Только что мама принесла с базара плохие вести. Шепнула, что арестован мой учитель, Александр Корнеевич Дудченко. Забрали его под городом, где рыл он окопы. Дознавшись, что старший Митин коммунист, гестапо уничтожило эту чудесную семью и их близких родственников. А за связь с кем-то из патриотов, нашедших свою смерть в Бабьем Яру, истреблена вся семья Кулеша.

Тревога сжимает мое сердце. Вижу, волнуется и мать, но старается не подать виду. Хлопочет на кухне, шумит с мальчиками.

Сегодня никуда не пойду. Мама говорит: "Сиди дома. Придут - скажу, что ты на участке. А там видно будет, что делать дальше..."

Сижу за столом и смотрю в открытое окно. На грядке появились котята, толстые, пушистые, смешные. Они пытаются взобраться на кочан капусты. Это для них - неприступная крепость: карабкаются на него и падают, снова лезут и скатываются оттуда мячиком. Кошка Ниточка куда-то ушла, видимо в надежде отдохнуть от них; от мальчиков котят оберегает Маринка. Она под окном у меня что-то внушает своей кукле и "варит еду" волку и поросятам.

За окном послышался чужой мужской голос, и тут же в кухню метнулась фигура в немецкой военной форме. Тетрадь моя молниеносно полетела за кушетку. Чувствую, стала я белее кофты, что на мне. И вот удивительно: тут же мной овладело тупое равнодушие. Арест так арест. Лишь бы поскорее и без особых издевательств. Тревожно прислушиваюсь. Немец что-то говорит на кухне маме, она отвечает. Не успела вслушаться - дверь открылась, и на пороге...

- Вальтер, где же это вы пропадали?.. Внимательно смотрю на него. Вид усталый, сонный. Подавая руку, отвечает:

- В Полтаве, с машиной.

Садится напротив меня, на кушетку, и говорит, говорит. Знакомцу нашему, видимо, живется несладко. Об этом можно судить по его почерневшему на ветру и солнце, измученному лицу. Стараюсь уловить, понять новости. Это нелегко: говорит он быстро-быстро, волнуясь и на том же странном языке - смеси русского, немецкого, польского.

- Вальтер, а Белгород?..

- Русские взяли. Харьков русские взяли, бомбят Полтаву. Многим немцам капут...

- Харьков взяли или только бомбят?

- Харьков взяли русские, Полтаву бомбили всю минувшую ночь. Русские взорвали мост, много раненых немцев.

Только теперь я верю собственным ушам. А ведь любопытно, если вдуматься. Сидят два человека: один из них говорит о беде, о своих горестях и тем приносит другому 'большую радость. И обоим - легче. Вальтер - в этом теперь можно не сомневаться - выстрадал убеждение в том, что авантюра безумного "фюрера" закончится крахом, и не скрывает своего нежелания воевать. А я? Что же, мне приходится таить радость, вызванную услышанным. Но вряд ли ее спрячешь.

И сидят двое в молчании, без слов понимая друг друга. Им так понятна большая, неоспоримая правда: люди могут жить мирно, дружно, без кровопролитий. Вальтер, видимо, думает о том, сможет ли он живым вернуться домой и что будет с Германией после стольких преступлений немецкого фашизма. А мне... Ну, мои мысли простые и ясные: скоро придут наши.

Так длилось несколько минут. Встрепенувшись, Вальтер сказал:

- Сегодня еду на машине в Дарницу.

На пороге, возбужденная от желания рассказать мне какую-то новость (вижу это по ее глазам), появилась Наталка.

- А, Вальтер? За бельем? Где это вы были, почему не приходили?

Вальтер поднялся с кушетки, вознамерившись вновь рассказать о причине своего исчезновения. Но тут к нему обратилась мама, пришедшая из сада с корзиной яблок и груш. Принесла она и помидоры, такие красные, ароматные.

- Аншпушиет, на тебе за то, что убежали те хлопцы!

Вальтер тут же пошел на кухню. Слышим: "Супу не хочешь?"

Сестра, упав на кушетку, разомлевшая и уставшая от жары, шепчет мне:

- Арестовали Веника и Шовкуна! Таких преданных... Все потихоньку радуются.

Оказывается, может быть и при оккупантах кара, вызывающая не сочувствие, а одобрение. Подлюг жалеть незачем!

- Этих выпустят. Мало, видимо, похватали они людей для Германии, заставят теперь выслуживаться. Ведь немцам припекло еще сильнее, - отвечаю я, а затем потихоньку рассказываю сестре об услышанных от Вальтера новостях. Удивленная, она поднялась с кушетки и схватилась за сердце.

- Ой, повтори мне все это.

Рассказываю ей еще раз и велю молчать, но знаю: все равно скажет кому нужно. Это - моя правая рука на участке.

"Антипушист" сидел в это время на кухне за столом и уминал мамино угощение, доставая фрукты прямо из корзины. На замечание сестры: "Положите ему на тарелку" - мама безапелляционно ответила: "Пускай ест сколько душа пожелает".

Я перевела этот диалог Вальтеру. Он улыбнулся. Спустя несколько минут заторопился. Поблагодарил маму за угощение и оказал:.

- Я к вам еще зайду.

Поев и отдохнув, Наталка подалась на участок (последнее время она работает в финансовом отделе "представительства"). Маму всполошили известия, принесенные Наталкой. А вдруг, мол, и меня арестуют за что-либо? Наша хлопотунья грозно велит: "Уйди в сад, в тайник". Тайник этот, в высокой картофельной ботве, среди густых кустов, по маминому убеждению, "никакой эстап не увидит". Чтобы успокоить ее, ухожу с книгой подальше от "эстапа".