Апрель 1945 г. Германия. Гора Эттерсберг — Бухенвальд. Пасмурное весеннее утро. Моросит нескончаемый дождь из низко проплывающих над горой грязных облаков. Они цепляются за деревья, строения, заполняя узкие улицы, уходящие по склону горы в пелену дождя и тумана. Порывистый, холодный ветер, пронизывающий насквозь, мечется между бараками.

На улице безлюдно. Только четверо на небольшом расстоянии друг от друга, закрываясь от ветра, согнувшись, спешат в сторону темнеющего высокого здания без окон.

Впереди быстро шагает высокий, худой человек, зорко всматриваясь вокруг, и резко машет рукой, торопя идущих за ним. Один несет что-то широкое, закрытое тряпкой, второй помогает ему, осторожно поддерживая. Замыкает шествие четвертый, сгибаясь под тяжестью ноши, перекладывая ее из руки в руку.

Они входят в дверь темного здания и по узкой, крутой лестнице поднимаются под самый потолок в маленькую будку. Дверь открывает первый.

Деловито, без суеты двое — а это были поляк Гвидон Дамазин и чех (фамилию которого не помню) — устанавливают, освобождая от тряпок, самодельный радиопередатчик и умформер, присоединяются к электросети и антенне. На случай отключений электрического тока припасены аккумуляторы.

Первый — это был Алексей Кравченко (настоящие имя и фамилия Лев Драпкин) — уходит, четвертый — Константин Леонов — помогает поляку и чеху в установке аппаратуры, готовясь к работе на передатчике.

Эту очень рискованную операцию подпольный Интернациональный лагерный комитет (ИЛК) концентрационного лагеря Бухенвальд готовил более года, решив осуществить в самый критический момент для жизни узников. Всю ответственность по изготовлению радиопередатчика и работе на нем ИЛК возложил на коммуниста-тельмановца Отто Рота.

Достать нужные радиодетали и монтировать радиопередатчик в концлагере при неусыпной слежке фашистской охраны и постоянно грозящей смерти за малейший проступок было рискованным, почти невыполнимым делом.

В электромастерской лагеря, где узники-специалисты немецкие коммунисты и советские военнопленные, наравне с работами по электрообеспечению лагеря ремонтировали радиоприемники для эсэсовцев, делались тайно трансформаторы, сопротивления из проволочек, намотанных на медицинские пробирки. Дефицитные радиолампы доставались с большим риском. За пределами лагеря, на свалке, находили бракованные лампы, приносили в лагерь (в воротах часто устраивались обыски) и уже в электромастерской, предъявив их охраннику, получали новую лампу. После же нужная лампа изымалась из рекомендуемого приемника.

Сколько изобретательности, крепких нервов, даже мужества требовалось для выполнения каждого в отдельности, внешне, казалось, несложного задания. Назову только несколько смелых, мужественных, подвергавших себя ежеминутному риску подпольщиков, при любых трудностях отважно выполнявших порученные ИЛК задания.

Это — немецкие коммунисты Вальтер Бартель, Отто Рот, Герберт Моргенштерн, Герберт Тилле, Ганц Гронау, Отто Дамбахер, Гарри Кун и др. советские военнопленные Лев Драпкин, Николай Симаков, Степан Бакланов, Вячеслав Железняк, Алексей Лысенко, Александр Павлов и др., а также польские, чешские, голландские и французские узники-подпольщики. Пусть простят меня те, кого я не отметил.

Монтировали радиопередатчик в отдаленном от бараков углу лагеря, в свинарнике, где откармливали свиней для эсэсовцев. Схему разработали Гвидон Дамазин, чех и Алексей Кравченко. Они были по специальности радиоинже-неры. Приглашение для участия в этом специальном задании произошло для меня неожиданно. При разговорах с Семеном Карповым (он был командиром подпольного взвода слесарей, я же был его помощником и командиром первого отделения) Карпов не раз интересовался моей армейской специальностью радиста. Я любил радиодело, много о нем рассказывал. Еще до войны мечтал после демобилизации устроиться радистом на корабль дальнего плавания, попутешествовать, посмотреть дальние страны, особенно хотелось побывать в Африке, Южной Америке.

