Мария Степановна Обновленная и ее мать Теофилия Ильинична встретили меня добросердечно. Григория дома не было, но женщины понимали, что меня больше всего интересует встреча именно с ним.

— Скоро придет Гриша, узнает, что ты сын Марфы Ильиничны, обрадуется, — успокоила Мария Степановна.

Я рассказал о смерти матери. Это встревожило женщин. Теофилия Ильинична заплакала. В это время открылась дверь и в ней показался рослый мужчина в полицей-ской форме.

— Что случилось? — недоумевал он. Мария Степановна рассказала мужу.

— Печально, — протянул Григорий и посмотрел на меня.

— Сын Марфы, Николай, познакомься.

Григорий пожал мою руку.

— Значит, сначала дерево пускает корни, а потом уже начинает расти вверх? Так? К нам прибыл с теми же хлопотами?

— Да.

Григорий попросил подробно рассказать, при каких обстоятельствах погибла мать. Волновался, в чьи руки попали переданные им сведения.

— Командование отряда благодарит вас за помощь, — прервал я его размышления. — Сведения в отряд доставила Ядзя, девушка, которая была с мамой. Помните?

— Знаю, знаю. А ты к нам с ночевкой?

— Деваться больше некуда.

— Оставайся, — без энтузиазма согласился Григорий.

На второй день к Обновленным зашла среднего роста, черноволосая, с голубыми глазами Нина Карст. Она казалась наивной и простой. На лице с тонкими бровями ле-жала печаль. Она была как бы отражением ее жизни, тяжелой, одинокой, безрадостной. С тех пор, как ее муж ушел на фронт, она перебивается на жалких харчах. Немало пришлось хлебнуть горя, пока устроилась на работу в молочный магазин. Но однажды туда явился немецкий офицер. Держался высокомерно. Медленным шагом он подошел к прилавку и спросил:

— Фрау ист фольксдойч? (* Женщина — фольксдойч?)

— Нет.

— Кто же ты? — изменил тон немец.

— Украинка.

— А, украинка! — буркнул он под нос и тотчас же вышел. На второй день, в то же самое время, в магазин снова зашел офицер, а с ним — элегантно одетый мужчина в штатском и хрупкая, до безобразия напомаженная девица. Заговорил в штатском.

— Фрау Карст, мы вами вообще довольны, но оставаться в магазине вы больше не можете. Понимаете? Магазин обслуживает по карточкам только немцев. Фольксдойч Лора Брендорф вас здесь заменит.

Нину снова напугала неизвестность. Опять без работы. Кому пожалуешься? Кто тебя поймет? Эти продажные фольксдойчи? Или пресыщенный немецкий офицер?

Снова потянулись дни поисков работы. Наконец Нине удалось устроиться уборщицей в общежитие немецких офицеров. Перед тем, как ее туда взяли, строго-настрого предупредили:

— За проявление неуважения к немцам, вредные разговоры — тюрьма.

Нина начала работать и всячески старалась проявить себя с лучшей стороны. К этому времени она уже была связана с подпольщиками и аккуратно выполняла их зада-ния. Не один раз в ее комнате велись жаркие разговоры о самом насущном. Впоследствии квартира Карст стала конспиративной. Поэтому товарищи всегда заботились о том, чтобы ее хозяйка оставалась вне всяких подозрений.

— Немцы должны быть тобой довольны. Старайся им понравиться. Иначе у тебя нельзя будет собираться...

На улицу мы вышли вместе с Ниной. Стоял тихий вечер. Никилевым блеском отливала извилистая река Стырь.

— В Луцке устраиваетесь? — осведомилась Нина.

— Смотря какая работа подыщется.

Как знать, почему она этим интересовалась. Но в разговоре одной фразой я дал понять, мол, буду весьма признателен, если мне не дадут здесь скучать, разумеется, в хорошей компании. Мне почему-то вспомнились слова, сказанные Лукиным перед моим уходом в Луцк: «Дело не легкое, нужна выдержка, воля».

— Как же проходит ваша жизнь в Луцке? — в свою очередь спросил я у Нины.

— Да как вам сказать, не лучше и не хуже, чем у других, все время в хлопотах. Только недавно устроилась на новом месте.

И Нина уже не могла остановиться, пока не высказала все, что за эти несколько дней отстоялось на её душе. «А, украинка!» — повторила она несколько раз холодную реплику немецкого офицера.

Я посмотрел в её глаза.

— Не надо отчаиваться, — успокоил я собеседницу.

И если вначале мы проявляли излишнюю настороженность друг к другу, то теперь появилось, пусть еще робкое, но явное чувство доверия.

