Дождь лил весь день. По улицам Луцка бурлили потоки мутной воды. Возле хлебной лавки тянулась длинная унылая очередь. За ней с тяжелой плетью в руке присматривал куценогий полицай.

Вечером вместе с Антоном Семеновичем Колпаком мы пошли к Измайловым.

— Знакомьтесь, — представил меня попутчик. — На дворе слякоть, деваться некуда, — продолжал он, — давай, думаю, зайдем, поиграем в карты. Или не вовремя нас занесло?

— Пожалуйста, мы тоже не прочь от мирских забот отвлечься, — приветствовал высокий, с буйной прической и широким красивым лицом Вячеслав Васильевич.

Мы сели за круглый стол и начали играть в «66», оживленно беседуя на отвлеченные темы.

Вячеслав Васильевич снял очки, протер их.

— Погода прескверная.

— Как и настроение, — отозвалась его жена Лина Семеновна. — Утром повстречала старого «знакомого» — Малаховского. Важничает как. Еще бы — агент полиции! Всегда щурится, будто что-то ищет в тебе.

— Чего ж удивляешься, Лина,— пробасил муж,— собака и в собольей шубе блох ищет.

Меткая реплика Вячеслава Васильевича рассмешила всех, а Лина Семеновна даже не улыбнулась, не изменила интонации голоса:

— А какой был? Ой, ой! Только и видели от него поклоны. Утром, бывало, встретит на улице, трижды о здоровье справится. Не зная его, впрямь подумаешь — сердечный какой!

— Ты, родная, напрасно его так хулишь, — не сдавался Вячеслав Васильевич. — Малаховского все нынче с почтением встречают.

Доводы мужа не убедили Лину Семеновну.

— Власть переменилась, по-другому он и завыл! Разговор о Малаховском заинтересовал меня. Было ясно, речь шла о предателе.

— Чего же этот Малаховский щурится? — с веселой ноткой включился я в беседу.

Лина Семеновна не сразу ответила. Перетасовала карты, раздала их.

— То ли в глаза не может смотреть людям, то ли присматривается к ним. Ну и пусть, цену ему мы хорошо знаем...

За окном темень. Ветер разогнал тучи, и сразу стихла однообразная дробь капель. Через открытую форточку в комнату струился сырой воздух. Раздался мелодичный звон часов. Восемь ударов. Раньше в такое время жизнь бурлила, а сейчас замирала.

— Нам пора, — поднялся Антон Семенович, — далековато идти, пока доберемся домой, в аккурат комендантский час начнется.

— Приходите завтра пораньше, — любезно пригласил Вячеслав Васильевич. — Виктор дома будет. Он азартный игрок.

— Спасибо, придем.

Когда мы шли к Колпаку домой, он по дороге рассказал все, что знал о Викторе Измайлове. Внимательно слушал я Колпака. Именно такой парень нам и нужен, подумалось. Хотя с Виктором я еще не был знаком, однако проникся к нему уважением.

На следующий день за чаем у Измайловых Виктор спросил меня, давно ли я в Луцке, чем занимаюсь.

— В Луцке недавно, работу подыскиваю.

— Какую?

— Какая прийдется по душе.

Внимательно слушал нашу беседу Вячеслав Васильевич. Он, видимо, вспомнил, как ему приходилось искать работу. До марта 1942 года семья перебивалась тем, что меняла вещи на хлеб. Украинские националисты донесли на него местной полиции, его арестовали.

— Если скажешь правду — отпущу домой, — обещал начальник полиции Вознесенский. — Ты коммунист?

— Нет!

Полиция не располагала точными данными о принадлежности Вячеслава Васильевича к Коммунистической партии. Адвокат по профессии, Измайлов учел это обстоятельство и потребовал очной ставки с доносчиком.

— Ишь чего захотел! — рассмеялся в лицо толстолицый полицай. — А почему же ты не работаешь? Большевиков ждешь? Напрасно! Их песенка спета!

— Я юрист и хочу работать.

— Надо работать, а не только хотеть! — сердито оборвал его Вознесенский. — А то, пожалуй, с добровольцами поедешь в Германию.

