Однажды к нам в блиндаж пришел секретарь комсомольской организации Федосов и сообщил:

— Вас, товарищ Зайцев, вызывает командующий армией.

В штабе армии встретил меня адъютант командующего.

—А-а, Зайцев!.. Снайпер? Сейчас доложу.

Через минуту он провел меня в рабочий блиндаж генерала Чуйкова. Командарм сидел за столом над картой, о чем-то говорил с члeном Военного Совета армии генерал-лейтенантом Гуровым и бригадным комиссаром — представителем Главного политического управления Советской Армии.

Докладываю:

— Товарищ командующий, главный старшина Зайцев по вашему приказанию прибыл!

Командующий приветливо улыбнулся, встал и подошел ко мне.

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Зайцев!

Он крепко пожал мне руку, потом взял за плечо и подвел к столу. Тепло поздоровались генерал Гуров и бригадный комиссар.

Стали беседовать, расспрашивать. Обстановка в блиндаже была самой простой, солдатской. Я обратил внимание на стены из больших бревен, печную трубу из артиллерийских гильз.

Волнение, охватившее меня вначале, прошло, и я говорил с командующим, как с другом. Да, это была та дружба, то братство советских воинов — генералов и бойцов, — которые родились в огне боев за Волгу и скрепились кровью.

— Давно воюете? — спросил Чуйков. Я смутился.

— Тридцать два дня, товарищ генерал.

— А фашистов уничтожили сколько?

— Сорок. Это снайперской винтовкой, а что гранатами, автоматом — этих не считаем.

Генералы молча переглянулись. Потом Гуров сказал:

— Это хорошо. А снайперов у вас много?

— Шесть человек.

— Мало, — заметил Чуйков. — Для батальона, а тем более для полка — мало. Надо, чтобы в каждой роте были свои снайперы. Тогда врага можно основательно сковать.

Я доложил, что и этим снайперам на нашем участке удалось прижать врага к земле. Командующий сказал:

— Переоценивать силу противника вредно, недооценивать — опасно. Снайперов нужно нам побольше.

Командующий интересовался жизнью и учебой солдат, настроением бойцов, высказал мысль о необходимости развить массовое снайперское движение в армии. Члeн Военного Совета и представитель Москвы тоже говорили об этом.

Потом генерал Чуйков прикрепил к моей груди медаль «За отвагу» и сказал, что это — боевая награда от народа, партии, Советского правительства.

Бригадный комиссар спросил, что бы я хотел передать в Москву руководителям партии и правительства.

Неожиданный вопрос взволновал меня. Мысль работала быстро и напряженно.

Были бы рядом друзья по оружию—Медведев, Куликов, Абзалов... Спросил бы их, посоветовался. Спросил бы командира роты Большешапова, комбата Котова и комиссара Иванова. Обратился бы к тем, кто находится сейчас в засаде, кто стоит у раскаленных стволов пушек, к тем, кто полусидя спит в землянках, потому что ночью им идти в секрет... Ведь все они — пулеметчики и артиллеристы, автоматчики и саперы, разведчики и понтонеры — тысячи воинов грудью встали на рубеже и не смотрят назад, за Волгу, а смотрят прямо на запад, хотят одного: выбросить захватчиков с родной земли. Для них земля правого берега священная, на ней решается судьба Родины. Вот об этом и рассказать бы в Москве нашей партии и правительству, поведать думы воинов.

И я ответил:

— Передайте, что пока враг не разбит, за Волгой для нас земли нет.

— Правильно! Умрем, но не отступим,—сказал генерал Чуйков и как родной отец обнял меня и поцеловал.

Было это 23 октября 1942 года.

Пришел я к боевым друзьям, полный дум и впечатлений. Куликов чистил оружие. Настыров после «охоты» чинил обмундирование, а Медведев рассказывал про сибирскую тайгу. Они оставили свои дела, я им подробно все рассказал и был бесконечно рад, когда и сержант Куликов, и матрос Грязев, и сержант Абзалов — все боевые товарищи одобрили мой ответ.

Утром в газете появился призыв: «За Волгой для нас земли нет!» Это был боевой девиз всех защитников волжской твердыни.

Наша группа снайперов пополнялась. Новичков мы обучали и быстро вводили в строй.

* * *

Ночью наши разведчики приволокли в мешке «языка». На допросе он сообщил, что фашистское командование серьезно обеспокоено действиями наших снайперов. Из Берлина доставлен на самолете руководитель школы немецких снайперов, кажется, майор Конинг, который получил задание убить прежде всего, как выразился пленный, «главного зайца».

Командир дивизии подполковник Батюк был в хорошем настроении.

— Майор для наших хлопцев — это пустяк...— шутил он. — Надо было самому фюреру прилететь. За этой птицей поохотиться было бы интересней. Верно, Зайцев?

— Верно, товарищ подполковник, — говорю. А про себя думаю: легко сказать, все-таки руководитель школы. Видимо, зверь матерый.

— Что ж, надо этого сверхснайпера уничтожить, — уже строгим тоном приказал комдив. — Только действуйте осторожно, умно.

— Есть уничтожить, товарищ полковник!

