сожженной карателями деревни Глазачево.

После этой стычки с фашистом у Ани опухла щека, заплыл глаз, и она долго еще ходила с почерневшим лицом. Такой, и возвратилась она в Ухошинский лагерь, А сухарей партизаны тогда все же привезли, правда, меньше, чем рассчитывали. Но в ноябре кончились и они. Проблема питания раненых опять обострилась. И тут Анастасии Петровне удалось где-то раздобыть мешок ржи. Зерно смололи. А испечь хлеб решили на этот раз в деревне Кривой Рог. Каратели сожгли ее, но несколько печей уцелело, и криворожцы пользовались ими для приготовления пищи.

Целый день на морозе проработала Аня вместе с другими девчатами и ребятами у этих печей. Хлеба для раненых партизан напекли, но так сильно устали и намерзлись, что жители Кривого Рога оставили их у себя ночевать. А утром Аня проснулась от громкого шума и резких выкриков. Выглянула из землянки наружу — и ахнула: в деревню нагрянули гитлеровцы и полицаи. Они выгоняли людей из землянок на поляну.

«Неужто это нас ищут?—ужаснулась девушка.— Ведь многие знали, что мы печем хлеб для партизан. Что, если нашелся предатель, шепнул карателям?!» Но, как вскоре выяснилось, фашистов интересовало другое. Согнав погорельцев на опушку леса, полицаи кинулись шарить по землянкам. У Степана Игнатьева нашли винтовку. Его тут же, на глазах у всех, расстреляли. Остальных жителей лагеря повели к деревне Глотово.

Рядом с Аней шел молодой партизан Коля Воробьев. Девушка шепнула ему:

— Коля, как войдем в лес, беги к нашим.

Коля так и сделал. Кинувшись в сторону, он скрылся за деревьями. Каратели всполошились, погнались было за ним, но задержать его им так и не удалось.

К вечеру колонна добралась до Глотова, вернее, до места, где прежде стояла деревня. Каратели сожгли ее так же, как и Кривой Рог. Укрыться от холодного ветра здесь было негде: кругом чернело пожарище. Колонна остановилась, и вскоре люди, разогревшиеся от быстрой ходьбы, стали мерзнуть. Одни принялись топтаться на месте, другие старались поплотнее прижаться к соседям.

— Господин полицай,— обратилась Аня к рыжему, краснорожему конвоиру,— разрешите дров набрать и костер развести... Холодно очень...

Тот, видимо, сам замерз. Услышав почтительное «господин», полицай кивнул головой. Колонна мигом распалась. Люди бросились разбирать остатки плетней, ограждавших приусадебные участки. К тому времени совсем стемнело. И под треск сухих жердей и сучьев Аня вместе с тремя девушками из Кривого Рога убежала в лес, благо он начинался сразу за огородами. Метрах в пятидесяти за опушкой девчата остановились, прислушались, осмотрелись. Сквозь стволы деревьев просвечивали костры, мелькали силуэты гревшихся у огня людей. Но никакой суматохи, которую могло вызвать исчезновение девчат, заметно не было. Видимо, охрана пока не обнаружила их побега. И все же они, опасаясь погони, всю ночь шли по лесу скорым шагом, почти бежали. Под утро добрались до Ухошинского лагеря. Анастасия Петровна обрадовалась их возвращению, но очень расстроилась, когда узнала, что выпеченный хлеб пропал. Ей надо было снова придумывать, чем кормить раненых, и что-то предпринимать.

В начале декабря наш полк вернулся в Ухоншинский лагерь, и я перевел Анну Андрееву в штабной отряд. И опять она стала ходить на посты и в разведку, участвовать в диверсиях и других боевых операциях. Работала она и в отряде, который занимался разложением оккупационных войск: распространяла в гитлеровских гарнизонах воззвания, обращенные к солдатам. Сочинял такие листовки вместе с нашим переводчиком Л. Н. Петровым партизан Женя, немец-антифашист.

