В первые же дни войны в Краснооктябрьском районе были организованы полк народного ополчения и истребительный батальон. Командиром истребительного батальона был Позднышев Георгий Павлович, рабочий листопрокатного цеха.
Батальон состоял из коммунистов и беспартийных рабочих завода «Красный Октябрь». Вначале были только одни мужчины, а в 1942 году был создан взвод из девушек-комсомолок, которые, проучившись в батальоне примерно месяца три — три с половиной, добровольно ушли на фронт по призыву комсомола.
Батальон готовился к обороне и защите своего города, поэтому в его задачу было поставлено изучение местности района и его окрестностей. Одновременно мы овладевали боевым оружием, учились стрелять, бросать гранаты и бутылки с зажигательной смесью, изучали тактику сражений с танками и уличных боев. Что греха таить, многие из .нас тогда не верили, что придется участвовать в настоящих боях, не верили даже в то, что в районе родного города придется батальону драться с парашютистами, диверсантами и потому смотрели на учебные занятия, как на потешную игру взрослых.
Когда вражеские войска подошли к Дону, занятия в батальоне стали активнее.
23 августа 1942 года фашистские стервятники начали бомбить город. Бойцы истребительного батальона, не дождавшись боевой тревоги, явились в штаб все как один. Часть, бойцов получила винтовки и сейчас же была послана в помощь милиции, наиболее пожилые заняли оборонительный рубеж у нашего завода, в Вишневой балке, а остальные выступили на защиту тракторного.
Среди наших бойцов-рабочих было немало участников обороны Царицына, таких как наш командир Позднышев, пулеметчик Бондарев (нормировщик блюминга), боец Жиряков (из сортового цеха). Все они воевали в 1918 году юношами, мне тоже в годы гражданской войны пришлось сражаться с врагами молодой Советской республики...
Получив приказ Городского комитета обороны и указания Н. С. Хрущева — члена Военного Совета фронта — мы рано утром 24 августа выехали с завода на автобусах и, прибыв на тракторный, заняли рубеж в садике у берега Мокрой Мечетки. По ту сторону были уже гитлеровцы.
Здесь я заметил в рядах бойцов Ольгу Ковалеву, не числившуюся в нашем батальоне. Я не сразу узнал ее: обыкновенно встречал в цехе, у печи, одетую, как мужчина, в брюки, а тут она была в сером костюме, праздничной косынке. У нее был выходной день, она собирала CI/B город и не успела переодеться.
На заводе «Красный Октябрь» Ковалеву, знали все. Это была женщина средних лет, работавшая сначала каменщиком, потом помощником сталевара и сталеваром. Это была первая женщина-сталевар в Советском Союзе. Ее бригада считалась передовой в мартеновском цехе, занимая в соревнованиях сталеплавильщиков ведущее место.
Так как Ковалева в батальоне не числилась, я сказал ей:
— Уходи, Ольга! Твое место не здесь.
Но она не ответила на это. Она всегда была не особенно разговорчивой. Пришлось несколько раз повторить:
— Уходи, Ольга!
Она посмотрела на меня своими черными глазами и твердо сказала:
— Ну чего пристал? Никуда я не пойду!
Спорить с ней было трудно, это была женщина резкая, суровая. Посоветовавшись с командиром т. Позднышевым и учитывая просьбу мартеновцев, мы оставили Ольгу в батальоне, на нее можно было положиться.
Заняв оборону в садике, мы ожидали наступление гитлеровцев из-за Мечетки, но противник атаковал только с воздуха. Тут мы понесли первые потери. При разрыве бомб, упавших в садике, где были наши окопы, погибли Николай Жиряков и рабочий листопрокатного цеха Федор Комчаров. Несколько человек было ранено, их пришлось отправить в госпиталь. Убитых мы похоронили тут же.
Противник укрепился за Мокрой Мечеткой в хуторе Мелиоративном, у дороги на Дубовку, и, видимо, поджидал подкреплений. Утром 25 августа мы получили танковые пулеметы и нам приказали перейти Мечетку и занять рубеж для наступления на хутор.
Обращаясь к бойцам батальона, я сказал, как бывало говорили старые красногвардейцы молодым добровольцам, впервые взявшим в руки оружие:
— Кто боится смерти, пусть сейчас же заявит, мы его отпустим домой, чтобы он не подвел товарищей своей трусостью.
Но таких не оказалось. Все были полны решимости идти в бой. И мы пошли.
За Мечеткой, недалеко от гражданского аэродрома, батальон сосредоточился в ложбине. Минут пятнадцать мы ждали сигнала атаки. Бойцам не терпелось, хотелось скорее увидеть врага, притаившегося в хуторе. Они вы-ползали на бугор, выглядывали из-за него, передавали свои наблюдения:
— Забегали фрицы, засуетились...
Я по близорукости своей не видел их. А хуторок был маленький — несколько построек, и мне казалось, что их там немного и мы легко справимся с ними...