К этому времени быстро пополняющаяся группа наших снайперов истребила около тысячи гитлеровцев. Об этом писали в газетах, листовках. Некоторые из листовок, наверное, попадали к противнику. Скажу откровенно, — дело прошлое, — в то время мне казалось, что с популяризацией нашего опыта не следовало торопиться. Зачем давать врагу возможность улавливать приемы наших снайперов?

О предстоящем поединке ночами в нашей землянке шли жаркие споры. О том, как найти фашистского инструктора, изучать его повадки и терпеливо выжидать момент, когда можно будет произвести всего-навсего один, но решающий выстрел.

Каждый высказывал свои предположения, догадки, рожденные наблюдением за передним краем противника; предлагались различные варианты отыскивания цели, «приманок». Но тем и отличается снайперское ис-кусство, что, несмотря на опыт многих, исход схватки решает один стрелок. Встречаясь с врагом лицом к лицу, он каждый раз обязан творить, изобретать, по-новому действовать.

Так где же все-таки берлинский «гость»?

Я знал «почерк» фашистских снайперов, по характеру огня и маскировке без особого труда отличал более опытных стрелков от новичков, трусов от упрямых и решительных. А вот характер руководителя школы вражеских снайперов оставался для меня загадкой. Ежедневные наблюдения наших товарищей ничего определенного не давали. Трудно было сказать, на каком участке находился фашист. Вероятно, он часто менял позиции и так же осторожно искал меня, как я его.

Но вот произошел случай: моему другу-уральцу Морозову противник разбил оптический прицел, а Шайкина ранил. Морозов и Шайкин считались опытными снайперами, они часто выходили победителями в сложных трудных схватках с врагом. Сомнений теперь не было — они натолкнулись на фашистского «сверхснайпера», которого я искал.

На рассвете я ушел с Николаем Куликовым на те позиции, где вчера были наши товарищи.

Наблюдаю. Знакомый, за многие дни изученный передний край противника. Ничего нового не обнаруживаю. Кончается день. Но вот над фашистским окопом неожиданно приподнимается каска и медленно двигается вдоль траншеи. Стрелять? Нет. Это уловка: каска раскачивается неестественно, ее вероятно, несет помощник снайпера, сам же он ждет, чтобы я выдал себя выстрелом.

По терпению, которое проявил враг в течение дня догадывался, что берлинский снайпер здесь. Требовалась особая бдительность.

Прошел и второй день. У кого же окажутся крепче нервы? Кто кого перехитрит?

Николай Куликов, мой верный фронтовой друг, тоже был увлечен этим поединком. Он уже не сомневался что противник перед ним, и твердо надеялся на успех.

На третий день с нами в засаду отправился политрук Данилов.

Утро начиналось обычно: рассеивался ночной мрак, каждой минутой все отчетливее обозначались позиции противника.

Рядом закипел бой, в воздухе шипели снаряды, но мы, припав к оптическим приборам, неотрывно следили за тем, что делалось впереди.

— Да вот он, я тебе пальцем покажу, — вдруг оживился политрук. Он чуть-чуть, буквально на секунду, по неосторожности приподнялся над бруствером, но и этого оказалось достаточно, чтобы фашист его ранил.

Так мог стрелять, конечно, только отличный снайпер. Я долго всматривался во вражеские позиции, но его засаду найти не мог. За многие дни я уж так изучил передний край противника, что сразу замечал каждую новую воронку, каждый вновь появившийся бруствер. Сейчас же ничего нового, подозрительного не было.

Но по быстроте выстрела заключил, что снайпер где-то прямо против нас.

Продолжаю наблюдать. Слева—подбитый танк, справа — дзот. Фашист в танке? Нет, амбразура закрыта.

Между танком и дзотом, на ровном месте, впереди линии обороны фашистов лежит железный лист с небольшим бугорком битого кирпича. Давно лежит, примелькался. Ставлю себя в положение противника и задумываюсь: где лучше занять снайперский пост? Не отрыть ли ячейку под тем листам? Ночью сделать к нему скрытые ходы...

Да, наверное, он там, под железным листом на нейтральной полосе.

Решил проверить. На дощечку надел варежку, поднял ее. Фашист клюнул. Ага, отлично!.. Дощечку осторожно опускаю в траншею в таком положении, в каком приподнимал. Внимательно анализирую пробоину. Ни-какого скоса, прямое попадание. Значит, точно, фашист под листом.

— Там, гадюка... — доносится из смежной засады тихий голос моего напарника Николая Куликова.

Теперь надо врага выманить и «посадить» на мушку хотя бы кусочек его головы.

Бесполезно было добиваться этого сейчас. Но характер фашиста изучен. И с этой удачной позиции он вряд ли уйдет.

Нам же следовало обязательно менять позицию.

Решили мы первую половину дня переждать, так как блеск оптики мог нас выдать. После обеда наши винтовки были уже в тени, а на позицию фашиста упали прямые лучи солнца. У края листа что-то заблестело. Случайный осколок, стекла или снайперский прицел?

Куликов осторожно, как это может делать только самый опытный снайпер, стал приподнимать каску. Фашист выстрелил. Куликов на мгновение приподнялся, громко вскрикнул и упал.