— А где вы проводите время? — задал я вопрос в надежде выяснить её окружение.

— Если хотите, могу вас познакомить с хорошими людьми, — намекнула Нина.

— Познакомьте, раз за них ручаетесь.

На очередной явке Ядзя сообщила приятную новость: Варфоломей Иванович Баранчук приготовил для отправки в отряд литр йодистой настойки и некоторые другие дефицитные медикаменты. Она также рассказала и о том, как украинские националисты неоднократно предлагали Варфоломею Ивановичу перейти врачевать в их банду, но он наотрез отказался. Однажды его даже хотели угнать туда насильно. Но ничего из этой затеи не получилось. — Ты еще об этом горько пожалеешь! — пригрозили националисты.

На этот раз записки на маяк я не писал, а устно передал с Ядзей о сложившейся благоприятной обстановке для связи с местным подпольем и создания «группы наблюдения». Ядзя благополучно добралась до маяка в Бодзячиве, передала Владимиру Ступину медикаменты, устную информацию и вскоре возвратилась в город.

В ближайшие дни к Измайловым зайти не удалось. Нина Карст познакомила меня с Антоном Семеновичем Колпаком, который вместе с женой проживал по улице Кичкаровской, № 11.

Два-три вечера прошли за праздными разговорами. Я внимательно изучал нового знакомого, его деловые качества. В один из таких вечеров, после обстоятельной беседы о положении на фронте, я задал вопрос:

— Ну, а если бы, Антон Семенович, к вам за помощью обратились партизаны, вы бы ее оказали?

Собеседник смутился.

— Собственно, почему вы задаете этот вопрос мне?

— Как видите, в Луцке я веду почти праздный образ жизни, хотя хлопот здесь могло быть больше, чем, скажем, в лесу. Но я не знаю преданных людей.

Антон Семенович с повышенным интересом отнесся к этому намеку. Он, правда, кое о чем догадывался, но у него не было возможности в этом убедиться раньше.

— Сами понимаете, как говорят, душой измерь, умом проверь, тогда и верь.

— Вы кто же по специальности? Антон Семенович рассмеялся.

— Разве вам что-либо скажет профессия повара? Удивились? Нет! Главное — я не служу немцам.

После этой фразы Колпак показался другим человеком. Я понял — передо мной патриот, которому можно безошибочно довериться.

— Спасибо, Антон Семенович, на добром слове.

В этот вечер мы засиделись допоздна. Говорили о войне, о человеческих судьбах. Перед нами вновь и вновь вставал ужас первых дней войны. Антон Семенович рас-сказывал о них с волнением. Воспоминания проносились одно за другим.

...После ожесточенных воздушных налетов, 26 июня 1941 года, в горящий Луцк ворвались гитлеровские войска. В небе кружились фашистские самолеты, сопрово-ждавшие устремившиеся на восток воинские части. Нелегко было Красной Армии сдержать натиск до зубов вооруженных захватчиков. Война уходила все дальше и дальше... Четверо суток немцы бомбили Луцк, хотя им было известно о том, что в городе нет военных объектов. Жители разбегались по пригородам, оставляя на произвол годами нажитое добро. Когда немцы захватили город, ночной воздух часто оглашался криком. После выстрела он угасал. Кто был несчастной жертвой? Никто не знал. Днем и ночью немцы учиняли расправу. Сплошной ад!

На стенах домов появились приказы: за хранение оружия — смерть, за укрытие коммунистов и евреев—смерть; за действия против «нового порядка» — смерть... Смерть неотступно стала следовать за стариками и детьми, за женщинами и девушками.

Фашистская газета «Волинь» поместила «Обращение» новоявленного гауляйтера палача Эриха Коха. В нем писалось: «Нiмецькo вояки вибороли вам свободу i знищили 6iльшовизм», а «хто протиставитиметься волi шмецького проводу, хто ставитиме onip вiдбудовi краши, того постиг-не невмолима суворкть закону...»

А газета «Ковельськi BICTI» опубликовала обращение гебитскомиссара Кемпфа, в котором писалось, что, кто будет противиться «новому порядку», не выполнит приказы, «того настигне немилосердна суворкть права». Какое право? Какой закон?

Как стаи ворон, носились вместе с. фашистами и те, кто в 1939 году удрал от Советской власти на запад. Вся эта мразь, в свое время смытая с земель Западной Украины освободительным походом Красной Армии, вызывала отвращение. Один из главарей украинских националистов и агент гестапо Мельник обратился с призывом уничтожать отступающие части Красной Армии, убивать комиссаров, политработников, активистов.