Взвилась ракета. Поднявшись во весь рост, наши бойцы побежали цепью. Правый фланг вел командир Позднышев, левый —я.
Наше наступление поддерживалось с тракторного огнем нескольких танков. С нами в атаку пошла пулеметная рота. Противник открыл из хутора сильный огонь. Упал раненный в грудь навылет политрук Едкий, упало еще несколько бойцов, но батальон быстро продвигался вперед. Только в середине цепи произошла какая-то заминка. Я бросился туда и увидел Ольгу Ковалеву, стоявшую возле зелегшего в лощине пулеметного расчета, размахивая рукой, она что-то доказывала пулеметчикам, что-то требовала от них. А дело было вот в чем. Пулеметы мы получили прямо с заводского склада. Перед наступлением не хватило времени, чтобы разобрать их и как следует протереть. А в этот день был сильный ветер. Густосмазанные пулеметы быстро забило песком, и они стали отказывать в работе. Ребята, с которыми спорила Ольга, залегли, чтобы разобрать пулемет и протереть его. А Ольга добивалась, чтобы они вернулись в цепь. Она была возмущена тем, что ребята, имея винтовки, возятся с неисправным пулеметом, доказывала им, что они не имеют права отставать от товарищей, что сначала нужно взять хутор, а потом уже приводить в порядок пулемет.
В пылу возмущения Ольга, должно быть, забыла, что стоит под огнем противника; похоже было, что это происходит не на поле боя, а в цехе. Она командовала тут, как у себя в бригаде, у мартеновской печи...
Должно быть оттого, что поле, по которому мы наступали, все хорошо знали, бойцы чувствовали себя здесь полными хозяевами и их сначала трудно было заставить маскироваться, делать перебежки. Люди бежали, не пригибаясь, стремясь как можно скорее добраться до противника, точно были уверены, что как только они доберутся до него, дело будет кончено.
После мы слышали, что гитлеровцы не сразу поняли, кто это идет на них в атаку. И одежда наша их смутила — очень пестрая: кто в шлеме, кто в кепке, кто вовсе без головного убора, а особенно, должно быть, их поразило то, что мы издалека поднялись в атаку, когда надо было еще передвигаться перебежками. Они вообразили, что это моряки на них идут и начали отступать. Мы видели, как они бежали к роще, что за хутором, но к этой роще уже подходили истребители-тракторозаводцы, наступавшие навстречу нашему левому флангу. Гитлеровцы заметались.
Вдруг с правой окраины хутора нам стали давать сигналы — прекратить огонь. Мы не понимали, в чем дело, и продолжали стрелять с ходу, пока к нам не прибежал связной тракторозаводцев, он сообщил, что правая сторона хутора уже занята рабочими тракторного. Тогда по цепи была передала команда: взять левее.
Наш левый фланг был уже у самого хутора, но гитлеровцы оправились и, отбив тракторозаводцев, обрушились на нас сильнейшим минометным огнем. Часть наших бойцов задержалась у дороги, идущей на Дубовку. Здесь стояло два подбитых танка. Это были танки учебного батальона. Накануне танкисты, как обычно, вышли сюда на полевые занятия. Увидев какие-то машины, по-явившиеся на бугре, они решили, что это их условный «противник», а это оказался самый настоящий враг. Оба танка были подбиты, раньше, чем их экипажи поняли свою ошибку.
Подбитые танки послужили для нас хорошим укрытием. Часть бойцов, залегших за танками, вела огонь по возвращавшимся из рощи гитлеровцам, а часть ворвалась в хутор. В центре цепи левого фланга продвигалось отделение помощника мастера мартена № 1 Кузьмина, в составе которого была Ольга Ковалева. Добежав до подбитого танка, она залезла на него. Потом я потерял ее из виду, так как бежавший рядом со мной командир взвода Юшин Павел упал, раненный в грудь, и мне надо было оказать ему помощь — оттащить в укрытие. Там лежали пустые бочки из-под керосина. Только я оттащил за них Юшин а, как был убит пулеметчик Орлов И. С. От меня до него было всего метров десять, но все мои попытки подползти к нему, чтобы взять его пулемет, оказались тщетными. Это расстояние простреливалось вражескими автоматчиками, они не подпускали меня к убитому...
Мы потеряли уже много товарищей, а минометный огонь все усиливался. Поэтому, потеряв связь с командиром, я приказал бойцам отползти метров на сто от хутора, в зеленую посадку. Убедившись, что все раненые вынесены, я тоже стал отползать. Чтобы не выпускать из глаз противника — больше всего мы боялись попасть живыми в руки врага, — я отползал пятясь и вот чувствую — мои ноги во что-то упираются, оглянулся — Ольга Ковалева. Она лежала убитая, ничком, раскинув руки. Косынка с головы слетела, ветер растрепал волосы, у правой вытянутой руки — винтовка, у левой — выроненная граната. Видно было, что она упала, когда бежала вперед, в сторону хутора...
Гитлеровцы перебегали хутор в нескольких десятках метров от меня. Я успел только взять винтовку и гранату Ольги, чтобы сохранить на вечную память об этой мужественной женщине, не уступившей своего права защищать родной город.
