26 сентября 1944 года в Равенсбрюк привезли Розу Тельман. Коммунистки постарались поместить ее в красноармейский барак.

Для встречи Розы советские женщины накрыли праздничный стол, словно в день рождения. Я своими глазами видела, какой заботой окружили они верную подругу Эрнста Тельмана. Они умудрились невесть где раздобыть для нее белье, чулки и даже цветной платок, который сами связали.

Через несколько дней в Равенсбрюк привезли и дочь Розы Ирму. Однако лагерное начальство распорядилось, чтобы мать и дочь не общались, и поместило Ирму в блок под названием «Ночь и туман».

Приказ о строительстве этого блока был издан верховным командованием вермахта в декабре 1941 года. Сюда помещали участниц Сопротивления из многих стран. Всякие контакты с внешним миром и другими заключенными лагеря им были строжайше запрещены. Этими мерами нацисты надеялись посеять ужас среди населения оккупированных стран, убить их волю к сопротивлению.

Итак, Ирма попала в блок «Ночь и туман». И тем не менее коммунисткам удалось в первую же ночь устроить свидание матери с дочерью.

На следующее утро после аппеля ко мне подошли мои помощницы из блока «красноармеек» Лидия и Мария.

Мария сказала мне:

— Фрау Шарлотта, нужно срочно в блок «Ночь и туман», передать кое-что Ирме от ее матери.

Никто из посторонних не имел права входить в этот блок, отважиться на это могли только мы, слесарная команда. На сей раз мы не доложили блоковой о своем приходе, а сразу же начали возиться в умывальном помещении, которое в это время бывало пустым.

Пока Лидия и Мария с разводными и гаечными ключами делали вид, что заняты какими-то трубами, я разыскала в блоке свою знакомую и попросила ее незаметно прислать в умывальную Ирму Тельман.

Вскоре туда вошли две молодые девушки.

— Добрый день, Ирма,— сказала я одной из них. Она удивленно посмотрела на меня и с недоверием сказала:

— Я тебя не знаю.

Я ответила:

— До сегодняшнего дня я тебя тоже не знала, но на тебе платок, который наша Мария связала для твоей матери. Мария — «красноармейка». И Лидия — тоже. Они хотят тебе что-то передать от матери.

Оставив девушек одних, я вышла, чтобы сторожить умывальную.

На следующий день Ирму отправили в Нойбранденбург, в филиал Равенсбрюка. А Розу Тельман по решению лагерного начальства перевели в блок «Ночь и туман». Там она тяжело заболела. Это было опасно, потому что против ее фамилии стояли роковые буквы «В. Н.» — «возврат нежелателен»,— равносильные смертному приговору. Но в конце концов немецкие антифашистки поместили Розу Тельман в ревир и этим спасли ей жизнь. Летом 1944 года я встретилась в лагере с Шарлоттой Айзенблеттер и Катей Нидеркирхнер. Они жили в соседнем с нашим третьем блоке. Шарлотта была известна в партии. После Ноябрьской революции в Германии, когда ей было пятнадцать лет, она примкнула к молодежному-рабочему движению. Стала вести антифашистскую пропаганду среди рабочих, участвовала в нелегальной работе, перед арестом, в феврале 1942 года, была членом антифашистской организации, руководимой Робертом Уригом. Два года она провела в Равенсбрюке, все время ожидая процесса, который — она знала это — означал для нее смертную казнь. Шарлотта была очень спокойна, всегда приветлива, никогда не жаловалась и не говорила о том, что ее ожидало.

Катя Нидеркирхнер тоже рано вступила в КПГ. Ее отец, попав в русский плен, в 1917 году участвовал в Октябрьской революции. Весной 1933 года семье Нидеркирхнер пришлось покинуть Германию и эмигрировать в Советский Союз. Катя с воодушевлением принимала участие в строительстве социализма. Но после нападения Гитлера на Советский Союз у нее была только одна мысль: помочь коммунистам на родине в их опасной нелегальной работе. Однако это ей не удалось. Еще раньше, чем она добралась до своей цели — Берлина, ее по нелепой случайности арестовали. Девять месяцев ее переводили из одной тюрьмы в другую, избивали, подвергали пыткам, но она не выдала ни одного имени, не назвала ни одного адреса ее товарищей — немецких коммунистов. Тогда ее отправили в Равенсбрюк.

По характеру Катя была более живой, чем Шарлотта. Мы постоянно приставали к ней с просьбами рассказать о Советском Союзе. Она рассказывала с радостью, не уставая. Любила петь вместе с нами, когда мы вечером собирались все вместе в блоке.