В начале 1941 г. мне была присвоена квалификация радиста первого класса, работал в должности начальника сверхмощной передвижной, новейшей на вооружении радиостанции. Теперь же, в плену, я с болью на сердце горевал, что не успел применить свое мастерство в борьбе с фашистами.

— Еще не все потеряно,— дружески обнимая, говорил Семен.— Будет и на нашей улице праздник,— загадочно заканчивал он наш разговор.

И вот в середине 1944 г., ночью, меня вызвали условным сигналом в умывальник блока № 1. Там уже были Николай Симаков, Степан Бакланов и Семен Карпов. Я знал хорошо только Семена.

— Вы были в армии радистом? — спросил Симаков.

— Да, был,— ответил я.

— По решению подпольного Интернационального лагерного комитета вам поручается очень ответственная работа. Вы будете работать на радиопередатчике.

— В лагере? Но где же он? — невольно вырвалось у меня.

— Не торопитесь! Подробности узнаете у товарища Кравченко. С ним вас познакомит Семен Карпов,— сказал Симаков. Затем, чеканя слова, спросил: — Вы понимаете всю серьезность и ответственность поручаемого комитетом задания?

— Да, понимаю,— четко ответил я.

Поздно ночью вместе с Кравченко мы отправились на место монтажа радиопередатчика. Дорогой Леня рассказал мне:

- В свинарнике, куда мы идем, работают два товарища по подполью, иностранцы: чех и поляк. Ты будешь нам помогать в монтаже радиопередатчика, одновременно изучать схему. Времени очень мало, все надо сделать быстро и хорошо. О строгой секретности, я думаю, говорить излишне.

После этого разговора почти каждую ночь тайком от всех мы пробирались в свинарник и работали, работали, почти не отдыхая. Как хорошо было, если удавалось немного вздремнуть под утро перед работой!

Будущий радиопередатчик мы назвали «Голос Бухенвальда». Не имея измерительных приборов, настройку вели, как говорится, «на ощупь». О мощности и дальности действия радиопередатчика судили предположительно, по «выжиму» в антенну — отклонению стрелки амперметра, встроенного в схему. Но все мы верили, что радиопередатчик «Голос Бухенвальда» в нужную минуту нас не подведет!

В сентябре 1944 г. Кравченко повел меня в санчасть — блок № 7, в шестую палату. Там были Н. Симаков, С. Карпов, А. Павлов.

— Попробуй поработать,— предложил мне Семен Карпов.— Наверное, отвык уже?

Я удивился и несказанно обрадовался, когда увидел на столе самодельное устройство для тренировки радистов — зуммер, батареи питания и телеграфный ключ. С большим волнением сел за стол. Три года прошло с тех пор, как я работал на ключе. И какие это были годы... равные вечности.

— Давай смелее! — говорили они мне.

С трудом удерживая руку, я начал сперва медленно, потом быстрее и быстрее выстукивать морзянкой свою фамилию, имя, отчество, домашний адрес. Это понимал только Александр Павлов. Он немного знал радиодело. Переводя точки и тире на язык слов, он повторял их за мной.

— Отлично получается! — радовались товарищи.

Не разделяя их радости, стал просить разрешения поработать еще и еще.

— Достаточно! — сказал Симаков.— Когда нужно будет, организуем.

Так, параллельно с монтажом радиопередатчика, стал тренироваться по ночам в шестой палате блока № 7, куда меня, встречая, запирал санитар Михаил Левшенков.

Я тщательно тренировался, готовясь к предстоящей работе на передатчике. Моим командиром теперь стал Алексей Кравченко. Дни и ночи мы были заняты до предела. Задание комитета меня захватило, увлекло. Все время думал только о нем. Оно заставило совсем по-иному взглянуть на свою жизнь в лагере, на предстоящую личную роль в выполнении поручения комитета.

Было понятно, что работа на передатчике, который мы так торопимся сделать, произойдет в самую критическую минуту. Я также понимал, что работать буду открытым текстом, что меня, конечно, немедленно запеленгуют. Врагу будет ясна без расшифровки цель передачи, и он незамедлительно примет меры для обнаружения места передачи и захвата радиста. Все это мне было отлично известно. Но я сознательно шел на риск ради спасения многих тысяч и тысяч узников, во имя чести, долга, верности своей Матери-Родине, чего поистине прекраснее нет на Земле!

