В двух километрах от восточной окраины Луцка, по проселочной дороге медленно ехала подвода. На ней восседал пожилой рыжий немец и время от времени понукал лоснящегося жеребца.

— Но, красавец, домой! Но!

Гохшистер уже много лет пребывает на интендантской службе, зарекомендовал себя исполнительным, дисциплинированным солдатом. Начальство относилось к нему с доверием, часто поощряло, ставило в пример другим. И если видели, что Гохшистер везет какой-нибудь груз, его не проверяли, тех, кто ехал с ним вместе, не задерживали.

Это обстоятельство как нельзя лучше пригодилось в то раннее утро, когда на перекрестке Гохшистера встретили трое путников.

— Гутен таг! — громко приветствовал один из них — белокурый парень с вещевым мешком за плечом.

— Гутен таг, — искоса поглядел немец.

— С операции идем, красных бандитов били, может, подвезете нас в город? Устали...

Возница придержал лошадей.

— Кто такие?

— Полицейские.

— Луцкие?

— Да.

— Садитесь!

Алексей Абалмасов неплохо знал немецкий язык и всю дорогу безумолку болтал с рыжим.

— Слава богу,— угодничал он,— немецкая армия благополучно закрепилась на новых рубежах. Думается, теперь уже прочно.

— Скоро о солдатах фюрера заговорит весь мир, — заносчиво произнес немец.

— Дай бог!

На улице Шевченко трое полицейских поблагодарили немца за услугу и дальше пошли пешком. А вечером они явились на квартиру к Савельевой. Абалмасов ей объяснил, что прибыли в Луцк по специальному заданию. Вместе с подпольщиками им предстоит выполнить серьезное поручение.

— А для этого нужно временно устроиться на работу. Это будет трудно?

— Раз нужно, попробуем. — Паша задумалась. — Документы у вас надежные, но работу найти сейчас нелегко.

В устройстве партизан приняла участие и Анна Остаток. Она работала уборщицей в гебитскомиссариате. Беседуя с Пашей, она вспомнила, что туда недавно требовались дровосеки.

— Пойдемте, попроситесь, авось повезет, — вызвалась Анна проводить партизан к гебитскомиссариату.

Все устроилось быстро. После недолгого опроса в канцелярии их временно приняли на работу дровосеками. В тот же день они пилили дрова.

Прошла неделя. Вместе с партизанами работал ранее принятый сюда мужчина, в потертом пиджаке и замасленной фуражке. Лицо у него было землистого цвета, щеки и лоб изъедены оспой. Незнакомец назвался Василием Сорокиным.

— Издалека? — поинтересовался однажды Абалмасов.

— Из Вятки.

— Ого, откуда тебя задуло! — пошутил Абалмасов. Немного погодя он другим тоном спросил: — А чем ты там занимался? Тоже дровосеком был?

— Кабы не война, может, был бы на другой работе, — уклонился от прямого ответа Сорокин.

— А здесь давно?

— Первый год, я из пленных.

В последующие дни партизаны присматривались к Сорокину, но ничего определенного не могли о нем сказать. А сегодня Алексей его спросил:

— Надоело тебе здесь, дружище?

— Да и тебе, я вижу, не меньше, — огрызнулся рябой. Абалмасов нахлобучил фуражку на лоб и настойчиво повторил вопрос.

— Э!.. Да что там! — раздался неопределенный ответ.. «Видно, очень осмотрительный человек», — пришли к выводу партизаны.

Хлынул нежданный летний дождь. Дровосеки забрались в сарай, скрутили козьи ножки, и голубой дымок поплыл вверх. Сорокин загасил папиросу, затянул потуже ремень на рубашке и направился к выходу.

— Куда же под дождь, приятель? — пытались задержать коллеги. — Смотри, льет как из ведра.

— Я не из глины, а дождь не дубина.

Когда Сорокин ушел, Абалмасов сказал:

— Оно и к лучшему. Обсудим наши дела.

Первый порыв дождя ослабел, и теперь он лишь моросил. Во дворе — ни живой души. Партизаны негромко советовались о том, как лучше осуществить диверсию. Даже легкий шепот Абалмасова был слышен в тишине. Он предлагал взорвать здание в момент, когда в нем соберутся фашисты на совещание, и в ту же ночь вывесить красный флаг над зданием генералкомиссариата. В это время другой дорожкой к сараю возвращался Сорокин. Он услышал шепот, остановился, прильнул ухом к доскам. Лицо его вытянулось, уши оттопырились, нижнюю губу прикусил. Кто-то громче повторил, что необхо-димо взорвать здание с двух сторон, дабы ни один фашист из него не выбрался.