Чем только не приходилось заниматься Ане Андреевой! В руках этой трудолюбивой и старательной девушки спорилось любое дело. Не раз она ходила по деревням, собирая продукты для раненых партизан. Нередко бралась за стирку белья, помогала доить коров, выделывать овчины, шить полушубки. Но, выполняя эти поручения, Аня ни на минуту не забывала о том, что она боец, и не расставалась со своим карабином. Ведь жизнь партизанская тревожна и полна неожиданностей.

А однажды случилось вот что. Нам пришлось вести затяжной бой с карателями. Противник намного превосходил нас численностью и вооружением. Сопку, на которой мы находились, гитлеровцы окружили плотным кольцом, и положение наше сильно осложнилось. Каратели принялись обстреливать наши позиции из минометов. Я приказал ответного огня не открывать, так как боеприпасы у нас были на исходе. Мы ждали атаки, но гитлеровцы почему-то медлили, и нам удалось продержаться почти до вечера. Приняли решение прорываться сквозь цепь карателей. Другого выхода у нас не было. Оставалось только выбрать подходящий момент.

Минометный обстрел нашей сопки то затихал, то разгорался с новой силой. Но вот разрывы мин прекратились, наступила зловещая тишина, обычно предвещавшая начало атаки. Мы, в свою очередь, приготовились к броску вниз. Девчата положили раненых на носилки, собрали госпитальное и кухонное имущество и тоже ждали команды. И вот бывает же такое: у Ани Андреевой выпал из рук чайник, большой, прокопченный на партизанских кострах чайник, наполненный разной мелочью. Кто-то из девушек задел его, и он, перекатываясь через кочки и бугорки и отчаянно гремя, устремился вниз. Гитлеровцы решили, что это какой-то незнакомый им снаряд, и стали шарахаться от нашего чайника в разные стороны. В это время я и дал сигнал к прорыву. Партизаны ринулись вниз, открыв огонь из всех видов оружия. Нам удалось пробиться к лесу, откуда нас прикрывал отряд И. С. Лозина, и оторваться от карателей. Пленный, взятый нами при прорыве, сказал, что «такую мину» ни ему, ни другим солдатам еще не приходилось видеть. Долго потом мы вспоминали Анину «партизанскую мину нового образца».

Аня Андреева стойко переносила лишения и невзгоды, которые выпадали па долю партизан. Вместе со своими боевыми товарищами ей приходилось и недоедать, и мерзнуть зимой в глухих лесных чащобах, и переходить болота по пояс в грязной и холодной жиже. Но она никогда не хныкала и не жаловалась. Разумеется, разведка была ее основным делом. Не раз Аня ходила к большаку, к железнодорожным путям и приносила оттуда важные для нас сведения о передвижении войск противника. Посылали мы ее с разведывательным заданием и к Дедовичам, Позднее она приняла участие в бою по разгрому гитлеровского гарнизона в этом поселке. Бывала Аня и во многих других боях и походах. Она храбро вела себя во время стычки с гитлеровцами под деревней Жилой Борок. В Ашевском районе нам как-то пришлось выдержать тяжелое трехдневное сражение с карателями, и здесь мы видели Аню Андрееву среди самых хладнокровных и стойких бойцов. Под деревней Глазачево Апя получила серьезное ранение, но не оставила поля боя.

Сейчас Анна Григорьевна Андреева (по мужу Романичева) живет в городе Алексине Тульской области. Два ранения и контузия сделали ее инвалидом, но она продолжает работать и принимать активное участие в общественной жизни. Иногда Анна Григорьевна приезжает в Ленинград и в Псков. Приезжает, чтобы встретиться с друзьями-однополчанами, вспомнить и как бы вновь пережить вместе с ними славные дни своей боевой партизанской юности.



Медсестра из лесного госпиталя

Поздняя осень 1943 года. После боя с карателями наш полк пробирается глухими лесными тропами к новому месту дислокации. Время клонится к вечеру. В лесу темнеет быстро. Решаем дать людям передохнуть, осмотреться, привести себя в порядок, пока не сгустились сумерки.

— Привал!—разносится по колонне.