Когда перед тобой ставится ответственная и трудная задача и ты принимаешься размышлять над тем, как лучше решить ее, конечно, очень важно прежде всего трезво оценить, какие препятствия и трудности встретятся при этом. Думал об этом и я, как и мои руководители ИЛК и нашего советского комитета, поручившие это опасное задание.

Сознание того, что мне, одному из тысяч узников, оказано такое доверие, наполняло грудь восторгом, и я горел нетерпением начать работу.

Подвиг! В сущности что такое подвиг? Это когда один делает то, что под силу нескольким. Значит, остальным жить! Вроде как спасешь их. Я боялся одного — что мне помешают передать радиограмму и из-за меня погибнут тысячи узников, мои товарищи по подпольной борьбе. И вот поэтому-то за себя я не боялся! Мы находились в исключительно сложных условиях, требовавших гораздо больших сил для самопожертвования, чем в обычной боевой обстановке на фронте. В бою человек, идущий на подвиг, чувствует локоть товарища, слышит вдохновенное, захватывающее «Ура!». Он охвачен тем общим воодушевлением, подобным азарту, что неизменно возникает в атаке.

«На миру и смерть красна!» — гласит русская пословица. Но за линией фронта, далеко в тылу врага, тем более в фашистском концлагере, человек идет на подвиг один, один со своими мыслями и чувствами.

Да! Я рисковал сознательно, потому что был всей прошлой жизнью воспитан в безграничной любви к Родине, в духе интернационального патриотизма и горел желанием доказать это, как комсомолец. Советский человек!..

А в лагере все шло своим чередом. По-прежнему нас гоняли на изнурительные работы. Я работал слесарем-настройщиком станков-полуавтоматов для нарезания шурупов по дереву во внутрилагерной мастерской. Мои товарищи, тоже подпольщики, соблюдая конспирацию, не выспрашивали, где я пропадаю по ночам. Выручали, когда очень хотел спать, не мог стоять на ногах. Предупреждали о приближении охранника и даже иногда работали за меня, а я немного отдыхал. Они догадывались, что у меня какое-то серьезное задание.

Жизнь текла обычным, строго заведенным фашистской охраной «порядком». Издевались, били, расстреливали, вешали «проштрафившихся» узников. Падали от изнеможения на тяжелых работах голодные, больные узники: русские, поляки, французы, чехи, голландцы, югославы и многие другие из 30 национальностей 18 стран мира. Крематорий работал круглые сутки. Штабеля трупов высились над трехметровым забором. Охрана свирепствовала. Фашисты уже чувствовали надвигающуюся гибель. Возмездие приближалось!

Понимали они и то, что в лагере растет сопротивление, скрытая сила, которую они никак не могли обнаружить ни жестокими репрессиями, ни пытками, ни засылкой шпионов, ни различными посулами. Поэтому еще больше зверели, с нетерпением ожидая приказа расправиться с нами.

Бесновался комендант лагеря оберштурмфюрер Пистер, каждодневно приказывая подчиненным увеличивать число оштрафованных для последующего их уничтожения. Шарфюрер СС Зоммер, начальник карцера, собственноручно душил очередные жертвы. Помощник Пистера Руди Оскнер с дрессированной на узниках собакой Эрлой устраивал новые и новые вылазки в лагерь, где упивался страданиями и кровью несчастных узников, раздираемых Эрлой. «Чудовище Бухенвальда» Эльза Кох, жена бывшего коменданта Карла Коха, часами наблюдала за процессом сдирания кожи с интересной, понравившейся ей татуировкой очередной жертвы. Садистка увлекалась коллекционированием сувениров из человеческой кожи: дамских сумочек, кошельков, перчаток, абажуров.

Но всем палачам — изуверам Бухенвальда уже снились страшные сны, сны расплаты за совершенные злодеяния.

...Шел 1945 год. Советские армии освобождали от фашистских захватчиков нашу территорию и страны Западной Европы, стремительно приближаясь к фашистскому рейху.