— Ай-яй, что задумали! — Сорокин стоял как вкопанный, не шелохнулся. Из состояния оцепенения его вывел кашель. Сорокин отскочил от стенки сарая и специально зашлепал по грязи. На дворе уже выпогодилось, и дровосеки принялись за работу. Лица у всех были сосредоточенные. Неспокойные мысли терзали Сорокина. Нет, он не мог упустить удобный случай выслужиться...

— Зайду в магазин, продавщица обещала буханку хлеба. На это время условились... — Замялся. — Не любит неаккуратных.

-— Э, да тебе, дружок, везет — и хлеб и баба есть.

Сорокин шел по улице, ведущей к управлению гестапо, не вызывая у прохожих интереса. Невзрачный на вид, он ничем не обращал на себя внимания. Но Паша к нему присмотрелась. Лицо этого чуть сутулого человека ей показалось знакомым, однако не могла сразу вспомнить, где его видела. Прошла еще несколько шагов и аж руками всплеснула: «С дровосеками!» Да, они ей рассказывали, какой замкнутый сибиряк с ними работает. А потом она его видела с ними после работы. Да, да, он самый! Паша -обратила внимание на то, как Сорокин задержался возле входа в здание гестапо. Вот он снял фуражку, украдкой перекрестился и нырнул в помещение. Так вот он какой! К лицу Паши прилила кровь. Ей хотелось подбежать, схватить его за рукав, оттянуть от зловещего здания. Но Сорокин скрылся.

Василий Сорокин действительно бывал в Вятке. Но там он находился не по своей воле. В 1939 году он «подрезал» сельского активиста в селе на Тернопольщине за то, что тот всячески поносил кулаков. Житья не давал! На тайной сходке подкулачники задумали убрать советского «орателя». Выполнить «святое дело» поручили Василию Сорокину.

Когда активист возвращался из клуба домой, к нему из-за угла подкрался Сорокин, нанес несколько ножевых ран и скрылся. Однако земляк остался жив. Убийцу нашли, осудили и выслали на Север. Там и отбывал наказание. Во время Великой Отечественной войны Сорокину дали возможность кровью искупить свою вину. Но при первом удобном случае он переметнулся на вражью сторону. Теперь по заданию оккупантов он присматривался к «смутьянам» и докладывал о них своим хозяевам.

Вот и сейчас Сорокин торопился доложить о подслушанном у сарая разговоре. Паша не знала истинных намерений рябого, но его приход в гестапо встревожил девушку. А вдруг он донесет на партизан? Может, пронюхал о их замыслах? Время бежало быстро. «Надо их предупредить, немедленно!» Сердце стучало: «Скорее, скорее»...

Торопливым шагом добралась до гебитскомиссариата.

Во дворе, ничего не подозревая, по-прежнему работали партизаны. Паша сообщила о «визите» Сорокина в гестапо. Туда его, конечно, привела серьезная причина, но вот задача — какая?

— Я думаю, этот тихоня подслушал нас,— уверял всех Абалмасов.— Есть нужда отсюда удалиться, а там посмотрим. В случае напрасной тревоги — доработаем вечером.

Своевременно предупрежденные Пашей, партизаны успели скрыться. Гестаповцы прибыли с опозданием на пятнадцать минут и никого уже не застали. Тогда они расставили на улицах пикеты, перекрыли все дороги из города.

Паша не успела связаться с Измайловым. Собрались Громов, Косяченко и Ткаченко. Как быть? Выбраться партизанам из Луцка невозможно, оставаться в городе им тоже нельзя.

— Придется идти на риск,— резюмировала Наташа Косяченко.— Ночью они должны пробиться в лес.

— Рисковать, конечно, придется, — задумалась Савельева.— А что если попробуем связаться с знакомым шофером и обеспечить их транспортом...

Ранним утром по улицам Луцка промчалась, поблескивая никелем, машина гебитса. При ее появлении патрули расступались и брали под козырек. За рулем сидел дюфер в чине ефрейтора. Его удалось подкупить. Он согласился вывезти за город трех парней, заранее испросив разрешение поехать за грибами. Машина с притаившимися в ней пассажирами благополучно миновала городскую черту. С каким комфортом уезжали партизаны из подготовленной для них западни! Какой смелый, дерзкий план придумала Савельева! Сами немцы подняли перед беглецами шлагбаум.

Перед осуществлением замысла партизаны передали подпольщикам красный флаг, который намеревались сами поднять над Луцком.

— Не успели,— огорчился Абалмасов. — Теперь черед за вами, друзья. Его хорошо бы водрузить на здании генералкомиссариата.