Неподалеку от Ковалевой лежал убитый командир ее отделения Александр Кузьмин.
В этом же бою погиб и командир батальона Позднышев. Не увидев меня среди бойцов, отступивших в зеленую посадку, он подумал, что может быть, я лежу раненый, решил меня спасти и пополз с двумя бойцами — Борисовым и Хамовым обратно к хутору, но другой дорогой, поэтому мы не встретились. Он был убит, когда осматривал трупы, разыскивая среди них меня...
Ночь мы провели в обороне. Нас осталось сорок три человека.
Продуктов питания у нас в запасе не было. Мы о них не думали. Когда бывали в боях, о еде даже не вспоминали. А через три дня, когда немного легче стало, очень всем захотелось кушать. Надо было организовать питание. Назначили старшиной Борисова С. А., который через командование полка быстро организовал доставку питания, и бойцы повеселели. Главное, курить было что. Потом Борисов получил в заводе «Красный Октябрь» фуфайки и теплые брюки. Стало теплее и мягче в окопах лежать...
26 августа на наш участок прибыло два танка майора Васкевич и мы опять пошли в атаку. Танкисты, молодые, азартные ребята, вырвались вперед. Гитлеровцы отрезали нас от них минометным огнем и стали бить по танкам. Танкистам тоже пришлось вернуться, не дойдя до хутора. После этого нам было приказано больше в атаку не ходить, держать оборону. Наша численность уменьшилась до 34 бойцов.
С часу на час мы ожидали атаки противника, но почему-то он не шел. Ночью бойцы Лодянов и Сисеров вызвались пойти в разведку. Вернувшись, они сообщили, что гитлеровцы зарываются в землю, рубят лес, строят блиндажи, землянки, указали танкистам места, где ведутся эти работы, и танкисты по этим местам дали огонь.
Со стороны хутора часто доносились стоны и крики: «Товарищи, помогите», «Ваня, выручай». Трудно сказать, что там происходило, может быть, это гитлеровцы нас провоцировали, заманивали в засаду, может действительно наши люди, попавшие в руки врага, звали на помощь. Тяжело было слышать доносившиеся из тьмы стоны и крики. Не раз бойцы готовы были ринуться на помощь, особенно болезненно перенес это Александр Соколков. Но строгий приказ удерживал их...
В обороне мы просидели несколько дней, не вылезая из окопов. Только по нарядам старшины бойцы ходили к мосту Дубовской дороги за родниковой водой. Линия обороны растянулась на большое расстояние, боец от бойца лежал далеко, нас осталось немного. Не спали по трое-четверо суток. Подменить некем. Напряженно до боли всматриваешься в темноту и все кажется: кто-то подползает к тебе. Чувствуя всю ответственность за оборону и сохранение жизни бойцов, мне приходилось, не взирая на усталость и боли в коленях и локтях, переползать всю ночь от бойца к бойцу, подбадривать их и давать немного подремать.
Только днем можно было установить кое-какую очередность, чтобы побольше подремать, если в это время немцы не бомбили нас, не обстреливали из минометов. А из автоматов они строчили непрерывно и днем и ночью. Нельзя было поднять головы. Поэтому можно было только ползать и то с большой осторожностью.
По этой причине наш танк чуть было не раздавил нашего нового командира батальона Семенова и политрука Петелинского, которые находились в неглубоком окопчике и видели, что на них движется танк, меняя позиции, но не имея возможности выскочить из окопчика, они остались на месте, и их гусеницами танка сильно помяло. Пришлось отправлять в тыл, и командиром батальона был назначен Мордвинов Георгий, помощником его Соколков Александр.
Как-то утром в начале сентября мы увидели двух командиров, вышедших из оврага Мечетки и смотревших в бинокль. Я лежал в нескольких метрах от них, в лощине. Они меня не видели.
— Чего смотрите? — окликнул я их.
Они подошли ко мне.
Это были лейтенант и сержант. Я представился им.
— На смену вам пришли, — сказал лейтенант.
— Вдвоем? — удивился я.
Они засмеялись. И оба вернулись вниз. Потом из оврага стали подниматься группы бойцов. Одна за другой.
— Струхнули гитлеровцы, не идут в атаку? —.спросил меня пожилой командир в очках.
— Днем и ночью топорами стучат, — ответил я и доложил обстановку, какая к тому времени сложилась на этом участке.
Он спросил меня, куда можно выдвинуть наблюдателей.
Я показал на лощину, метров 80 от хутора, где были немцы.
— Не годится, надо поближе к противнику, — сказал он. Я не понял: как, думаю, ближе, ведь место открытое — не доберешься!
Когда мы отходили во второй эшелон, я видел, как два красноармейца поползли в сторону хутора...
Во втором эшелоне мы находились примерно до 15 сентября 1942 года. Потом вместе с другим отрядом рабочих заняли оборону своего родного завода.
| << Назад | Вперёд >> |