Подпольщики Бухенвальда с неописуемой радостью (естественно, скрываемой от охранников) приветствовали победы на фронтах родной армии. Сводки Совинформбюро с затаенным дыханием слушались по подпольному радиоприемнику и немедленно доводились до сведения всех члeнов подпольной организации. Известия о победах наполняли нас мужеством и отвагой. О каждом освобожденном нашими войсками городе старались разузнать все. Когда находили среди нас жителя этого населенного пункта, все были очень рады.

При соблюдении строжайшей конспирации пополнялся арсенал гранатами, кинжалами, пилами и другим холодным оружием. Готовилось и огнестрельное оружие: пистолеты, винтовки, которые собирали из деталей, с риском для жизни приносимых через главные ворота с завода военного воору-жения Густлов-Верке, расположенного близ лагеря. Это, выполняя задание ИЛК, делали мои товарищи Иосиф Романенко, Борис Сироткин, Александр Юдин и др.

В конце марта 1945 г. мы закончили все работы по монтажу радиопередатчика, и Отто Рот доложил Интернациональному комитету, что передатчик готов к действию и что его можно включать в план восстания узников.

Все подпольщики, каждый на своем месте, готовились к решительной схватке с врагом — фашистской охраной лагеря. По подпольному приемнику мы знали, что фашисты попытаются уничтожить лагерь, как это уже делалось ими с прифронтовыми лагерями. Поэтому ИЛК потребовал от всех подпольных взводов, рот, батальонов и бригад, от каждого бойца-подпольщика повысить боевую готовность, проявить максимум терпения в ожидании сигнала к восстанию. Обстановка была накалена до предела.

ИЛК, последовательно и трезво оценивая силы подпольщиков, не давал сигнала, хотя отчетливо видел, как люди рвались в бой, сколько было желания схватиться с ненавистным зверем.

В те дни в лагерь поступали все новые и новые транспорты узников, которых фашисты успевали эвакуировать из прифронтовой зоны. Это были люди-скелеты, еле передвигающиеся, заполнившие до предела не только бараки, но и все улицы между ними. Мертвых не успевали убирать. Крематорий не справлялся. Угрожало возникновение эпидемий.

Привлечь прибывших для сопротивления, для восстания было невозможно, среди них находились фашистские осведомители, выявить которых уже не было времени, да и физических сил у новеньких было очень, очень мало.

Начинать восстание в такой обстановке было нельзя, слишком много окажется напрасных жертв. Надо было ждать.

И вот тут-то подпольный Интернациональный лагерный комитет принял решение привести в действие радиопередатчик

«Голос Бухенвальда» и послать в эфир сигналы бедствия «SOS»: с просьбой о немедленной помощи тысячам и тысячам узников Бухенвальда, попавшим в лапы фашистского зверя, грозящего уничтожить лагерь вместе с узниками.

ИЛК предусмотрел день начала работы на передатчике т. е. выхода в эфир,— воскресенье. Это был нерабочий день для узников, они оставались в бараках, а следовательно, в лагере будет меньше фашистов-охранников. Кроме того, бдительность фашистов будет в какой-то степени ослаблена в день их отдыха. И осведомители, шпионы, находящиеся среди узников, также не будут проявлять особого рвения служить коменданту.

Так 8 апреля 1945 г., в воскресенье, за месяц до окончания войны, в эфире над центральной областью Германии — Тюрингией неожиданно зазвучали сигналы бедствия «SOS»!

Этому предшествовало следующее.

Примерно в 11 часов дня в кинобудке лагерного барака, (в нем фашисты проводили «медосмотры» узников, а фактически— отбор в крематорий для уничтожения; иногда в нем показывали кинофильмы уголовникам и охранникам лагеря) за передатчиком, готовым к действию, сидел радист (это был я), ждал текст радиограммы и приказ выйти в эфир. Чех и поляк, закончив свое дело по настройке радиопередатчика, удалились.

