Игорь Клюев был арестован на улице 17 октября 1942 года. До ноября удавалось скрываться Юрию Савченко и Борису Сондаку. Они жили то у Лели на чердаке, то у Ксении Алексеевны Шепитько, то у Елены Емельяновны Веривской. Иногда они ночевали у Ольги Ковзус.
   Борис предложил Савченко уйти из города в партизанский отряд.
   - Нет!-твердо ответил Юрий.- Им удалось арестовать штаб, но организация должна жить и действовать. Мы должны выпускать листовки, совершать диверсии, тогда нашим друзьям в гестапо будет легче отрицать свою вину.
   - Ты, конечно, прав,- сказал Борис. Вдвоем они начали налаживать связь с людьми, о которых немцы еще не успели узнать. Аресты не затронули комсомольско-молодежную группу Иванова и Корниенко в Амур-Нижнеднепровском районе. Из Синельникова приехал по вызову Савченко командир патриотической группы железнодорожников Виктор Георгиевский, по кличке "Горячий". Георгиевский и его товарищи пускали под откос поезда, портили вагоны и паровозы, закладывали в немецкие эшелоны, отправляющиеся на фронт, мины замедленного действия. Савченко связал Георгиевского с железнодорожниками Днепропетровского депо и с группой Вани Иванова... Был избран новый штаб.
   Организация вновь крепла, набирая силы... Но в начале ноября Юрий Савченко и Борис Сондак были арестованы... Их обнаружили случайно. Они ночевали в сарае у Ольги Ковзус.
   Рано утром их разбудили крики и выстрелы. Выглянув в щель, они увидели фашистов, которые шарили по квартирам, выгоняя на улицу подростков и девушек. Остервенело лаяли собаки, плач и вопли смешивались с руганью озверевших солдат.
   - В Германию угоняют,- прошептал Борис.
   Солдаты, стоя посреди двора, посовещались и внезапно направились прямо к сараю. Портреты Савченко и Сондака были расклеены по всему городу... Савченко достал пистолет и угрюмо сказал:
   - Кажется, это конец.
   Борис промолчал.
   ...Они отстреливались, пока были патроны. Солдаты вызвали подкрепление. Осталось по одному патрону. Сондак сказал:
   - Это для себя. Прощай, братишка...
   - Нет,- ответил Юрий.- Они нас и сами расстреляют. А пули прибережем для фашистов.
   И последними пулями были убиты два солдата, которые попытались открыть дверь сарая.
   На машине подъехал Мульде. С нескрываемым интересом смотрел он на Савченко и Сондака, пытаясь понять, в чем сила этих обыкновенных советских людей.
   - Никаких показаний, по-видимому, давать не будете? - спросил он Юрия в тюрьме.
   - Нет, отчего же... Я - секретарь подпольного горкома Коммунистической партии. Диверсии в городе совершены по моему приказу,- ответил Сав- ченко.- Впрочем, все это вам было известно раньше. А больше говорить не о чем.
   Мульде приказал посадить друзей в подвал, в камеру смертников. Их никто не допрашивал. Начальник гестапо понимал, что все равно они ничего не скажут. Руководители организации были у него в руках, теперь он мог закончить дело, которое доставило ему так много хлопот... Мульде послал список подпольщиков в Киев. В город просочились слухи, что вскоре все арестованные будут казнены. По утрам возле тюрьмы собирались женщины и стояли до позднего вечера, надеясь что-нибудь узнать о своих близких. Прежде в тюрьму не разрешали передавать продукты и одежду; в середине декабря немцы вдруг стали принимать передачи... Это было еще одним сигналом близкой развязки...
   Пришла в тюрьму и тетка Юрия Савченко - Анастасия. Она принесла племяннику пачку табаку и немножко еды. Знакомый надзиратель-украинец сунул ей записку от Юрия. Эта записка сохранилась до сих пор. Вот она: "Привет, дорогие родные! Благодарю вас за теплое участие, которое вы проявили в моей горькой судьбе. Эта записка, по всей вероятности, является моим последним "прости". Дело мое уже закончено, и я не сегодня-завтра отдаю свою жизнь. Скоро меня, безусловно, уничтожат, на другой конец я и не надеюсь. Прошу, если когда-либо встретите моих родителей, поцелуйте их крепко за меня и передайте мое последнее "прощай". Крепко целую вас всех. Ваш Юрий.