1 января 1942 года «украiшський комкарiчний бургомiтр Мiста Равного» П. Бульба в газете «Волинь» призывал украинское население помогать армии Гитлера.

— Никто не мог предположить, — продолжал рассказывать Колпак, — что город в первые дни войны будет оккупирован гитлеровцами. Многие из тех, кто был оставлен для подпольной работы, стали жертвами разнузданного террора гестаповцев и националистов. Отдельных коммунистов выдали провокаторы. Подполье еще не раз-вернулось. Но в Луцке оставались советские люди, готовые начать активные действия против врага. Да и как могло быть иначе! На них не действовали пропагандистские трюки фашистов. Несколько раз сообщалось о падении Ленинграда, а этот мужественный город в холоде и голоде стоял, как неприступная крепость. Терпели крах планы «последнего наступления».

Антон Семенович прервал свой рассказ. От пережитого горя и сейчас сдавливало в груди. Сделав несколько затяжек подряд, он вспомнил день, когда немцы гнали по ули-цам города военнопленных. Многие шли в нижних рубашках, босые, измученные. Худые лица... Более здоровые вели под руки раненых и ослабевших. Это была страшная картина! Их загнали в лагерь, созданный в черте города. Пленные гибли там от тифа, дизентерии, голода и ран. Наши женщины умудрялись приносить им продукты. За колючей проволокой несчастных косила смерть. Нужно было их спасать. Как?..

Незабываемым остались в памяти Колпака и такие картины. Жители, которые покинули Луцк в первые дни войны, возвращались в город, еле волоча ноги. Националисты и их приспешники открыто подсмеивались: «Советы вернулись! Больно понравился им наш Луцк! Ха-ха-ха! Удавить их надо! Гнать с нашей земли!»

Под такое завывание недругов в Луцк возвратилась и семья адвоката Измайлова. Это были хорошие знакомые Антона Семеновича. Дом, в котором они жили, сгорел. Теперь снимают квартиру в двадцатом номере по улице Дольной.

Интересно сложилась судьба этой семьи. В 1940 году адвокат Вячеслав Васильевич Измайлов был направлен на работу в западные области Украины. В Луцк он приехал с женой и маленьким ребенком. Его брат Виктор годом позднее демобилизовался из армии. Служил на Дальнем Востоке. Оба они, воспитанники детского дома, не виделись десять лет. А когда встретились, решили: больше не расставаться!

21 июня 1941 года из Одессы в отпуск приехала мать жены Вячеслава Васильевича — Ольга Моисеевна Первина. По этому поводу молодые безобидно шутили: «Теща в дом - все вверх дном». Веселились, смеялись, а в четыре часа утра дом потряс страшный грохот. Рвались первые бомбы...

В тот день, когда в Луцк ворвались немецкие захватчики, Измайловы без Виктора покинули город. Брата, как говорил Вячеслав Васильевич, призвали в армию. Три недели скитались Измайловы в надежде прорваться на Восток, но тщетно, пришлось вернуться. В безмолвии подошли к сгоревшему дому.

Рыжий верзила, завидев их, съязвил: «Начали с квартиры, не беспокойтесь, кончат вами!»

Кто-то пустил слушок, будто составляются списки «восточников», которых в определенный день всех расстреляют...

Колпак, наконец, остановился, перевел дух. Он мог бы говорить еще очень долго, но устал. Курил папиросы одну за другой.

— Я вас познакомлю с моими друзьями Измайловыми, — пообещал Антон Семенович. — Они, наверное, больше смогут рассказать, чем я.

На улице начался мелкий дождик. От реки понесло сыростью. Антон Семенович подошел к окну: город словно был окутан черным покрывалом.

— Если у вас завтра найдется свободное время, посмотрите замок Любарта, — порекомендовал Колпак. — Его видать со всех уголков города. Он возвышается над Луцком серой глыбой. Теперь развалины замка оккупанты превратили в тюрьму. Это страшное место не только для горожан, но и для населения всей округи.

Антон Семенович медленно выговаривал слова. Чувствовалось, как его одолела усталость. Он намекнул, что фашистский «новый порядок» не сможет долго продержаться. На заборах и стенах домов руками патриотов расклеивались листовки. В них сообщалось: «Красная Армия не разбита! Она героически сражается на всех фронтах!»

Время затянулось за полночь.

— Засиделись мы, — посмотрел на часы Антон Семенович. — Уже давно комендантский час. Вам, пожалуй, лучше заночевать у меня. А завтра зайдем к Измайловым.

За окном блеснула молния, обнявшая серебряным светом притихший Луцк. Перекликнулись одиночные выстрелы. Не раздеваясь, мы уснули крепким сном.