Вошли Алексей Кравченко и члeн ИЛК немецкий коммунист Отто Рот. Отто приветствовал меня интернациональным «Рот-фронт!» и вручил две бумажки со словами, написанными черными печатными буквами на английском и немецком языках. Это был текст радиограммы. Его составили, как стало известно впоследствии, немецкие коммунисты — руководители ИЛК Вальтер Бартель и Гарри Кун. Отто предложил ознакомиться с текстом, сказав, что на обеих бумажках он идентичен.

Быстрый взгляд на немецкий текст—все слова знакомы без перевода: erschiessen — расстрелять, vernichten — уничтожить, фашисты не раз ими устрашали нас.

— Все понятно! — сказал я.

— Готовы ли вы выполнить задание подпольного комитета?— спросил Отто.

— Да, готов.

— Понимаете ли вы всю опасность задания?

— Да.

— Готовы ли вы пожертвовать собой ради спасения многих тысяч узников, своих товарищей?

— Да, готов. Я выполню задание, чего бы мне это ни стоило.

— Есть у вас оружие?

— Есть, пистолет. Семь пуль — по врагам, восьмую — себе, если будет безвыходное положение при нападении.

— Примите благодарность от имени подпольного комитета,— сказал Отто и затем продолжил: — Есть у вас вопросы?

— Есть. Прошу, если останется время, разрешить передать радиограмму и на русском языке.

Я понимал, что буду при первых же сигналах запеленгован. Но я хорошо знал и то, что действительное нахождение пеленгуемого радиопередатчика никак не совпадает с предположительно найденным пеленгующей станцией, причем погрешность при пеленгации порой достигает даже нескольких километров. Я это знал из практики и учел, знакомясь с текстом радиограммы. Убедившись в его краткости, решил просить разрешение передать радиограмму и на русском языке, переводя с немецкого по ходу передачи. Это был большой риск, но вполне оправданный.

Отто немного подумал и сказал:

— Я вас понял, разрешаю, но не увлекайтесь.

Затем он крепко обнял меня и произнес:

— Приступайте!

Секунды сосредоточенности, включаю умформер, рука привычно ложится на кнопку телеграфного ключа. Я спокоен, как никогда. Пальцы нажимают кнопку, выстукивая первые сигналы короткой настройки. Быстрый взгляд на стрелку амперметра, она колеблется, отклоняясь больше или меньше, в зависимости от сигнала: точка, тире. Радиограмма пошла в эфир!

Медленно, четко, чтобы было понятно самому слабому радисту, летели точки и тире...

Вот перевод текста радиограммы на русский язык:

«SOS БУХЕНВАЛЬД SOS БУХЕНВАЛЬД SOS БУХЕНВАЛЬД КОМАНДУЮЩЕМУ АМЕРИКАНСКОЙ ТАНКОВОЙ КОЛОННОЙ ГЕНЕРАЛУ ПАТТОНУ SOS БУХЕНВАЛЬД SOS БУХЕНВАЛЬД SOS БУХЕНВАЛЬД

НАС ХОТЯТ ЭВАКУИРОВАТЬ НАС ХОТЯТ УНИЧТОЖИТЬ НАС ХОТЯТ РАССТРЕЛЯТЬ ПРОСИМ НЕМЕДЛЕННОЙ ПОМОЩИ

SOS БУХЕНВАЛЬД SOS БУХЕНВАЛЬД SOS БУХЕНВАЛЬД».

Три раза по-английски, три раза по-немецки, медленно, с небольшими паузами, летели сигналы в эфир. Аппаратура действует безотказно. Проскакивает мысль о мастерстве друзей, аккуратно изготовивших отдельные узлы и смонтировавших радиопередатчик.

Задание выполнено! Время еще есть. На улице, у входа в барак, меня охраняют друзья: Леня Кравченко, Саша Ярославский и Федя Шаповал, которые, уверен, обеспечат любой ценой передачу радиограммы. Ведь они на боевом посту, как и я. Это придает мне бодрость, слегка успокаиваюсь, расслабляя чрезвычайно взвинченные нервы.

— Все хорошо. Все в порядке,— шепчут губы.