Партизаны сбрасывают наземь свою ношу, усаживаются по двое, по трое возле деревьев. Если у вас за плечами два десятка километров, пройденных скорым шагом, потянет присесть и на мерзлую землю. Хорошо, когда при этом есть к чему прислониться спиной и можно побыть в таком блаженном состоянии, не шевелясь, хотя бы пяток минут. Рядом, на небольшой полянке, стоят носилки с ранеными. То один, то другой подзывает к себе медсестру, и она хлопочет около них, старается хоть чем-нибудь облегчить их страдания. Вот она склонилась над носилками, приподняла голову раненого партизана, осторожно подносит к его губам флягу с водой...

Сестру зовут Маша Назарова. Это невысокая, хрупкая на вид девушка. Заботливо, ласково, с истинно сестринской нежностью ухаживает она за ранеными, терпеливо отвечает на их вопросы, успокаивает, утешает тех, кто чрезмерно взволнован. Она поспевает всюду и кажется неутомимой, хотя сама за последние сутки не присела ни разу.

Привал на этот раз недолог. Команда — и снова цепочка партизан углубляется в чащу леса. Маша идет рядом с носилками, на которых лежит молодой партизан с забинтованным лицом. У раненого широко раскрыты глаза. Видимо, он очень страдает, молча перенося боль. Парень не жалуется, не ругается. В пути он только стонал, когда кто-нибудь из тех, кто его нес, оступался.

— Потерпи, Сереженька, потерпи,— говорит Маша.

Раненый горестно вздыхает, говорит громким шепотом:

— Куда же я теперь с таким-то лицом? Кому после войны покажусь?

— Ну что ты! — горячо возражает ему Маша.— Все быстро заживет, и следов не останется.

Поблизости, где-то совсем рядом, раздается голос начальиика партизанского госпиталя капитана Баринова. Вот и он сам. Остановившись возле раненого, Владимир Георгиевич заговаривает с ним грубовато, словно и не пытаясь успокоить:

— Все о лице своем печешься? Исправим тебе лицо, будешь красивее, чем прежде.

Мимо проезжают подводы с тяжелоранеными. На последней лежит пожилой партизан, которого все зовут дядей Петей. Дорога неровная, телега трясется, и лежащая на охапке сена голова партизана вздрагивает. Раненый силится приподняться и что-то сказать, но не может и вновь откидывается назад. Капитан отдает распоряжение:

— Назарова, садись на телегу и не давай ему вставать.

Маша садится на край повозки, подкладывает под голову дяди Пети свою руку. Тот сразу успокаивается, закрывает глаза.

Маша — Мария Михайловна Назарова — пришла к нам в полк осенью 1943 года, незадолго перед началом боев с карателями. Но и за те несколько месяцев, которые она провела среди партизан, они успели оценить ее качества, присущие лучшим медсестрам.

Родилась и выросла Маша в деревне Березицы бывшего Лядского, а теперь Плюсского района Псковской области, в большой, многодетной колхозной семье: у Маши было двенадцать братьев и сестер. Росла она девочкой слабенькой: в раннем детстве перенесла тяжелую болезнь. Крестьянская работа, решил отец, будет ей в тягость, пусть дочка учится. Маша окончила семилетку в Луге, а затем двухгодичную школу медсестер в Ленинграде. Работать по специальности девушка начала в 1937 году в поселке Ляды. Через два года она возглавила местный райком общества Красного Креста.

13 июля гитлеровцы захватили Ляды. Маша, как и другие служащие районной больницы, ушла в лес. Установить связь с партизанами ей не удалось, и по совету работника райкома партии А. С. Федотова она вернулась к родителям, а затем поселилась в деревне Верхнее Ореховно вместе с врачом Лядской больницы С. И. Пушкиной. Староста деревни велел доктору организовать медпункт и выделил для него свободную избушку. В ней и обосновались Маша со Степанидой Ивановной. Летом 1942 года по деревне распространился тиф. Среди заболевших оказалась и Степанида Ивановна. Тиф уложил ее в постель на целых три месяца. Медсестре Назаровой пришлось, по сути дела, одной бороться с эпидемией.