Гитлеровец подумал, что он наконец-то убил советского снайпера, за которым охотился четыре дня, и высунул из-под листа полголовы. На это я и рассчитывал. Ударил метко: голова фашиста осела, а оптический прицел его винтовки, не двигаясь, блестел на солнце до самого вечера.

Куликов лежал на дне траншеи и заливался смехом.

— Беги! — кричу ему.

Николай спохватился и за мной пополз в запасной снайперский пост. В ту же минуту на старую нашу засаду фашисты обрушили артиллерийский огонь. Они хотели отомстить за своего знаменитого снайпера.

Как только стемнело, наши бойцы на этом участке пошли в наступление. В разгар боя мы с Куликовым вытащили из-под железного листа майора фашистской армии, извлекли его документы и доставили их командиру дивизии. — А я был уверен, что вы эту берлинскую птицу подстрелите, — сказал подполковник Батюк. — Но вам, товарищ Зайцев, предстоит новое дело. Завтра на одном участке ожидается наступление фашистов. Командарм приказал отобрать группу лучших снайперов и сорвать атаку. Сколько у вас в строю хлопцев?

— Тринадцать человек.

Комдив задумался. Потом весело сказал.

— Значит, тринадцать против сотен. Интересно... Сумеете?

* * *

То, что задумал командующий армией генерал Чуйков, было новым тактическим приемом: отражение вражеских атак огнем снайперов до этого не применялось.

По данным разведки, гитлеровцы должны были наступать на рабочий поселок завода «Красный Октябрь». Здесь расстояние между нами и противником составляла метров двести. Мы стали готовиться к этой встрече.

Подготовкой боя руководил командир полка Метелев. Хотя он знал всех снайперов, но сейчас о каждом подробно меня расспрашивал, интересовался, как тот или другой человек ведет себя в сложной обстановке. Ведь каждому бойцу предстояло проявить исключительную стойкость, чтобы одержать победу.

Я высказал мысль, чтобы снайперские пары оборудовали себе засады ночью и хорошо замаскировались. Только тогда можно достичь внезапности меткого огня.

Командир полка одобрил это предложение и сказал, что рядом с каждым снайпером заляжет автоматчик.

Снайперы должны открыть огонь сразу, как только немцы выйдут из окопов, автоматчики — позже, когда цель приблизится.

Замысел был увлекательным и рискованным. Но риск основывался на точном расчете. Чтобы преодолеть двести метров, противнику понадобиться не менее сорока секунд. За это время каждый снайпер скорострельными выстрелами может «снять» не менее десяти движущихся целей — это уже сто тридцать фашистов. А сколько, подпустив врага на близкое расстояние, выведут из строя автоматчики? Потом — гранаты...

О своих же потерях и речи не было. Этой уверенностью, между прочим, всегда проникнут снайпер. А на этот раз каждый оборудовал отличную позицию. По примеру снайперов прочно засели в своих укрытиях и автоматчики.

Обходя посты, я убедился, что каждый человек потрудился на совесть. Бойцы использовали полуразрушенные стены домов, залегли в воронках на открытой местности, откуда противник не мог ожидать огня, стянули для прикрытия позиций камни, железные листы и все тщательно замаскировали. Такое впечатление, словно здесь нет живой души.

Может быть, гитлеровцы так и подумали. Во всяком случае, когда рассвело и они рассмотрели наш передний край, то, вероятно, серьезного сопротивления не предполагали. Поэтому вскоре поднялись и пошли. Офицеры, как и всегда, вперед не вырывались, но наши бойцы за многие дни боев научились их различать.

Щелкнули сухие одиночные выстрелы снайперов, и то в одном, то в другом звене цепи падали фашистские командиры. Впереди идущие солдаты, не замечая, как выходили из строя офицеры, шли вперед и строчили из автоматов.

Снайперы продолжали стрелять. Уже падают и солдаты. Вражеская цепь редеет. Не рвутся ни снаряды, ни мины, но с каждой секундой число врагов убавляется.

— Шума нет, а толк большой! — радуется Куликов, быстро перезаряжая винтовку.

До наших позиций оставалось метров семьдесят, когда по сильно поредевшей цепи противника дружно открыли огонь наши автоматчики. Гитлеровцы залегли и, не слыша привычных окриков своих лейтенантов, начали отползать назад.

Схватка с численно превосходящим противником закончилась быстро. Более трехсот трупов оставили фашисты на поле боя.

Скупой на похвалу генерал Чуйков, наблюдавший всю картину боя, сказал командиру полка Метелеву:

- Молодцы у тебя снайперы!

* * *

Василий Григорьевич Зайцев, уроженец Приуралья, в начале Великой Отечественной войны служил на Тихоокеанском флоте начфином одного из боевых кораблей. По личной просьбе был направлен на фронт и в составе 284 стрелковой дивизии Батюка участвовал в Сталинградской битве, был снайпером, стал здесь одним из инициаторов движения снайперов. Ему присвоено звание Героя Советского Союза. В настоящее время — директор одной из киевских фабрик.

<< Назад

Вперёд >>