Улик не оказалось, и Вознесенский отпустил Измайлова. А через две недели по указанию начальника арбайтзамта * (* Биржа труда) Пителя Вячеслав Васильевич устроился грузчиком на крупорушке. С тех пор в семье Измайловых наступило некоторое облегчение. В доме появился хлеб, чай пили с сахаром.

Виктор ответил мне:

— Работу найдете, прийдется ли по душе — не знаю. Ведь это еще и от вас зависит...

Намек был весьма прозрачным — речь шла о борьбе с оккупантами.

При последующих встречах с Измайловым шло взаимное «прощупывание». Однажды, рассказывая о появившейся в городе листовке с сообщением Советского Информбюро, Виктор с воодушевлением воскликнул: «Молодцы ребята!» А я ему в тон:

— С такими молодцами не грешно бы познакомиться!

— Для чего?

Наступил момент, когда требовалось сказать правду. И я ответил:

— Для дела. Можно было бы создать подпольную коммунистическую организацию.

— Она уже существует, — с решимостью ответил Измайлов.

Услышав долгожданное откровение, я поднялся из-за стола, подошел к Виктору вплотную, взял его теплую руку в свои руки и от души крепко ее пожал.

— Очень рад. Я из партизанского отряда.

— Тем лучше для нас обоих. Задача у нас одна. Откроюсь, мы давно ждали этой встречи. Нам нужна ваша помощь.

— А нам — ваша!

— Вот и чудесно!

На маяк Ядзя передала краткую записку, в которой сообщалось об установлении связи с партийным подпольем. Отныне дела должны были пойти куда веселее, чем прежде.

В полдень Ядзя возвратилась в Луцк. Владимир Ступин передал ей весточку от партизана Александра Бурлатенко. В ней было всего несколько слов, но как много они значили для нее: «Будь осторожна. Скучаю. Жду.» Ждет! Как хорошо сознавать, что тебя ждут, думают о тебе, что ты нужна...

Ядзя до мелочей знала жизнь своего друга. И часто думала: разве его жизнь сложилась лучше, чем у нее? Рано Александр лишился материнской ласки. И не потому, что мать постигло несчастье. Нет! Женщина жила в свое удовольствие, а сын ей был обузой, она отдала его на воспитание чужим людям. Много пришлось пережить обид. Мыкал горе и подался, куда глаза глядели.

Донбасс. Маленьким скитался по городам и поселкам. С новым другом, таким же, как и он, беспризорником Пузырем, бродяжничал, воровал. Но это не стало призванием в его жизни. Опротивило все. Тоска по матери привела в отчий дом. Мама! Он думал —бросится ей на шею, обнимет, расскажет, как тяжело без нее. Но перед ним стояла безразличная женщина. Холод, с которым она встретила сына, пронизывал юношеское сердце. Зачем было кривить душой? Целовать? Нет! Нет! Обойдется без поцелуев!

С тем и ушел.

А потом долго еще оставался в объятиях улицы. Никого вокруг из близких, родных, кто бы унял боль души, приласкал.

Беспризорники окрестили его непонятным именем Колодка. И ничего, кроме этого имени... Однако он нашел в себе силы, проявил волю, «оторвался» от «пузырей», пристроился учеником к мастеровому человеку полюбил труд и очень увлекся бондарным делом.

Дни потекли по-новому, они приобрели смысл, повели свой счет, появился интерес в жизни. Отныне он не чувствовал себя лишним человеком. Не успел оглянуться — призвали в Красную Армию.

Война выбила его из колеи. После ранения и непродолжительного лечения вместе с другими смельчаками он отправился в глубокий тыл врага. Туда его влекли неиз-веданные тропы мужества.

И он оказался в родных местах, милых его сердцу украинских лесах. Все в отряде знали, что Бурлатенко души нечает в Ядзе. А тут еще подзадоривали парни. «Любви, огня и кашля от людей не спрячешь, — говорили ему. — Поэтому лучше открыться — и дело с концом». Александр пытался отшутиться, мол, «любовь — кольцо, а у кольца нет конца». Но потом с юношеской застенчивостью признался: Ядзя, не спросясь, поселилась в его сердце. Так и рассказал ей Александр, как говорил боевым товарищам. Кончится война — поженимся. А может, и раньше? Прямо в партизанском отряде! Чего откладывать. Так легче будет во всем...