   Простите меня за все причиненные беспокойства. Жить очень хочется, но умираю спокойно, зная, что я не один и вместо меня будут тысячи.
   Белье выстирайте и передайте в отдельном пакете. Передачи можете не носить. 21/ХП-1942 г.".
   ...Всплеснула руками тетка Анастасия, побежала к начальнику тюремной канцелярии и стала просить, чтобы ей разрешили свидание с племянником.
   - Хоть попрощаюсь я с ним!-рыдала она. Но разговаривать с ней не стали, вытолкали за ворота...
   В эти дни получила записку и Леля Вишеватая. Незнакомый человек ночью принес записку и ушел, не назвав имени.
   Леля три месяца скрывалась от ареста. Полицейские несколько раз являлись в квартиру, но Леля успевала спрятаться в подполье, устроенное специально для нее. Закуток был тесный, темный. Леля едва в нем помещалась. Мать сверху настилала доски я придвигала тяжелый шкаф. В тайнике Леля сидела, пока немцы шарили по квартире.
   ...Развернув сложенный треугольником конверт, Леля прочитала:
   "Дорогая женушка! Немцы решили расправиться с нами, но мы еще поборемся. Сидим в подвале, окно выходит во двор, где гараж. Туда можно пройти. Положи в чулок немного табаку, сала, хлеба, пару бритвенных лезвий и стальную пилку. Пилку возьми у меня в столе. Сходи в земскую больницу, разыщи румынского солдата Ионеску, он хороший парень. С нами сидит врач из этой больницы. Он посоветовал обратиться к румынам. Пусть достанут три комплекта солдатского обмундирования. Ты можешь спасти нас от верной смерти. Целую, Борис".
   Леля накинула платок и выбежала из дому.
   - Куда ты, сумасшедшая!-крикнула мать.- У тебя же нет пропуска! Дождись утра.
   Опомнившись, Леля вернулась. Ребенок капризничал, она не спала всю ночь... Месяц назад у нее пропало молоко. Коровьего молока не было, ребенок угасал на глазах у матери...
   Утром Леля положила в чулок пачку табаку, лезвия, пилку и отправилась к тюрьме. Она вошла во двор, никто ее не задержал. Посреди двора стоял каменный гараж, ворота были открыты, Леля увидела легковые машины и шоферов...
   На первом этаже она заметила три окна с решетками. Снаружи к окнам были прибиты щиты из досок.
   Из крайнего окна донесся негромкий голос Бориса:
   - Леля, мы здесь!
   Убедившись, что никто на нее не смотрит, Леля бросила за щит чулок и выбежала на улицу.
   В земской больнице она разыскала румына Ионеску. Ей странно и удивительно было разговаривать с человеком в форме гитлеровского солдата о побеге из тюрьмы своего мужа, но она в точности выполнила указание Бориса.
   - Вы не могли бы достать три комплекта солдатского обмундирования?
   - Для чего это нужно?-спросил по-русски Ионеску.
   Леля протянула ему записку Бориса.
   - Назовите адрес, куда принести обмундирование,- деловито сказал солдат, вернув ей листок.
   Леля дала адрес подруги Любы Дедушинской. Ионеску обещал принести одежду через два часа.
   Он сдержал слово. Леля спрятала обмундирование под матрацем в комнате Любы и стала ждать. Люба Дедушинская сидела рядом, прижав руки к груди, и напряженно смотрела на дверь. Ожидание было мучительным. Медленно тянулись минуты. Небо за окном стало темно-синим, потом почернело... Люба зажгла керосиновую лампу.
   - Теперь уже скоро...
   - Я не могу больше ждать,-с тоской ответила Леля,- я должна пойти к ребенку...
   - Но у тебя все равно пропало молоко,- ответила Люба.- Твоя мать накормит ребенка какой-нибудь кашкой.
   Прошло еще два часа. Наступила ночь.
   - Нет, я пойду,- вскочила Леля - я больше не могу! Если они придут, спрячь их, а сама беги ко мне. Хорошо?
