Киев горит. Со всех концов города слышатся взрывы.

На Куреневку и Приорку ринулся почти весь город: по радио немцы объявили приказ о выселении жителей Крещатика, Подола, улицы Фрунзе и частично улиц Приорки. Появилась так называемая "запретная зона". Оставаться в этой зоне и пересекать ее запрещено. За нарушение запрета - расстрел на месте "по законам военного времени".

Куреневку запрудили беженцы. Мы вышли на улицу, смотрим. Сердце сжимает тяжелое предчувствие: значит, скоро выгонят всех и отсюда. Но куда?

На нашей улице сейчас, словно на Крещатике в довоенные годы, оживленное движение, толчея. Но люди... Нет, они не те, что прежде. Все с узлами, пожитками. Много больных, калек, и тут же играют, спят, плачут, просятся домой обездоленные дети.

Для выселения было дано два дня, но никто не уходил из дома до последней минуты, все еще рассчитывая на то, что мучители не успеют выполнить свой приказ. Но надежды эти, увы, не сбылись, и люди, схватив лучшую одежду и запас еды, двинулись к нам, на Куренеику и Приорку, за пределы "запретной зоны".

Движение на улице большое, но шум от него невелик. Монотонен, тосклив скрип "двуколок", наспех сколоченных тележек. В этих "двуколках" - маленькие дети и немощные старики да одежда, продукты.

Вот поверх мешка с картошкой, около кастрюли и ведра, сидит мальчик лет трех. Вижу, как морщится его личико, как на глаза набегают слезы. Его страшит все вокруг - необычное, непонятное. Мама с бабусей тащат тележку, мама так далеко от него. Но малыш не заплакал, потому что в тележке, которая катится рядом, спокойно сидит девочка и в руках у нее большой плюшевый мишка. Девочка и медвежонок привлекают внимание мальчика, и я ловлю довольный взгляд его матери, которая исподволь следит за поведением сына в такой тревожной обстановке. Раскрасневшаяся, возбужденная, она, напрягая последние силы, тащит "двуколку". Очевидно, торопится добраться к знакомым, чтобы там хоть немного отдохнуть, собраться с мыслями и решить, как дальше быть.

Какая-то женщина рассыпала содержимое своего узелка. Собирает фасоль и рыдает. Пожилой мужчина тащит большую "двуколку" с картошкой, вещами и недвижной, должно быть парализованной, женой или матерью - трудно решить. Вижу бледное лицо женщины, поседевшую голову. Беспомощно свисает сухая, тонкая рука..

Толпа бесконечным потоком растекается по улицам, устремляется вперед, туда, где живут родственники или знакомые. Люди просят приюта, и нужно иметь очень уж черствое сердце, чтобы отказать им.

Я пригласила в свой двор две семьи с детьми и пошла посмотреть, что делается у соседей. Когда возвратилась затем домой, то застала здесь всех родственников Маруси с Подола. Софья Дементьевна Лебединская пришла без вещей, чтобы предупредить нас о том, что некоторое время будет жить у нас вместе с сестрой и матерью. Нашими гостями оказались и два незнакомых старика с мальчиком. Их пригласила мама, увидев у нашей калитки.

Беженцы все прибывали и прибывали. Они настойчиво просились в дом. Кое-кто бушевал:

- У меня нет здесь знакомых. Куда же прикажете деваться?

- Но у нас и без того тесно.

- Буду жить во дворе. Понимаете - во дворе, только бы не на улице!

Минутный спор кончается примирением. Тесно, конечно, но всем хватает места. Дворы поглощали и поглощали прибывавших. В разгар суеты пронесся слух о том, что вскоре будут забирать мужчин. Те начали прятаться в укромных местах.

Я и Софья Дементьевна пошли навстречу ее родным, которые где-то ждали ее, так как сами не в силах были тащить "двуколку". Надо помочь им.

В толпе около трамвайного парка мое внимание привлекла девушка с узлом. Первое, что я заметила,- искалеченную ногу. Ах ты бедняжка! Горе везде, вокруг, но никак нельзя было пройти мимо существа, которое вот-вот убьют отчаяние и безнадежность. Девушка лежала на узле, рядом с ней находилась детская поломанная и пустая тележка.

- Давайте я помогу. Куда вам? - кинулась я к ней.

- Не знаю. Мне некуда идти. Иду, потому что все идут...

Вопросительно смотрю на Софью Дементьевну: что раньше делать? "Доставить" на наш двор девушку с ее узлом или возвратиться за ней после того, как отвезем вещи Софьи Дементьевны? Говорю незнакомке:

- Не впадайте в отчаяние. Я сейчас помогу этой женщине, а минут через двадцать, не больше, вернусь за вами, заберу вас к себе.

Девушка благодарно, но недоверчиво посмотрела на меня:

- А вы точно вернетесь?

- Вернусь. Сидите здесь, никуда не уходите, чтобы мне не нужно было вас искать.

Девушка опять сиротливо прижалась к забору, сев на свой узел. Ее вытянутая нога не сгибалась. То ли она искусственная, то ли сломанная.

- Эта женщина говорит правду! - ободрила несчастную Софья Дементьевна, глазами указывая на меня.

Лицо девушки просветлело. Доставив мать и сестру Софьи Дементьевны домой, я возвратилась за девушкой и застала ее на том же месте и в той же позе.

- А я думала, вы за мной не придете,- сказала обрадованная Маша (так зовут девушку) и начала собираться в путь, вытащив из-под узла палку-подобие костыля.

- И напрасно вы так думали, мы же советские люди,- с легким укором заметила ей Софья Дементьевна.

Но нельзя терять время на разговоры. Софья Дементьевна быстренько пошла на Подол, чтобы забрать, пока еще возможно, что-нибудь путное из оставшихся вещей. Их мать, Варвара Казимировна, спокойно хозяйничала у нас.

Не успела я маме сказать: "Вот, мама, еще гость!" - как к нам пришла учительница Козенко. До того, как окончательно опустела "запретная зона", дом наш, словно ставший резиновым, вместил сорок душ - не считая постоянных жильцов.

На половине Наталки имеется сбоку, справа комнатка, единственное окно которой выходит на улицу. Если дверь в эту комнатку заставить шкафом, она мгновенно исчезает от любопытных глаз. Разыскать тогда комнатушку можно лишь с помощью чертежного плана нашего дома. Но сейчас не до чертежей, и комнатка эта спасает людей. Осенью 1941 года, когда евреев истребляли в Бабьем Яру, в этом убежище жила Мария Марковна.

Сегодня там, за дверью, замаскированной шкафом, поселились мужчины. Их, конечно, ищут. Вот пришли два немецких патруля. Спрашивают по-своему:

- Где ваши мужчины?

Их обступили пожилые женщины (остальные шмыгнули в сарай), выставив вперед Юрика, Василька, еще двух Юриков, Федика и трех Петриков.

- Вот наши мужчины.

Патрули уходят, а детвора зорко следит за всем, что происходит на улице, не появятся ли опять патрули или эсэсовцы, которых ребята умеют узнавать. Когда это нужно, даем мужчинам сигнал, чтобы молчали, не разговаривали в комнате.

Вечером во дворе на сложенных из камней очагах выстроились кастрюли. Люди достали свои скудные запасы и варят пищу.

У всех сейчас одно желание, одно намерение: во что бы то ни стало удержаться в родном гнезде или вблизи него и дождаться своей армии, которая идет освобождать Киев.