4 ноября

Снова тревога - третья сегодня. Пришел Боря Н. и говорит: «Сейчас будет тревога», и сейчас же, тут же...

7 час. Страшно дом качается, должно быть, где-то совсем близко сброшен адский груз. Успею ли записать, что хочу? Противное ощущение цепляет и царапает...

Пришел и с «паникой» (хотя он не паникер, скорее, храбрый) погнал женский элемент вниз. Очень хорошо - тогда только могу писать...

Как быстро вырабатывается в нас «привычка». Ученый назвал бы это как-нибудь иначе. В первый раз, когда так же закачался дом (я бы сказал, даже менее сильно), меня невольно охватило какое-то невыразимое, но, несомненно, животное, то есть непосредственное, всепоглощающее чувство. Медленно приходя в себя, хотелось щупать голову, нос, ноги - целы ли. А сейчас... просто какое-то безразличие. Это совершенно естественное явление, чтоб падали и разбрасывались бомбы, чтоб дребезжали стекла и качался дом. Может быть, это только до поры до времени, пока бомба не разорвалась действительно возле тебя, вместе с тобой.

Еще ночью - я проснулся в 4 часа, хотя лег поздно и заснул после 12-ти, читая биографию Пастера - мне вспомнилась картина воздушного боя, который я наблюдал в начале сентября из наших окон. И вот захотелось мне ретроспективно, задним числом записать свои впечатления, яркие и сильные до сих пор. Каждый налет и каждый бой, что слышу - наблюдать их теперь не приходится -напоминают мне эту волшебную картину...

Было за полдень. Солнце стояло позади и косо освещало золотым цветом все небо, кое-где покрытое легким пухом белых облачков...

Когда зазвучал сигнал ВТ и послышался треск (тогда еще внове) зениток, я по обыкновению высунулся в окно посмотреть, что делается в небе... Был прекрасный теплый день конца лета. В обычное время такое небо, такой день наполняет сердце мечтательной истомой. Перед глазами мигом встают картины далекого прошлого, светлой, хоть и безрадостной, юности. Тираспольское или луганское небо, воздух, напоенный ароматом сырой земли. Тенистые сады и укромные места, где так хорошо было мечтать - о чем? Конечно, всегда и в первую очередь - о «счастье на земле», о радости для всех людей, о лучшем счастливом будущем... Но перед глазами в небесной выси развертывался, разыгрывался какой-то бесовский, неописуемый и невыразимый адский карнавал. На всем пространстве неба, охватываемом полем зрения, происходила бешеная игра, беспрерывное, ни на секунду не прекращающееся кружение огромного множества (вероятно, летчик определил бы число «машин» - участников игры) едва уловимых глазом «птиц».

Сначала можно было подумать, что целая стая светлых серебряных голубей забралась не несвойственную ей высоту и там кувыркается, «купается», как это любят делать голуби в небе. Но одно явление, одна черта сразу разбивала эту иллюзию - геометрия. Слишком стройно, слишком расчетливо происходило «кувыркание» этих птиц. На огромном пространстве кружились кружки, кружок за кружком, состоящий из трех, иногда четырех «птиц», в хвосте которых мчались то один, то два «голубя». Все кружки вместе составляли как бы огромный круг, тоже вращавшийся по определенному кругу. Значительно позже я где-то читал о карусельном строе фашистских самолетов, вступающих в бой. Такой строй будто оберегает тыл каждого звена, участвующего в бою. Действительно, получалось впечатление карусели - адская карусель, чертово колесо!..

Где здесь были наши, где вражеские самолеты, невозможно было определить, хотя порой казалось, когда машина сильно освещалась солнцем, что где-то видны красные звезды. Видение слишком быстро исчезало, чтоб можно было уверенно сказать себе: вот это наш! И мысленно ему помогать.