   Ей пришлось сделать большой круг, чтобы миновать центральные улицы. Она благополучно добралась домой, на крыльце кто-то схватил ее за руку. Леля узнала соседку, пожилую женщину, которая всегда хорошо к ней относилась.
   - Приходили гестаповцы, арестовали твою мать, искали тебя... Я забрала ребенка... Они могут вернуться... Беги!
   Соседка вынесла из комнаты ребенка... Леля снова отправилась к Любе Дедушинской, но там уже были немцы... Леля решила, что ее и Любу выдал румын, но позже выяснилось, что Ионеску искренне хотел им помочь; его выследили, когда он нес Дедушинской обмундирование...
   Месяц скиталась Леля по городу. Ночевала на чердаках и в развалинах... Мальчик умер. Леля похоронила его во дворе своего дома...
   В конце декабря немцы объявили о расстреле подпольщиков. Они казнили Юрия Савченко, Бориса Сондака, Володю Кулакова, Веру Хитько, Галю Гродникову, Фатиму Гафурову, Махмета Калинкина, Николая Токмакова, Георгия Шепитько, Андрея Ивановича Веривского и Якова Андреевича Самарского.
   Яков Андреевич долго был на свободе. Несмотря на то что Давыдовская назвала его фамилию одной из первых, немцы никак не могли поверить, что Самарский их обманывает. Они окружили его агентами и только через два месяца, установив, что он незаконно освобождал из лагерей военнопленных, арестовали его...
   
   * * *
   
   Так погибли секретарь подпольного горкома партии Днепропетровска Юрий Савченко и его боевые друзья, год с лишним работавшие в подполье, в неимоверно трудных условиях.
   Фашисты считали, что сломили сопротивление советских людей в Днепропетровске, но с арестом членов подпольного горкома партии деятельность патриотов в городе не прекратилась. Патриотические группы стихийно возникли в Ново-Московском и Кайдакском районах Днепропетровска. На заводе имени Артема была создана подпольная группа Мусийко. Рабочие разрушали оборудование, саботировали приказы немцев, совершали диверсии.
   Еще долго действовала подпольная комсомольская организация Амур-Нижне днепровского района...
   Ваня Иванов и Саша Корниенко были выданы предателем и казнены в конце 1943 года...
   В паспортном столе работал подпольщик Иванов, продолжавший снабжать друзей документами, в Павлограде, в Синельникове не давали покоя оккупантам партизаны и подпольщики. Одно упоминание о Георгиевском наводило ужас на немцев. О каждом из этих людей можно написать книгу... Возможно, когда-нибудь такие книги будут написаны...
   Целый год удалось еще продержаться врачам инфекционной больницы. Александр Федорович Хохуля и Евгения Георгиевна Попкова успели освободить более полутора тысяч военнопленных и были арестованы только в июле 1943 года.
   Как это произошло, мне рассказал Александр Федорович Хохуля.
   ...Немцы догадывались, что врачи связаны с подпольщиками, и послали в больницу своих агентов - фельдшеров Мазеева и Крутикова.
   Хохуля быстро догадался, что Мазеев агент гестапо. Одна из медсестер рассказала, что фельдшер подарил ей золотые часы и выспрашивал о главном враче... Приятель Мазеева, Крутиков, был откровенный жулик и мародер. Он подделывал наряды, продавал на базаре больничное имущество, грабил военнопленных.
   Александр Федорович написал начальнику санчасти рапорт о том, что Мазеев и Крутиков не справляются с работой и не чисты на руку.
   Через неделю его арестовали и отвезли в ту тюрьму, где он уже однажды побывал. Двое суток надзиратель не давал ему уснуть, запретив ложиться на нары и заставив ночь напролет стоять посреди камеры...
   Когда Александра Федоровича вызвали на допрос, он заявил:
   - Я не знаю, в чем меня обвиняют, но могу заранее сказать, кто написал донос. Это сделали Мазеев или Крутиков. Они были предупреждены об увольнении и решили мне отомстить. Судите теперь сами, можно ли доверять им?
   Как оказалось, Александр Федорович избрал правильную тактику. Начальник санчасти, который хорошо к нему относился, уговорил Мульде назначить комиссию и проверить работу больницы. Пять дней комиссия рылась в документах, ничего не обнаружила, и Хохуля был освобожден. Но ненадолго... Кольцо вокруг больницы смыкалось все теснее.