Это я хлопцам, охраняющим меня. Это — моим руководителям-подпольщикам. Это — себе, своей маме, отцу... Не знают они, где я. Не думают они, что их сын решил пожертвовать собой. Вот и настал для меня час испытаний! Годы страшного плена не сломили меня. Я по-прежнему советский человек и участвую в борьбе с фашистами. Но стоит лишь раздаться выстрелам у входа в барак, как я могу попасть в лапы фашистов.

Ну, нет! Живым они не схватят меня. Есть пистолет, и он сделает свое дело. Не сердитесь, родные, щадить себя в этой жизни — человеком не станешь!

Пока все спокойно. Радуюсь и уже быстрее, на своем родном языке, для родной Советской Армии профессиональным почерком радиста первого класса, правда несколько медленнее, чем бывало, посылаю сигналы к нашим родным, близким, героям фронтов, с победами двигающимся к логову врага, все ближе, ближе к нам.

«SOS БУХЕНВАЛЬД SOS БУХЕНВАЛЬД» — летят сигналы в эфир... Просят помощи оставшиеся в живых 5 тыс. советских военнопленных из 25 тыс. попавших в Бухенвальд...

Просят помощи тысячи и тысячи узников Бухенвальда 30 национальностей из 18 стран мира...

Точки, тире — это десятки тысяч замученных узников, погибших в лагере.

Точки, тире — это миллиарды капель слез родных, любимых, которых оплакивали их отцы, матери, дети на Родине...

И затихло все в эфире! Только «ти-ти-ти, та-та-та, ти-ти-ти! SOS!» — звучит сигнал.

Далеко до наших войск... Но может быть, наш самолет, может быть, партизаны?..

Повторяю уже третий раз текст радиограммы по-русски, как вдруг... Топот по лестнице. Стремительно вбегает Кравченко.

— Фашисты в лагере! Тебя запеленговали! Немедленно вниз!

— А передатчик? — спрашиваю я.

— Быстро! О передатчике позаботятся другие товарищи,— говорит Леня и выскакивает на лестницу.

Я успеваю снять передатчик на пол, запихиваю его под стол и накрываю тряпкой. Мелькает мысль, как бы не разбить хрупкие лампы и не порвать тонкие проводочки. Закрываю дверь, ругаюсь, что нечем запереть, и быстро сбегаю по лестнице,

На выходе из барака сталкиваюсь с Кравченко, он сильно толкает меня обратно. Мимо на большой скорости проносятся два броневика и несколько мотоциклов с эсэсовцами. Броневики и мотоциклисты промчались в Малый лагерь.

— Вот здорово! — радуюсь я.— Запеленговать смогли, а предположить, что передача велась под самым носом, не хватило смекалки.

Леня тащит меня от барака, но я вырываюсь и бегу назад. Ведь есть еще время закончить передачу по всем правилам, тем более на родном языке. Аккуратно устанавливаю аппаратуру, убеждаюсь в ее исправности, включаю, нажимаю на ключ. Стрелка амперметра заколебалась.

Все в порядке! Сигналы снова полетели в эфир. Работаю быстро, Леня торопит. Выстукиваю последнее: «SOS БУХЕНВАЛЬДЕЦ»* — и вместе с Леней выбегаю из барака. Дверь кинобудки запирает Кравченко. Мы бежим в санчасть Малого лагеря. Слышим отдельные выстрелы эсэсовцев — это они возвращаются ни с чем.

* Условное обозначение конца радиопередачи.

Мы радуемся удаче. Входим в санчасть, Алексей Кравченко докладывает о выполнении задания, и мы попадаем в объятия руководителей. Узнаю многих, оказывается, это главные руководители подполья. Нас поздравляют, суют в руки хлеб, сигаретки, выражая благодарность. Мы счастливы, пожимаем всем руки. Через некоторое время уходим и быстро пробираемся между бараками в свой первый блок. Здесь сразу оказываемся среди друзей. Все возбуждены, расска-зывают о событиях дня. На вопрос, где я пропадал, отделываюсь какой-то шуткой: открывать себя не имею права.

Проходят час, два, я нервничаю, с надеждой смотрю на запад, откуда доносится канонада второго фронта. Как вдруг над лагерем появляются два американских самолета. Они летят низко, медленно, слегка покачивают крыльями, делая круги.

