Впереди предстояло много боевых дел, но меня отзывали из Луцка. Ядзя принесла с «маяка» записку:

«В срочном порядке ждем тебя, пойдешь работать самостоятельно в прежний город. До встречи. А. А.».

По почерку и инициалам я узнал автора записки. Ее написал Лукин. Ядзе я сказал:

— Ну хутор Бодзячив ты пойдешь раньше меня. Кто знает, может, за нами следят. На всякий случай, запомни: отряд может связываться в Луцке с руководителем подполья Виктором Измайловым или его боевым другом Антоном Колпаком. Еще просьба. Пусть Станислав выедет навстречу до Киверец. Вот тебе оружие. Возьми с собой, пригодится.

Ядзя взяла пистолет, запрятала. Вышла, пересекла Стырь, легко поднялась на бугор, откуда дорога вилась в другую часть города. Я постоял несколько минут, провожая взглядом удалявшуюся партизанку.

Виктору Измайлову рассказал, как на хуторе Бодзячив попасть к Станиславу.

- Он всегда вас свяжет с партизанским отрядом. Туда передавайте добытые у гитлеровцев документы. Если понадобится помощь — сигнальте.

Мы попрощались сердечно, по-братски. Прошло более двух месяцев нашего знакомства, а казалось — подружились навечно. Я просил передать подпольщикам благодарность командования отряда за их смелые действия. Мы условились, что Колпак продолжит связь с Григорием Обновленным. На случай провала одной из групп, я сообщил пароль и Нине Карст для связи со Станиславом в Бодзячиве.

Я шел переулком. И вдруг на повороте увидел жандармов. На площади, возле собора, еще одна группа...

«Кого-то караулят или облава? Если так, малоприятная перспектива. Остается идти вперед». Но, к удивлению, я благополучно миновал первый заслон. «Значит, имеют другое задание». И все же, на всякий случай, переложил сверток с бланками и «типографией» в левую руку, а правую высвободил для неразлучного спутника — «ТТ». Позади остались и два других жандармских поста.

Вдаль убегало шоссе. Параллельно ему стелилось полотно железной дороги. Показался поезд. В воздухе белыми облачками повисал клубившийся пар. Состав из Киверец увозил на немецкую каторгу тысячи советских граждан. В тамбурах стояли молодчики из «гитлерюгенда», держа наготове лютых псов.

По шоссе промчалось несколько грузовиков с немецкими солдатами. Зачем спешат они в села? Снова грабить? Теперь редко в каком дворе можно увидеть курицу... Но с каждым днем растет ненависть народа к оккупантам. Партизанские отряды пополняются новыми бойцами.

Обходной дорогой под палящими лучами солнца я пробирался в Бодзячив. Почувствовал острую головную боль. К счастью, вскоре показалась подвода. Ехал Станислав. «Вовремя»,— обрадованно вздохнул я. Лишь в доме Станислава стало легче. Меня привели в чувство Володя Ступин и Ядзя Урбанович, которая добралась сюда на несколько часов раньше. Солнечный удар прошел, но голова еще оставалась тяжелой.

— Ты один?—спросил я у Ступина.

— А разве тебе мало? — улыбнулся он.

Из рассказа Володи я узнал, что во время передислокации партизанской группы Ступин тяжело заболел. Температура подскочила высоко, передвигаться дальше он не мог. Решили до выздоровления оставить его здесь. На хуторе рыскали, жандармы, полицейские, но Станислав уберег партизана от палачей. Теперь Ступин почти здоров, может отправляться в путь.

— Пароль остается прежним. Если обратятся наши люди, помоги, Станислав,— попросили мы на прощанье отзывчивого хозяина.

— Не сомневайтесь, все сделаю.

Втроем мы пересекли большак Киверцы—Колки, по которому часто двигались автомашины с немецкими карателями, и направились к селу Кормы.

Вблизи села Ядзя предложила сделать короткий привал. Жара донимала всех, особенно не окрепшего после болезни Володю Ступина.

— Хорошо бы попить.

- Можно и попить, только придется зайти на хутор.

На пригорке стояло несколько хат. Зашли в крайний двор все вместе. Нас встретила пожилая крестьянка.

— Можно попить водички?—спросили у нее.

— Конечно, прошу! — женщина подала ведро. Мы с наслаждением поочередно утоляли жажду. Ядзя и я были вооружены пистолетами, а Володя Ступин — автоматом.

Возле сарая сидел пожилой мужчина. Когда он увидел автомат, пустился со всех ног в село донести о появившихся «подозрительных».

— Окаянный! — возмутилась крестьянка. — В селе много полицейских и немцев. Уходите по добру, пока те не нагрянули.

Каждая минута решала нашу судьбу.