   В июле 1943 года в больницу из концлагеря был доставлен больной тифом военнопленный капитан Ногаев. С первого же дня этот человек повел себя странно. В палате, где было около тридцати больных, он открыто говорил о своей ненависти к фашистам и о том, что намерен совершить побег.
   Узнав, какие речи заводит Ногаев, Хохуля вызвал капитана в коридор и сказал:
   - Если вы не прекратите эти разговоры, я вышвырну вас вон!
   - Вы немецкий прислужник,- ответил Ногаев.- Я вас презираю.
   11 июля 1943 года Ногаева забрали гестаповцы. А 12 июля рано утром больницу окружили автоматчики. Они арестовали четырнадцать врачей и медсестер, в том числе Евгению Георгиевну Попкову и ее брата, Ивана Георгиевича. Арестованы были также врачи Красковская, Лидия Ивановна Серебрянская и Наталья Филипповна Гордиенко.
   Хохулю в этот день не тронули. Как он узнал позже, за него снова вступился начальник санчасти, который почему-то был уверен в его лояльности...
   Попкова не сдалась и в концлагере. Она привила себе дифтерию, ее снова отправили в инфекционную больницу, уже в качестве больной. Незадолго до ее выписки Хохуля узнал, что Попкову должны увезти в Германию, в женский концентрационный лагерь Равенсбрюк. Он вызвал ее в коридор и сказал:
   - Возьмите свою дочку Зою и бегите.
   - А как же вы? - спросила Попкова.
   - Мне все равно гулять на свободе осталось недолго,- ответил Александр Федорович.
   Попкова спряталась на территории больницы. Когда за ней пришли гестаповцы, Хохуля заявил, что он уже несколько дней назад сдал Попкову под расписку приехавшему за ней немецкому офицеру.
   - Вот эта расписка,- сказал Александр Федорович и протянул немцам листок...
   Документ был написан на официальном бланке, по всей форме... Откуда им было знать, что в больнице восемь дней находилась пленная советская девушка-парашютистка. Ее умершую и забрал офицер, оставивший Хохуле расписку...
   Советская Армия уже подходила к Днепропетровску, немцы эвакуировались, им было некогда разбираться в запутанных больничных документах. Они оставили Александра Федоровича в покое. Через несколько дней его все же арестовали и продержали в тюрьме до прихода наших войск. Он вышел на свободу в тот день, когда советские автоматчики распахнули двери камер...
   Александр Федорович Хохуля и Евгения Георгиевна Попкова дожили до светлого дня победы. Они живы и сейчас. Попкова работает в Запорожье. Она кандидат медицинских наук, награждена орденом "Знак почета". Хохуля недавно ушел на пенсию... Они часто получают письма от незнакомых людей, которым спасли жизнь в тяжелые дни фашистской оккупации.
   ...Два десятилетия прошло с той поры. Мирно катит Днепр свои воды под новыми мостами мимо гигантов заводов, мимо новых улиц поднявшегося из руин города.
   Ксения Алексеевна Шепитько, так же как Хохуля, ушла на отдых. На пенсии и мать подпольщика Игоря Клюева. Мать Дуси Кулаковой хорошо помнит, как фашисты схватили дочь ночью вот в этой самой комнате. Она спала вот здесь. И с тех пор так и стоит кровать, застеленная белоснежным покрывалом...
   Жена Самарского, верная помощница мужа, осталась такой же энергичной, решительной, какой была в юности. У нее взрослые дети, есть уже внуки.
   Элла Владимировна Вишеватая окончила после войны медицинский институт, работала в Сибири, на Сахалине. Недавно она вернулась в Днепропетровск.
   Я побывал у них... Что-то особенное, чему не сразу подберешь название, есть в обитателях, даже в самом воздухе этих домов. Какая-то кристальная чистота, тихая, спокойная гордость.
   Обыкновенные советские люди...
   Они спасли Родину в час кровавого испытания.
   Они восстановили разрушенные города.
   Они строят на своей свободной прекрасной земле коммунизм.
   
    Днепропетровск - Москва Июль 1960 г - сентябрь 1961 г.