В январе 1943 года Маше наконец-то удалось установит связь с партизанами. Помогли ей в этом молодые учительницы из Ленинграда Тоня и Эля, шившие в деревне Полуяково. Время от времени их навещали разведчики 2-го полка 2-й партизанской бригады. Как-то они дали девчатам задание раздобыть некоторые лекарства и перевязочные материалы. Ленинградки обратились с просьбой помочь им в этом к Маше Назаровой. Та пошла к врачу Смирновой, которая водила знакомство с оккупантами и через которую можно было за дорогие тряпки и украшения приобрести бинты и дефицитные лекарства. Маша отдана этой женщине лучшие из своих вещей и получила взамен то, в чем нуждалась партизанская санитарная служба.

В своих воспоминаниях В. П. Объедков рассказывает о медсестре лесного партизанского госпиталя Марии НАЗАРОВОЙ. На снимке вы видите ее перевязывающей раненого комиссара бригады В. Д. Зайцева. Ныне Мария Михайловна Назарова живет в деревне Ореховно Псковской области. Фото 1944 года.

С тех пор Назарова регулярно пересылала в отряд через Элю и Тоню все, что ей удавалось достать для раненых. От партизанских разведчиков она получала, в свою очередь, листовки, которые расклеивала и разбрасывала в людных местах или тайком подсовывала прихожанам Бобровской церкви во время богослужения.

Листовки насторожили оккупационные власти. Фашисты ввели для местных жителей специальные пропуска. Каратели и полицаи усилили контроль за передвижением населения из деревни в деревню. Из-за этих строгостей летом 1943 года партизанские разведчики уже не могли с прежней регулярностью приходить к своим полуяковским связным и наконец совсем перестали там появ-ляться.

У Маши, Эли и Тони тем временем скопились бинты, медикаменты, и девушки решили сами отвезти их партизанам. Маша отдала за лекарства все, на что еще можно было их выменять, рассудив, что в лесу лишние вещи ей не понадобятся, и однажды на рассвете вместе со Степанидой Ивановной, Элей и Тоней отправилась в лес. Для такого случая ленинградки раздобыли подводу. Целый день женщины кружили по лесным просекам и болотным тропам и, не встретив партизан, решили заночевать в лесу. Они заехали в густой ельник, лошадь распрягли, а сами стали укладываться на ночь в своей повозке. И тут же послышался грозный окрик:

— Стоять на месте!

Девчата и Степанида Ивановна вскочили и увидели, что из-за деревьев к ним идут двое вооруженных людей: один совсем молодой, второй пожилой, высокий, кряжистый, рыжебородый мужчина. Это был тот самый Петр Ястребов из Брянска, которого Маше довелось потом выхаживать после полученного им в бою тяжелого ранения. Короче говоря, Маша и ее спутницы наткнулись на партизанский пост. Выяснив, «кто, откуда и куда», дядя Петр привел всех четверых в штаб полка.

Так я познакомился с Машей Назаровой. На вопрос о том, какая у нее специальность, девушка ответила:

— Медсестра. Могу перевязать раненого, оказать ему медицинскую помощь.

Медсестры были нужны. Но Маша показалась мне недостаточно крепкой и даже не совсем здоровой, и я невольно подумал: «Справится ли? Самоотверженность самоотверженностью, но хватит ли у этой маленькой девушки сил, чтобы вынести с поля боя, а затем доставить, проще говоря — дотащить раненого до медпункта?» Вообще быть партизанским медиком — дело нелегкое. Госпиталь наш, как и весь полк, на колесах. Приходим на новое место, выбираем поляну и говорим: «Вот здесь будет госпиталь. Располагайтесь, устраивайтесь и лечите раненых...»

Назарова, почувствовав, что я колеблюсь, раздумывая, оставить ли ее в полку, сказала:

— Вы не беспокойтесь. Сил у меня хватит. Опыт есть.

С того дня Маша стала обслуживать в качестве медсестры третий отряд и штаб нашего полка. Степанида Ивановна Пушкина как врач начала работать в госпитале.