Мечтая о любимом человеке, Ядзя не заметила лисьего шага агента. Лишь на улице Ковельской бросилось, как неуклюже прятался от ее взора тип с неприятной наружностью. На углу она обернулась, убедилась в слежке и повела агента по ложному следу. Изменив маршрут, Ядзя подолгу толкалась в магазинах, быстро переходила дорогу, искала «знакомых». Лишь под вечер, утомленная и встревоженная, Урбанович встретилась со мной.

— Загулялась ты сегодня, — упрекнул я ее.

— Загулялась! — зло огрызнулась Ядзя.— Тип один привязался, еле отмоталась от него.

- Кто такой?

— Не знаю.

— В форме?

— Нет, в штатском.

— Значит, мало приятная личность, — пришел я к выводу. — Были бы у нас хорошие документы - побегал бы этот хлыст!

В городе участились облавы, и мы легко могли попасть в гестапо или, в лучшем случае, на каторгу в Германию. Надо было оберегаться и на квартире Обновленных. Нас уже предупреждала Мария Степановна, что за стеной проживает старший брат ее мужа Василий Обновленный с женой Клавой, которым лучше не попадаться в руки. Василий вообще слыл садистом. Таким он успел зарекомендовать себя еще в юные годы. Часто избивал родную мать, «случайно» угодил каким-то тяжелым предметом по голове малолетнего Пети. Не избежала жестокой участи и его сестренка Надя. От систематических побоев девочка сошла с ума.

Василий активно сотрудничал с гестапо. Такая работа была ему по душе. Вскоре он напялил на себя форму «СС», но в дни специальных поручений ходил в штатском костюме. По этому поводу о нем говорили горожане: «Змея меняет шкуру, а не натуру». К его садизму прибавилась необъяснимая ненависть к Советской власти. Все это делало его безучастным к людскому горю. Он на улицах с неиссякаемой злобой охотился за беззащитными людьми, задерживал «подозрительных»...

Василий вошел в доверие к гестаповцам, ему разрешили открыть по Ковельской улице трактир. Если в нем подвыпившие посетители проявляли неосторожность в выражениях по поводу «нового порядка» — их ждало гестапо. Трактир стал не только притоном для падших, а и удобным для фашистских агентов «пунктом прослушивания».

В кабачок как-то зашел полицейский агент Малаховский. Он выпил стакан крепленого вина и отправился к жене брата Василия Марии Степановне выяснить, не являюсь ли я сыном женщины, приезжавшей сюда раньше.

— Со мной не шути! — грозился агент. — Я должен все знать! Иначе...

В тот же вечер я перешел на другую конспиративную квартиру, к Нине Карст, проживавшей по улице Дольной, N21. Утром, когда Нина ушла на работу, ее шестнадцатилетний брат Костик обратился ко мне:

— Может, я чем-нибудь могу вам помочь?

— А ты не боишься?

— Я же мужчина!

— Так вот, «мужчина», будь добр, сходи в город, купи курева, а то уши пухнут. Потом потолкуем.

Костик не ожидал такого мелкого поручения, но послушно отправился его выполнять.

— Хорошие сигареты, — похвалил я юношу, когда он возвратился из города. — А теперь - за дело.

По моей просьбе Костик сообщил Ядзе место моего нахождения, но строго предупредил — без согласия сюда не появляться! Днем Костик пошел к реке. Там он обнаружил сложенную вдвое желтого цвета карточку. Когда он ее развернул, в ней оказалась другая карточка, только другого цвета. Не подозревая их настоящей ценности, Костик принес карточки домой.

— Нашел у реки. Может, они вам, дядя Коля, пригодятся?

Это были «мельдкарта» и «аусвайс», выданные Луцкой городской управой на фамилию Товстухи Николая Владимировича. Тщательный осмотр находки убедил меня в возможности переделать удостоверение на другую фамилию. Я снял копию круглой печати, чтобы затем ее поставить на мою фотокарточку и с усердием принялся выводить чернила. Циркуль, чернила, резинку принес Костик. Вклеив мою фотокарточку, Нина разборчиво вывела: «Турченко». Круглая печать легла на фотокарточку очень аккуратно. Подписи стояли подлинные, и поэтому документ не мог вызвать подозрений.