Чем кончилась эта «игра», не знаю: вся карусель исчезла за облаками и за горизонтом. Но если б не знать, что это игра в «быть или не быть», игра смерти, сознательно звериная, погоня друг за другом с целью уничтожить, сжечь, пронзить, если б не знать, что каждый «шаг» этих машин, каждый «ход» игры – это кровь, кровь, смерть, гибель и слезы - эту картину можно было бы считать даже красивой. Адская красота!.. Как будто я вместе с Данте прошел по кругу ада. И никогда-никогда не забыть картину Ада!..

Воронка от авиабомбы на набережной Фонтанки. Фото Б. Васютинского, 9 сентября 1941 г.

4 ноября, 10 час. вечера

«Идет» пятая тревога. Мучительный вечер, и предстоит тягостная ночь... Не успел я закончить запись о «карусели», как окончилась тревога и наши вернулись домой. Недолго пробыли дома. Успели напиться чаю - не чаю, а какао. Да-да, какао - напиток богатыря. Какао «выдается» по карточкам кондитерских продуктов: хочешь - бери конфеты, хочешь - бери какао. У нас все любят какао (должно быть, из воспоминаний давно прошедшего), хотя пьют его как чай, вприкуску и «без ничего»...

Но только попили - снова завыла сирена. Спустился и я. Вышел за ворота. Ночь - мадридская: на редкость ясная, лунная, звездная. Не знаю, на сколько баллов оценивают летчики такую погоду. Я бы оценил на все 12 баллов. Как не пытаться врагу, уже известному своей наглостью и настойчивостью, портить нам вечер, лишить ночного покоя. И если даже налеты незначительны (хотя они продолжительны), все равно, повторяя их часто, враг достигает своей цели. Кроме того, фашисты как будто действуют по лозунгам, которые провозглашаются у нас в последние дни: ни минуты покоя врагу - ни днем, ни ночью. Изматывать его технику, уничтожать его силу. Таков наш лозунг - как будто по нему стремится действовать и враг. Но, конечно, во всем виновата Луна. Она, оказывается, не только пособница любви и нежных серенад, - она же пособница таких черных разбойничьих дел, как налеты на мирные города и невинное безоружное население...

Посидел я внизу в «клубе» минут 40. «Тревога» окончилась. Я отправился в свою обитель. Но не успел я дойти до нашего этажа, сирена снова завыла. Проклятие! И вот, уже три четверти часа длится тревога. Зенитки рвут небо то совсем над головой, то удаляясь, как будто гонятся в воздухе за прокравшимися и теперь удирающими бандитами...

Видимо, так будет всю ночь - прибой-отбой, прибой-отбой...

Да, это Луна. И к тому же приближается годовщина Октябрьской революции. Разумеется, если Гитлеру и его клике не удалось осуществить самый зловещий план к ее годовщине (взять Ленинград и - того лучше - Москву), то хоть нагадят нам, омрачат праздник... И еще третьего дня Боря Н. после обеда таинственно и конфиденциально сообщил (тоном «я созвал вас, господа, чтобы сообщить пре-неприятнейшее известие...»): дни 6-9 ноября нужно будет всем (главная цель, по-видимому, воздействовать на меня, остальные ведь и так очень послушно «укрываются») с наступлением вечера уходить вниз в убежище, то есть в квартиру Евдокии Петровны. Почему? Потому что в эти дни фашисты (это известно из их листовок) обещают особенно усиленно бомбить город. И фашисты, видимо, перевыполняют свой план: они уже сегодня начали интенсивно налетать... Надо однако думать, что и наши соколы-защитники Ленинграда тоже не дремлют и тоже мобилизуются. А Луна ведь и в Берлине, и неужели наши летчики не устраивают ответных визитов, не поют советских «серенад» над логовом фашистского зверя...

Я только-только подумал, неужели и я крови жажду - крови, во что бы то ни стало? - как опять грохнула где-то совсем близко бомба. Все закачалось, все заколебалось. Да, невольно станешь кровожадным, каннибалом. Хотя я же твердо знаю, что даже полное физическое истребление уничтожит черную силу и зло на земле.

<< Назад

Вперёд >>