Паша взяла из рук партизана алый стяг и прижала к груди. На ее лице проступила бледность. Радостное волнение трепетно пробежало по всему телу. Красное знамя? Как много оно означало для ее жизни, для благополучия советских людей, для свободы родной Отчизны. Комсомолка знала, что знаменосцы увлекают за собой в бой воинов, и если ослабевают их раненые руки, древко с алым полотнищем и золотистой пятиконечной звездой подхватывают другие, сильные руки и со знаменем идут на смертный бой с врагом. В ее руках — боевое знамя, и она почувствовала себя знаменосцем в нелегкой борьбе, волей судьбы выпавшей на ее девичью долю.

Паше казалось, что она в состоянии сейчас одна совершить ратный подвиг, но опомнившись, поняла, сделать, ей одной не под силу. И все-таки твердила себе, что именно она с другими товарищами подымет над исстрадавшимся городом красное знамя Родины.

...Окрашенное в желтый цвет двухэтажное здание отдела генералкомиссариата в лучах заходящего солнца блестело позолотой. Слабый ветер легко трепал на мачте фашистское знамя. Николай Громов, Паша Савельева и Виктор Измайлов замедлили шаг и подняли вверх головы.

— Высоко! — тихо промолвил Громов. — Но действуем, как условились,— когда совсем стемнеет.

Солнце за день согрело зябкую землю. В воздухе повисла невидимая испарина. Земля дышала! «Как же там, в родном Ржеве?» — думала Паша. Вспомнился далекий огонек ее детства, далекий и никогда не меркнущий. В легком платьице с такими же любопытными сверстницами она бродила по перелескам, на лужайках собирала цветы. Ее огорчали: «Они же не пахнут!» А Паша отвечала: «Зато красивые!» И так легко было на душе...

А сейчас она идет по земле, лежащей за тысячи километров от родного края, но цветы здесь благоухают так же как там, на той стороне.

— Какой чудесный аромат! — вслух выразила Паша свой восторг.— А вы разве не чувствуете нежного запаха?—обратилась она к Громову.

Николай с укором посмотрел в оживленное лицо девушки. «Размечталась!»— недовольно буркнул он под нос. Но тут же обозлился сам на себя.

— Как же, чувствую,— мягким голосом подтвердил Громов.— Очень хороший запах, правда, Виктор? — попытался он загладить свое раздражение.

— Да, да, дышу полной грудью.

С цветами у Паши связано много воспоминаний. Выпускной вечер в средней школе. Какие пышные букеты им преподнесли! По установившейся традиции она с цветами бродила вместе с подружками по улицам до рассвета. А дома ее ожидал еще один сюрприз: большая корзина цветов. Какая прелесть!.. Когда поступила в институт — снова в руках пышные розы. А разве обошлось без букетов после окончания института? Нет, конечно! С цветами Паша поехала на работу в Луцк. Их преподнес черноволосый, с выступавшими скулами, московский студент. Он шептал тогда сияющей Паше: «Скоро приеду к тебе, милая».

— Навсегда?

— Да, моя любимая.

Но война оборвала радужные надежды молодых: в первых боях московский студент, отличник учебы и страстный шахматист, погиб. Тяжело переносила Паша утрату...

Никто не нарушил ее воспоминаний. Квартал шли молча. Возвратились. Снова показалось здание отдела генералкомиссариата. Но время для действий еще не наступило. Каждым овладела мысль: как лучше выполнить операцию?

Трое друзей вышли на Словацкую улицу, а затем свернули в парк Шевченко. Безопаснее оказалось подойти к зданию с тыловой стороны. Анна Остаток во время уборки в одной из комнат, как условились, оставила от-крытым засов третьего окна от угла.

На дворе стемнело, небо заискрилось звездами. Громов и Измайлов, осторожно ступая, подобрались к окну. Чтобы на него взобраться, надо руками ухватиться за выступ, а ногами скользить по стене. Сделали иначе. Громов оперся спиной о стенку и сцепил пальцы рук, создав таким образом ложе для ступни. Без слов Виктор поставил правую ногу, как это делают акробаты, а затем левой ногой оперся о плечо. Теперь окно было на высоте головы. Легким толчком открыл раму и, чуть подтянувшись на руках, бесшумно взобрался наверх. Как ни был смел Виктор, все же сердце колотилось. Не приходилось ему раньше вот так, как воришке, проникать в помещение. Он предпочитал всегда идти в открытый бой. Но все же — нужно действовать...

Громов залег за кустами, держа на изготове пистолет и гранату. Он рассчитал — если операция провалится, часовой забьет тревогу. Тотчас он его уберет и прикроет отход Виктора из опасной зоны.

Паша осталась поодаль от здания. В случае опасности — дважды мяукнет. В рассеянных лучах уличного фонаря она отчетливо видела часового с винтовкой наперевес. Вслушивалась в каждый шорох. Минуты тянулись, вокруг было тихо. Внезапно послышались чьи-то шаги. Паша насторожилась. Из мрака, шурша песком, отделились три тени. Потом еще одна. Паша сообразила: смена караула. Трое солдат и разводящий.