Коммунистки относились к обеим мужественным женщинам с любовью и нежностью, старались развлечь их, чтобы они не думали о своей страшной неминуемой судьбе.

Шарлотту Айзенблеттер казнили 25 августа 1944 года в Берлине, в тюрьме Плётцензее.

Через несколько недель отправили в карцер Катю Нидеркирхнер. Несмотря на строжайшую охрану, ей удалось тайно передать своим друзьям несколько строк. 27 сентября она писала:

«Сегодня утром у меня был начальник лагеря и прочитал мне мой приговор — с таким издевательством и цинизмом, чудовище! Ведь они привыкли убивать и получают особую радость, наслаждаясь страданиями своих жертв. Но со мной ему не повезло... Привет всем —- Хильде, Марии, Штерндль, Мими, Герни. Если бы мне можно было что-нибудь пожелать себе, я хотела бы, чтобы вы спели мне: «О, спой же мне песнь, что я должен уйти...».

Утром 28 сентября 1944 года Катю Нидеркирхнер расстреляли.

В 1944 году у меня состоялась еще одна встреча.

Как-то за нами пришла бибельфоршерин, работавшая в бункере: там нужно было исправить водопроводные краны. По нескольким наружным ступенькам мы поднялись на первый этаж. У входа нас встретила СС-надзирательница. Одну за другой стала отпирать двери камер, где краны нуждались в ремонте.

Разговаривать с арестованными было строго запрещено, но многих мы знали. Среди них была и наша блоковая Розль Ёхман.. На нее, двух других узниц и одну монашку донесла лагерная шпионка из нашего блока, и вот уже четыре месяца Розль сидела в одиночной камере. С нами она сумела передать весточку на волю.

В камере, выходившей на южную сторону, находился так называемый особый заключенный. Под окном была приделана доска, на ней стояли горшки с геранью. Мужчина в камере, повернувшись к нам спиной, кормил свою канарейку. Установить, кто это, мы не смогли.

Когда мы закончили работу, надзирательница спустилась по лестнице в подвал. Мы не решались следовать за ней, потому что привязанные внизу у лестницы волкодавы рвались с цепей и злобно рычали. Надзирательница по-придержала псов, и мы смогли пройти. Она послала нас по коридору к нижнему выходу. Бибельфоршерин, которая там сторожила, должна была нас выпустить.

Этот нижний коридор мне уже был знаком. Кроме ужасных сырых карцеров там с правой стороны было пустое помещение, за ним — помещения для экзекуций и дезинфекции. У входа в последнее сидела бибельфоршерин.

С левой стороны было много низких окон. На уровне глаз можно было видеть маленький замкнутый двор, в середине которого красовалась клумба с красными сальвиями.

Неожиданно мимо открытого окна прошли мужские сапоги. Кто бы это мог быть? Мы выглянули в окно и увидали почтенного худощавого седого мужчину с бородкой клинышком. Дождавшись, когда он снова шел мимо окна, я быстро, тихо и отчетливо спросила: «Кто вы?» Так же быстро прозвучал ответ: «Зайтц, Вена». Я прошептала: «Спасибо».

Отрапортовав бибельфоршерин, мы спросили, который час, и я сказала: «Нам следует поторопиться, у нас еще много работы».

На самом же деле мы хотели знать точное время прогулок этого Зайтца из Вены, которое, как обычно в тюрьме, по-видимому, было всегда одним и тем же.

Когда мы вышли из бункера, я сказала девушкам:

— Провалиться мне на этом месте, если это не бургомистр Зайтц из Вены. В бельгийских газетах я иногда читала о нем.

— Мы решили, что об этой встрече я немедленно должна сообщить знакомой австрийской коммунистке.

Эта коммунистка подтвердила, что тот заключенный действительно венский бургомистр Зайтц. Ему семьдесят пять лет. Австрийским коммунисткам удалось установить с ним связь, и он не чувствовал себя таким оторванным от мира и безнадежно забытым.

Австрийские товарищи не случайно так заботились о Зайтце. В 1923 году социал-демократ Карл Зайтц стал бургомистром Вены, В феврале 1934 года, когда социал-демократическое правительство было свергнуто клерикально-фашистской реакцией, он отказался оставить свой пост и несколько месяцев провел в тюрьме. После аншлюса Австрии к гитлеровской Германии гестапо установило за ним строжайшее наблюдение. Заподозрило его в причастности к покушению на Гитлера в июле 1944 года, но не осмелилось казнить этого чрезвычайно популярного в народе человека и отправило его в Равенсбрюк. После освобождения жители Вены устроили ему восторженную встречу. Он умер в феврале 1950 года почетным гражданином своего города.