Туда же я направил и Тоню — политинформатором. А Эля вызвалась готовить пищу для партизан.

Время показало, что мои опасения оказались напрасными. Маша самоотверженно разделяла со своими подругами все трудности и лишения партизанского житья-бытья. Она прекрасно справлялась со своими обязанностями. Девушка участвовала во многих боях, спасла, перевязала и выходила сотни раненых. Конечно же, ей порой было невыносимо трудно, но никогда мне не случалось слышать от Назаровой каких-либо жалоб. Она доводила до конца любое дело, каким бы тяжелым оно ни было.

Осенью 1943 года нам пришлось вести почти непрерывные бои с карателями. Раненых скапливалось много. Они лежали прямо под открытым небом, в тени какого-нибудь раскидистого дерева, на подстилках из веток. Но люди на удивление быстро поправлялись и возвращались в строй. Даже после очень тяжелых ранений, как это было, например, с Василием Сергеевым.

Когда этот молодой партизан был доставлен в госпиталь, его тело казалось сплошной рваной раной. На нем нельзя было найти места, которое бы не пострадало от осколков. От одежды Василия остались только лохмотья. Однако состояние раненого врачи не оценивали как безнадежное. Ухаживать за Василием стала Маша Назарова. Много бинтов истратила она на перевязку его бессчетных ран и все же осталась недовольна своей работой. Особенно ее удручало, что она не может надеть на партизана целое и чистое белье: остатки того, что было на нем, пришлось выбросить, а запасного у нас в тот момент не нашлось. Парень лежал под елью, на «зеленой подстилке» (потом его перенесли в землянку). Он лежал, запеленатый в бинты, но без белья. И это тоже, не говоря уже о самом ранении, действовало на Василия угнетающе. Маша ночью (днем у нее не было минуты свободной) из парашютного шелка сшила для него белье. Парень заметно повеселел. В конце концов здоровье его пошло на поправку.

Сейчас Василий Сергеевич Сергеев живет в Ленинграде. Бывает там и Мария Михайловна. Когда им случается встретиться, они непременно вспоминают 1943 год, госпиталь в лесу, историю с бельем из парашютного шелка, и, конечно же, удивляются, как это Василий после такого тяжелого ранения сумел выжить. А ведь, в сущности, это она, Маша Назарова, его выходила...

Мария Михайловна участвовала в разгроме фашистского гарнизона железнодорожной станции Плюсса. Налет на станцию мы приурочили к моменту, когда гитлеровцы собрались на пирушку по какому-то одним им известному поводу. Естественно, мы застали их врасплох. Операция увенчалась полным успехом. Партизаны третьего отряда нашего полка и эстонского отряда захватили станцию и на протяжении четырех часов удерживали ее в своих руках. Мария Назарова, которая все это время была рядом с партизанами своего отряда, успела тогда не только сделать перевязки раненым, но и отправить в госпиталь тех из них, кто нуждался во врачебной помощи и длительном лечении.

В конце октября 1943 года, после того как на базе нашего полка была сформирована 6-я Ленинградская партизанская бригада, мы разместили госпиталь в просторных землянках, отрытых в лесу близ деревень Волково, Быково и Козлово. Раненых к тому времени у нас набралось до полусотни. В числе сестер, которые их обслуживали, была и Назарова. Память о доброй, сердечной, отзывчивой девушке, делавшей все, что было в ее силах, для исцеления раненых, партизаны, попадавшие в госпиталь, сохраняли надолго. Хорошо отзывался о работе медсестры Назаровой и капитан Баринов. Ему правились Машины скромность, исполнительность и трудолюбие. Высоко ценил он также ее знания и опыт. Но если бы тогда спросили у Баринова, каковы качества той же Назаровой как бойца, начальник госпиталя, вероятно, пожал бы плечами. А между тем Маше очень скоро пришлось вместе со всеми нами отражать атаки врага.