— Вперед, быстрее! — скомандовал Ступин. Направились к лесу. Впереди бежала Ядзя. Ступин прикрывал отход. Проскочив небольшой перелесочек на юго-восток от села, мы очутились возле болота. Что делать? Мешкать нельзя, фашисты начали погоню, сзади раздались выстрелы. Пули цеплялись за осоку и лозу, со свистом проносились над головами. На пути — торфяные канавы. Первой прыгнула Ядзя. С канавы выбралась без сапог, они застряли в грязи. Даже в такие трагические минуты происшествие с Ядзей рассмешило нас. Вслед за девушкой в канаве очутился я, вытащил сапоги и на бегу передал их Ядзе. Она с отчаянием призналась:

— Нет больше сил моих...

Густой лес укрыл нас от преследователей. В сумерках мы вышли к селу Рафаловка. Здесь перебыли ночь, а с рассветом — снова в путь.

На вторые сутки подошли к расположению отряда. Однако нигде вокруг не видно было признаков жизни. Как выяснилось потом, отряд накануне перебазировался на новое место.

— Веселая штука,— загрустил предельно уставший Володя Ступин.— По-видимому, немцы засекли отряд, и мы легко можем попасть в их лапы.

На всякий случай решили в условленном месте оставить записку. Ее поместили в разрезе срубленной молодой березы. Она гласила: «Находимся у родственников Куряты». Без всякой причины Ступин выстрелил из автомата, хотя знал, что этого делать не следовало. Могли навлечь на себя преследователей. Мы отошли в сторону на километра два от стоянки и расположились на отдых. После дождя ночь выдалась прохладной, пронизывала лесная сырость. Спали неспокойно, часто подымались, дабы разогреться. Ночь оказалась долгой, еле дождались рассвета. Напрягли слух—шорох...

— Кто-то идет,— шепнула Ядзя. Все взялись за оружие, залегли. Шорох нарастал, и показался... дикий кабан. Друзья громко расхохотались. Смех испугал кабана, он бросился наутек.

— Этот гость не случайный,— делал вывод Ступин.— Обычно после того, как уйдет отряд, к месту его прежней стоянки спешат дикие свиньи, волки, лисицы, слетаются вороны. Вот и сейчас забрел кабан...

— Почему же на рассвете, а не ночью? — допытывалась Ядзя.

— Да потому, что ночью мы его напугали автоматной очередью.

Как было условлено, мы направились к родственникам Куряты в Дерманку. Тут в надежном месте решили переждать несколько дней. Но к исходу второго дня сюда явились разведчики отряда Медведева. Оказывается. В ту ночь автоматную очередь Ступина слышали в отряде. Он был совсем близко. Для выяснения обстоятельств утром отправили разведку, которая и обнаружила записку, оставленную нами в срубленной березе.

— Позовите Куряту! — приказал дежурному заместитель командира отряда подполковник Лукин.

Когда Курята явился, Лукин спросил:

— Какие у вас есть родственники и где они проживают?

— Кроме как в Рудне-Бобровской, родственников больше нет.

— А поближе, припомните, может, еще где-нибудь есть? Вот, почитайте.— Лукин передал записку, обнаруженную разведчиками.

Записка сразу устранила недоумение Куряты, он громко воскликнул:

— Володька, жив! Да это же он дает знать о себе!

— Какой Володька?

— Ступин!

— Где он находится?

— В Дерманке! Там у меня есть друзья. Командование отряда выслало в село группу разведчиков. С ними мы благополучно возвратились в отряд.



...Секретный агент украинской полиции Малаховский не предполагал, что взятые им «на крючок» Ядзя Урбанович и я неожиданно исчезнем. Он не спешил нас арестовывать в надежде проследить, с кем мы связаны. У него не оставалось сомнений в том, что мы состоим в связи с подозрительными для власти людьми. Малаховский выяснил и такую небезынтересную для его карьеры деталь, в каких отношениях был с нами полицейский Григорий Обновленный. Агент стал яснее понимать, почему именно у него нашла приют женщина,— как было впоследствии установлено полицией,— посыльная партизанского отряда. Малаховский сделал вывод: Обновленные — соучастники партизан, и с этой новостью поспешил на доклад к шефу. Но тот встретил его весьма неприветливо.

— Вы мальчишка, Малаховский! — крикнул на него Вознюк.— Столько времени тянете нитку с клубочка, а распутать его не можете. Из-под носа ушли большевистские агенты, а вы шатаетесь по улицам без толку.

— Разрешите? — трепетно залепетал Малаховский.

— Не разрешаю! Довольно! Давайте доказательства! Из-за вас господин Pay перестает мне доверять. Слышите? А это значит — я перестану доверять вам. Вас это не волнует?