«Все ясно! Это самолеты-разведчики, радиограмма принята! Теперь остается ждать активных действий американского генерала Паттона»,— решаем мы.

Было известно из передач по радио, что 3-я американская армия генерала Паттона и входящая в нее 4-я бронетанковая дивизия генерал-майора Уильяма Хоуга наступали в направлении нашего лагеря. Уже три дня в районе города Эрфурта, в 18 км от Бухенвальда, слышалась канонада.

Время идет, но... помощи нет. Звуки канонады постепенно перемещаются южнее и севернее горы Эттерсберг, концлагеря Бухенвальд. Мы, уже начавшие жить мечтой о скором освобождении, о долгожданной свободе, боимся подумать о страшном: неужели наши союзники не спасут нас?

Я не нахожу себе места. Боль, обида, даже сомнения в приеме американцами переданной мною радиограммы теснят душу. Меня успокаивают Бакланов, Карпов, Кравченко, хотя и они заметно нервничают.

Как стало известно впоследствии, командующий 3-й американской армией генерал Паттон Джордж-младший, этот рослый, великаноподобный вояка и артист с громовым голосом, один из богатейших людей Америки, человек независимый, миллионер, прекрасно знал о концлагере Бухенвальд. Он знал, что в лагере томятся несколько и его соотечественников. Штаб принял радиограмму бедствия узников— это является достоверным историческим фактом, получившим впоследствии известность, но Паттон ничего не предпринял для освобождения узников Бухенвальда. Бухенвальд не представлял никакой ценности для Америки, а десятки тысяч измученных, больных, истерзанных людей в лагере лишь обуза для его армии. Американским войскам нужно было спешить занимать фабрики, заводы, вывозить ценности.

Радиограмма на немецком языке, предназначенная антифашистам подпольной организации «Свободная Германия», не была принята по неизвестной причине. Радисты Советской Армии также не приняли радиограмму. В те минуты 8 апреля 1945 г. над районом лагеря не пролетал ни один советский самолет, а наземные войска были еще далеко от Бухенвальда, в районе Ратибор — Бреслау, так что мощности передатчика явно не хватало на это расстояние.

В лагере наступили критические минуты. Подпольный Интернациональный комитет своевременно узнал о готовящейся ликвидации лагеря и всех его узников 11 апреля 1945 г. в 17 часов.

Дальнейшее промедление с восстанием стало невозможным.

И вот настал долгожданный час расплаты с ненавистными фашистскими извергами. По сигналу Интернационального комитета 11 апреля 1945 г. в 15 часов 15 минут узники Бухенвальда подняли вооруженное восстание!

Для фашистской охраны лагеря стремительный штурм восставших был совершенно неожиданным. Огромная толпа узников со страшным ревом, стреляя на бегу, взрывая сторожевые вышки самодельными гранатами, прорвала колю-чую проволоку, сметая все на своем пути. Охваченные паникой фашисты, слабо сопротивляясь, отстреливались от преследовавших узников, разбежались по лесам горы Эттерсберг. Всех, кто сопротивлялся, безжалостно уничтожали, тех, кто сдавался, брали в плен. Так была разгромлена фашистская охрана концлагеря Бухенвальд. Узники добились самоосвобождения!

Впоследствии спасшиеся комендант лагеря Пистер и некоторые охранники на судах показали, что запеленгованная ими радиограмма «SOS», переданная из лагеря, ввела их в заблуждение: они считали, что в лагерь ночью высадился американский десант с оружием для узников. Поэтому мощный штурм восставших создал среди охранников страшную панику. Руководство концлагеря успело на машинах скрыться и спастись, многие охранники погибли от пуль восставших, часть сдалась в плен без сопротивления.

Таким образом, переданная из концлагеря Бухенвальд радиограмма «SOS» сыграла немалую роль в разгроме фашистской охраны и самоосвобождении узников Бухенвальда.

Победоносное завершение многолетней, отлично законспирированной борьбы подпольщиков концентрационного лагеря Бухенвальд, небольшой частью которой явился описанный эпизод, стало возможным благодаря героическим свершениям советского народа на фронте и в тылу.

<< Назад

Вперёд >>