Каким-то путем оккупанты узнали о месте расположения штаба нашей бригады и госпиталя. Об этом нас пpeдупредила разведка. Нам сообщили также, что гитлеровцы намереваются окружить и уничтожить штаб и госпиталь и что с этой целью большие силы карателей уже направляются к деревням, в которых мы располагались.

Было это 17 ноября. Карателей мы проучили. Но каждую минуту могла начаться бомбежка с воздуха: ведь противник теперь хорошо знал, где расположен наш лагерь. Оставаться там было нельзя. Как ни устали люди, пришлось почти сразу после боя двинуться в поход.

Шли мы всю ночь. Под утро остановились в деревне Заполье. В отдыхе нуждались все, раненые в особенности. Медики получили возможность напоить их, накормить, перевязать. Мы не спешили покидать Заполье, а уже на вторые сутки фашисты начали его бомбить. И вот опять пришлось грузить раненых на подводы отправляться в путь. Снова многочасовые переходы по лесному бездорожью. Наконец, сбив с толку противника, мы сделали большую остановку и обосновались на новом месте.

Госпиталь расположился в деревне Клескуши. Раненых мы разместили по домам. И тут нас подстерегла новая беда: некоторые из партизан заболели тифом. Могла вспыхнуть эпидемия. Но наши медики сумели тогда вовремя сделать все, чтобы не допустить распространений тяжелой болезни.

Маша Назарова вместе с другими медсестрами прошла через все эти испытания, и прошла, надо сказать, достойно. Есть доля ее самоотверженного труда и в последующих боевых делах бригады — чувствительных ударах по противнику под Мшинской, Серебрянкой, Плюссой, Волошовом...

Бой под деревней Волошово нашим партизанам довелось вести уже совместно с воинами 46-й дивизии Красной Армии, гнавшей войска захватчиков с советской земли. И неудивительно, что 7 февраля 1944 года в числе пациентов партизанского госпиталя оказался советский офицер. Он был ранен в живот. Пострадавшего привезли в наш госпиталь, так как он находился ближе, чем армейский медсанбат. Раненого офицера приняла Маша Назарова. Расстегнув полушубок и приподняв гимнастерку, она с первого взгляда поняла, что имеет дело с очень серьезной травмой, но не растерялась, сделала все, что требовалось, и быстро наложила на рану повязку. Раненый испытывал сильные мучения, и ему показалось, что дело его безнадежно. Он тронул Машу за руку и, когда девушка наклонилась к нему, прошептал:

— Сестрица, я, наверное, не выживу. Возьмите мой планшет, документы и часы и сообщите обо всем моей семье.

— Ну что вы! От такой раны не умирают,— спокойно возразила ему Маша.— Поправитесь.

Вскоре раненый офицер был отправлен в медсанбат. А к вечеру следующего дня прискакал верховой и сообщил, что раненому сделали операцию, а потом отвезли его в госпиталь.

— Наши врачи говорят, что будет жить,— сказал в заключение солдат. И добавил:—Я приехал за планшетом и документами, а часы он приказал оставить вам.-— Посыльный кивнул Маше.— В память о вчерашнем дне.

Маша категорически отказалась оставить у себя часы и передала солдату все, что принадлежало раненому командиру, со словами сердечного пожелания:

— Пусть поправляется...

Через несколько дней Назарова получила письмо, в котором командование 46-й стрелковой дивизии благодарило ее за своевременную и квалифицированную медицинскую помощь офицеру Красной Армии. Это письмо хранится у Марии Михайловны до сих пор.

Ныне живет М. М. Назарова в деревне Ореховко, где она много лет заведовала сельским медицинским пунктом, а потом ушла на пенсию. Мария Михайловна очень любит музыку и вечерами поет в местном народном хоре, вместе с ним выступает в сельских клубах своего района. Нередко односельчане просят ее рассказать об Отечественной войне, и она охотно откликается на такие просьбы. Как всегда, она делает для окружающих ее людей все, что может, щедро делится с ними богатствами своей большой души. Земляки глубоко уважают Марию Михайловну. Люди приходят к ней за советом и помощью, а то и просто так, посидеть, поговорить.