К этому времени Виктор из комнаты проник в коридор. Зажечь свет он не решался. Пробираться приходилось наощупь. Наконец лестница привела его к чердаку. К счастью, на массивной двери висел неисправный замок. Виктор легко снял его. Испытывал ли он в эти минуты страх? Нет! Но все же неприятное чувство в нем копошилось. Нервы? В смотровое окно снизу долетел чужой говор. Четко щелкнули каблуки. Виктор услышал: «Сдал! Принял! За мной!»

Новый часовой осмотрелся вокруг, поднял вверх голову: «Все на месте». Сделал несколько шагов и остановился. Паша определила: «Этот выше прежнего».

Виктор поднялся на черепичную крышу, лег плашмя на живот. Перед ним лежал в ночном мраке мертвый город. Только местами кустились электрические лампочки, да по одной или двум улицам бежала золотая нитка огней. Послышался шорох, ему откликнулся другой. Ни один звук не пропадал в такой напряженной тишине. Где это? Будто сдавленный со всех сторон неведомой силой, Виктор вытянул шею и прислушался. Если в такие минуты допустить малейшее ослабление воли, не трудно перешагнуть и черту трусости. Не таков коммунист Виктор Измайлов! Кто любит, как он, свою Родину, тот не переступит этой зловещей черты. Однако сердце стучало гулко. Виктору предстояло преодолеть не более двух метров, отделявших его от мачты, а они казались бесконечными.

Идти в рост или ползти? Выбрал второе, так вернее. Стараясь не создавать шума, он пополз к укрепленному флагу. Вот он, символ тьмы и насилия! Теперь ты сгинешь! Сейчас! Виктор вынул из кармана перочинный ножик и проворно срезал им холст со свастикой. Не спеша расправил алое полотнище, которое держал за пазухой, прикрепил к древку. Красное знамя зареяло! Виктор почувствовал такой прилив сил, такое вдохновение, что готов был сражаться с целым вражеским взводом.

Вниз Виктор спускался увереннее, душа пела. И как только он показался в окне, подскочил Громов, подставил плечи, и Виктор легко спустился на траву, Без слов они крепко обнялись.

Николай, Виктор и Паша выбрались на другую улицу и оттуда, укрывшись в каком-то дворе, некоторое время любовались советским флагом. На сей раз его оберегал... немецкий часовой.

У моста Бема подпольщики спустились к излучине Стыри, как того требовал Громов, замочили обувь. А когда над городом занялся рассвет, разводящий увидел на здании чужое знамя. Он истошно завопил: «Что это значит?!» Часовой побледнел, растерянно твердил, что никого не видел и ничего не слышал. Наивные доводы бесили разводящего. Рассвирепев, он кричал в лицо: «Болван! Под суд! На передовую!»

Всего несколько десятков минут развевался над оккупированным Луцком советский флаг, водруженный подпольщиками. Может быть, немногим удалось увидеть в то утро красное знамя над городом, но дерзкий и смелый поступок как нельзя лучше засвидетельствовал перед всеми отвагу и мужество советских патриотов.

А их ряды росли, мужали. В Луцке уже действовало боевое подполье. В нем объединились Виктор Измайлов, Мария Дунаева, Паша Савельева, Наташа Косяченко, Николай Громов, Олег Чаповский, Мария Галушко, Шура Белоконенко, Мария Василенко, Нина Карст — хозяйка конспиративной квартиры, где и мне довелось прятаться от полицейских и жандармов. Активно в подполье включилась Анна Остаток, солдатка с открытым мужественным лицом. Она всегда бурно высказывала свою ненависть к немцам, принесшим на нашу землю горе и смерть. В самом начале войны погиб ее муж в жестокой схватке с врагом, и она поклялась мстить фашистам и никогда не проявлять трусости. В группе были инженер-полиграфист Алексей Ткаченко, повар Антон Колпак, фельдшер Варфоломей Баранчук, адвокат Вячеслав Измайлов и артист Борис Зюков. Это уже была организованная сила, которую умело направлял подпольный обком партии. Все ее участники собирались на «день рождения», подруги «отмечали» юбилейные даты, но фактически это был лишь предлог для сходок. Часто, обсуждая боевые задания, собирались и по три-четыре человека.

Мне приходилось бывать на таких встречах. Я всегда помнил свою главную задачу — наладить разведку в Луцке. Ведь передо мной была поставлена определенная цель: установить связь с подпольщиками, организовать наблюдение за передвижением воинских частей противника, со-брать данные о фашистских верховодах и разведать возможность их уничтожения.