Когда пыл начальника улегся, Малаховский доложил обо всем, что ему было известно о Григорие Обновленном, и при этом ехидно добавил:

— С превеликим удовольствием сообщаю и такую новость. Бывшая домработница Измайловых утверждает, что жена Вячеслава Измайлова — Лина Семеновна и ее мать — Ольга Моисеевна Первина— всего-навсего... иуды. — Только подумать! А? — вопросительно посмотрел Малаховский на Вознюка.

— Ну... — замялся начальник полиции. — Не большой сюрприз для наших коллег. Все же... Ладно. Вы действуйте энергичнее! Идите!

Вознюк бросил все дела и поехал к начальнику отдела гестапо подполковнику Pay. Он не сразу попал к нему на прием. Украинец и здесь должен был ждать, дабы знал, кто хозяин на этой земле. К Pay входили и выходили вышколенные офицеры, а Вознюк все сидел, нервно перебирая пальцами спички в коробке. Наконец и он удостоился чести переступить порог кабинета фашиста.

— Мы сами займемся Измайловыми,— коротко сказал Pay. — А вы наведите порядок в городе. На улицах подпольщики расклеивают листовки, стреляют в наших офицеров, топят людей, преданных великой Германии, а вы успокаиваете — «все в порядке». Нет, если взялись помогать райху, так помогайте. Не на словах, а делами. Вы меня поняли, господин Вознюк? Работаете вы плохо. Очень плохо! Над этим вам стоит призадуматься! Рекомендую!

— Слушаюсь!

— Вы поняли?

— Так точно!

— Идите!

По приказу Pay гестаповцы отправились по указанным адресам.



Василий Обновленный с утра был в бодром настроении. Ему чертовски везло. Открытая им с разрешения немцев пивнушка приносила приличный доход. Теперь он мечтал о солидной фирме или большом ресторане. А почему бы-и нет? Ведь он прослыл преданным германской империи человеком. Василий надеялся на сочувствие и поддержку немцев в осуществлении заветного желания.

Резкий стук в дверь прервал приятные размышления Обновленного. «Как нахально стучат!» — возмутился он и подошел к двери.

— Кто там?

— Открывай!

Вошли гестаповцы. Впереди оказался среднего роста капитан. В руках он держал коричневую папку.

— Обновленный Василий? — Убедившись, что перед ним действительно тот, кто его интересует, скомандовал:

— Арестовать!

— Меня? За что? — растерянно лепетал Василий.

— Молчать! Оружие есть? Сдать! Обыскать квартиру! Выходи!

— Это явная ошибка, явная ошибка... — завопила жена Василия Клава.— Мы ваши друзья! — старалась она убедить гестаповцев. — Наверное, вам нужен брат Василия — Григорий Обновленный?

Гестаповец грубо оттолкнул Клаву.

— Будьте спокойны, не уйдет и ваш Григорий.

Василия вывели на улицу, втолкнули в черную автомашину. Все, кто стал невольным свидетелем его ареста, видели его испуганные, часто мигавшие глаза и трясущуюся нижнюю губу. Весь его жалкий вид вызывал отвращение. Люди по этому поводу судачили: «Не бей в чужие ворота плетью, не ударили бы в твои дубиной».

С Григорием Обновленным гестаповцы обошлись строже. Ему приказали стать у стенки с поднятыми вверх руками, а в это время в квартире производился тщательный обыск.

— Давно знаете Струтинскую? — тут же, в квартире, строгим тоном спросил гестаповец.

— Такую не знаю.

— Она останавливалась у вас? Припомните!

— С такой женщиной не встречался.

— А с ее сыном? Тоже не встречался?

— Нет.

— Врешь!

После обыска Григория закрыли в машине и увезли.

Два брата по-разному вели себя на допросе в гестапо. Григорий решил все отрицать и тем самым не дать повода для малейших подозрений. Допрос вел лейтенант с широким, скуластым лицом.

— Стоит ли тебе объяснять, как следует себя вести? — уставился он на Григория. — Ты же знаешь! Говори! Сможешь с нами еще поработать.

— Я работаю честно в пользу Германии.

— А связь поддерживал с партизанами тоже в пользу Германии? Ты забываешь, что, если бы не мы, немцы, вас бы давно, продажные шкуры, уничтожили большевики. Грош вам цена! Отвечай!

— Я сказал правду, проверьте.

Лейтенанта бесила наигранность Григория. Он с силой ударил его по лицу. Григорий молчал.

Василий юлил перед палачами как мог. Он обещал изловить всех партизанских агентов. Только бы ему поверили, выпустили.

— Я доказал свою преданность фюреру,— захлебывался он. — В этом вы и в будущем убедитесь, если я...

Григория и Василия Обновленных отправили в ровенскую тюрьму.